Кирилл привычно нарезал мясо, сосредоточенно работая тяжёлым ножом. Лезвие легко скользило по волокнам, ловко отделяя жир, руки двигались быстро, автоматически. Всё было как всегда — гул голосов, звяканье кассы, запах свежего мяса, который он уже давно перестал замечать.
Но что-то заставило его отвлечься.
Взгляд зацепился за небольшую согбенную фигуру у витрины.
Бабушка.
Она стояла, чуть сгорбившись, в стареньком, потёртом пальто, которое явно уже давно не грело. Платок на голове сбился, тонкие плечи слегка подрагивали. В руках она сжимала маленький полиэтиленовый пакетик, и Кирилл слышал, как в нём тихо позвякивает мелочь.
Старушка долго смотрела на витрину, но не на мясо, которое обычно разбирали первыми — не на нежную вырезку, не на аппетитные стейки, не на мясистые куски, из которых можно было бы сварить наваристый борщ.
Она смотрела на кости.
Те самые, которые покупали для собак и кошек, чтобы хоть как-то разнообразить их рацион.
Кирилл замедлил движения, не сводя с неё взгляда. Он даже нож из рук выпустил, но почти не заметил этого.
Старушка чуть слышно разговаривала сама с собой, прикидывая что-то в уме.
— Так… если я бульон сварю… Может, на три дня хватит… Да, хватит…
Она произнесла это так буднично, так спокойно, словно привыкла к такому положению вещей.
Кирилл почувствовал, как у него внутри неприятно засосало под ложечкой.
Он вытер руки о фартук, отошёл от разделочного стола и подошёл ближе.
— Бабушка, а для кого кости берёте? Собаку кормите?
Старушка вздрогнула, будто не ожидала, что к ней обратятся. На мгновение в её глазах мелькнуло смущение, и она отвела взгляд.
— Да какие кошки, милок… — тихо сказала она и слабо усмехнулась. Но эта усмешка была какая-то горькая, будто ей самой было не по себе от собственных слов. — Мне бы себя прокормить… До пенсии неделя, считаю, как протянуть.
Она сказала это просто, без жалоб, без ожидания сочувствия. Просто как факт, с которым приходилось мириться.
Кирилл сжал зубы, глядя на её тонкие, дрожащие пальцы, сжимающие пакетик с мелочью.
Он бросил взгляд на витрину. Там лежали сочные куски мяса, аккуратно уложенные на охлаждённое стекло, готовые к продаже.
Он знал, сколько это стоит. Знал, что для неё это неподъёмная роскошь.
А потом, не раздумывая, сделал выбор.
Кирилл быстро взял целую курицу, ловко завернул её в плотную бумагу, добавил сверху ещё хороший кусок фарша — свежего, розового, не того, что обычно оставляют к концу дня. Всё сложил в пакет, проверил, хорошо ли завёрнуто, чтобы бабушка могла донести спокойно.
— Вот, держите, бабушка, — сказал он, протягивая пакет через прилавок.
Старушка замерла. Она не сразу потянулась за ним, а лишь растерянно посмотрела на Кирилла, будто не веря, что это сейчас происходит.
— Милок, да у меня денег нет на это… — прошептала она, покосившись на свой пакетик с мелочью.
Кирилл улыбнулся, качнул головой.
— Да какие деньги? Это вам, просто так.
Но старушка, вместо того чтобы взять, шагнула назад, плотно прижав к груди свои руки.
— Нет, нет… — покачала она головой, в голосе дрожало смущение. — Так нельзя… Я заплачу потом…
Кирилл смотрел на неё и чувствовал, как внутри что-то сжимается.
— Не надо, бабушка, — мягко сказал он, чуть пододвигая пакет ближе. — От чистого сердца.
Она всё же осторожно взяла его, как будто боялась, что он исчезнет у неё из рук. Сжала пальцами, и Кирилл заметил, как задрожали её тонкие, натруженные руки.
На глазах у неё блеснули слёзы.
— Ты… ты же себя обделяешь… — пробормотала она, глядя на него так, словно пыталась понять, почему он это делает.
Кирилл махнул рукой, чуть усмехнувшись.
— У меня, бабуль, всё хорошо. Вот, даже лишний кусок мяса есть. Возьмите, сварите суп. Пусть хоть раз за неделю у вас будет что-то тёплое и сытное.
Она долго молчала.
А потом вдруг шагнула вперёд и обняла его. Крепко-крепко, по-матерински.
— Спасибо тебе, родной… — прошептала она, голос у неё дрожал. — Пусть тебе судьба вдвойне вернёт…
Кирилл почувствовал, как у него в груди разливается тепло.
— Да чего там… — пробормотал он, чувствуя лёгкую неловкость. — Это просто курица.
Но бабушка знала — это было больше, чем просто курица.
На следующий день Кирилл работал, как обычно. Покупатели приходили и уходили, день шёл своим чередом, но было что-то необычное. Кирилл чувствовал это буквально кожей. Люди смотрели на него иначе — с какой-то теплотой, с лёгкой улыбкой. Казалось, что в воздухе витает что-то особенное, будто невидимая благодарность окутывает его.
Сначала он не придавал этому значения, но потом к нему подошла женщина средних лет, постоянная покупательница. В руках у неё была корзинка с овощами.
— Это правда, что ты вчера бабушке еду бесплатно отдал? — спросила она, наклоняя голову и внимательно глядя на него.
Кирилл на секунду замер. Он не ожидал, что кто-то вообще заметил этот момент, а уж тем более, что об этом заговорят. Он почесал затылок и слегка пожал плечами.
— Ну… было дело, — смущённо ответил он, не зная, что сказать.
Женщина вдруг тепло улыбнулась.
— Ты, может, не знаешь, но её все тут знают. Вдова, пенсия крохотная, сын далеко… Живёт одна. Хороший ты парень, добрый. — В её голосе звучала искренняя признательность.
Кирилл неловко махнул рукой, пытаясь скрыть смущение.
— Да ладно вам… Так, пустяки.
Но женщина не слушала. Она заплатила за покупки, ещё раз кивнула ему и вышла из магазина. А Кирилл ещё долго стоял и смотрел ей вслед, чувствуя странное тепло внутри.
Через пару часов, когда Кирилл уже почти забыл этот разговор, в магазин зашёл мужик из соседней лавки. Это был Васильич — здоровенный детина лет пятидесяти, с грубым голосом и добродушными морщинами у глаз.
— Кирюх, слышал, как ты старушку накормил. Молодец, — сказал он, ставя на прилавок два домашних пирога. — Держи, это тебе от нас.
Кирилл заморгал. Он даже не успел возразить, как Васильич хлопнул его по плечу и развернулся к выходу.
— Эй, да не надо… — пробормотал Кирилл, но мужик уже ушёл, оставив его одного с ароматными пирогами.
Парень вздохнул и усмехнулся. «Вот так поворот», — подумал он, кладя пироги в подсобку. День продолжился, но теперь Кирилл чувствовал себя как-то иначе — будто стал частью чего-то большего.
А на следующий день история получила новое продолжение.
За кассу подошла ещё одна женщина — моложе, с добрыми глазами и светлой косынкой. Она купила несколько продуктов, расплатилась, а потом, будто бы между делом, незаметно положила шоколадку рядом с кассой.
— Это вам, просто так, — сказала она с лукавой улыбкой и подмигнула.
Кирилл замер, глядя на неё с удивлением. Ещё недавно он просто помог старушке, не думая о последствиях, а теперь люди вокруг словно начали передавать эту доброту дальше. Он взял шоколадку в руки, повертел её, ощущая, как на губах появляется тёплая улыбка.
«Добро действительно возвращается», — подумал он, и на душе стало светло.
Через неделю, в тот же день, что и в прошлый раз, бабушка снова зашла в лавку.
Кирилл сразу её заметил. В прошлый раз она выглядела растерянной, смущённой, будто стеснялась даже заговорить. А теперь шла уверенно, хоть и осторожно, поддерживая свою сумку обеими руками. В глазах её не было той прежней робости. Напротив — светилась теплом и какой-то внутренней решимостью.
Она подошла к прилавку, улыбнулась и аккуратно положила несколько сложенных купюр.
— Вот, милок, — сказала она, глядя Кириллу прямо в глаза. — Пенсию получила. Хочу заплатить за ту курицу.
Парень удивлённо приподнял брови, не сразу понимая, что ответить. Он взглянул на деньги, потом на бабушку.
— Бабушка, да вы что? — он отодвинул купюры обратно к ней. — Не надо ничего платить, я же просто так...
Но старушка решительно качнула головой.
— Нет, родной. Это не милостыня была, а доброта. А за доброту надо платить добротой.
Она потянулась к своей сумке, аккуратно развернула небольшой свёрток. Кирилл увидел, что там лежит что-то мягкое, тёплое, с узором.
— Вот, тебе, — сказала бабушка, доставая свёрток. — Сама связала. Чтобы ноги не мёрзли.
Кирилл взял в руки подарок. Это были носки, толстые, шерстяные, аккуратно связанные с любовью. Он провёл пальцами по ровным петелькам, чувствуя, какие они мягкие и тёплые.
— Бабушка... — пробормотал он, глядя на неё с благодарностью.
Она улыбнулась, морщинки у глаз стали ещё глубже, но от этого её лицо выглядело только добрее.
— Носи на здоровье, сынок, — сказала она.
И, не дожидаясь ответа, развернулась и пошла к выходу, ступая осторожно, но твёрдо.
Кирилл смотрел ей вслед. В груди было какое-то щемящее чувство — не печаль, нет, скорее что-то тёплое, наполненное светом. Он ещё раз взглянул на носки, сжал их в руках.
И понял, что они греют его лучше любого меха.
