Красивое название у села Отрадное Чамзинского района. Но так его
нарекли уже в советский период. Похоже, в новом уже названии хотели
не только избавиться от неблагозвучного имени Хлыстовка, но и
отразить связываемые со светлым будущим надежды на социальные
преобразования.
Но не Отрадному, а Хлыстовке запомнилась девочка,
что давным-давно там жила и стала известным советским поэтом,
журналистом и общественным деятелем. Голосом Людмилы
Татьяничевой говорило поколение комсомольцев 1930-х гг. –
рабфаковцев, участников строек первых пятилеток, которым выпали и
испытания войны, послевоенного периода. После выступления
Татьяничевой в Англии студенты из Туманного Альбиона написали о ней
в сочинениях: «Мы воочию увидели настоящую русскую мать, такой,
какой ее себе и представляли».
Рабочая тема, тема родной земли и материнства получили в ее
творчестве мощное звучание. Настрой на общенародное
мировосприятие и общие ценности, который дал мощный стимул ее
военным стихам, получил развитие в послевоенном творчестве. Но в
1946 году в постановлении о журналах «Звезда» и «Ленинград
Татьяничеву за сборник «Лирика» обвиняли в «ахматовщине»,
«безыдейности» и в том, что в ее в стихах слишком много личных
переживаний.
Людмила Константиновна создала и детскую поэтическую библиотечку
из 12 сборников для разного возраста. Рожденная далеко от Урала, она
осталась в истории советской и русской литературы как воспевший и
прославивший Урал поэт. На ее стихи написал песни композитор М.
Чистов: "Ей приснилось, что она Россия", "Ромашки для влюблённых",
"Мне бы только суметь", "Дежурная сестра", "Молчание", "Гудки". Их
пели Л. Зыкина, В. Толкунова, А. Розум.
Первое стихотворение - на мордовском
С мамой Агриппиной Степановной Люда приехала в Отрадное из
Ардатова, где родилась в декабре 1915 года. Переезд состоялся после
смерти в 1918 году отца Люды, который был в Ардатове комиссаром.
Как и где он погиб, или умер от тифа, об этом ничего не известно. Сын
мелкого чиновника, отец познакомился с мамой в Казани, где учился на
медфаке университета.
Мама Людмилы стала в Хлыстовке учительствовать, вела дневник и
тоже писала стихи.
«К сожалению, мне не пришлось прочитать ни одной
строки, - напишет уже взрослая Людмила. - Стихи её не сохранились...».
Жили Татьяничевы в здании школы возле церкви. Их комнатенку
отделяла от класса дощатая перегородка, и Люда слышала, как мама
объясняла ребятишкам урок.
По воспоминаниям поэтессы, первое свое стихотворение она написала
на мордовском языке и посвятила дню урожая. В Хлыстовке, как и
повсюду в мордовских деревнях, сажали тогда много картошки и сеяли
коноплю, из семян которой выжимали масло. Вот и именинный пирог для
Людочки испекли из ржаной муки на конопляном масле. «Зеленое,
душистое, это масло запомнилось на всю жизнь, с ним мы ели
пшеничную кашу (кусок круто-сваренной этой каши заменял хлеб), тюрю,
или просто макали в масло кусочки хлеба. А в конопляники входила, как
в лес, без боязни заблудиться – тропки были отчетливыми, круто
утоптанными», - писала она в своих воспоминаниях.
В Хлыстовке жила Фекла-патяй. Старая дева слыла в округе лучшей
плакальщицей, и свои плачи сочиняла и репетировала при Люде. «Вои,
траурные плачи она обновляла по своему усмотрению, использовала их
как канву, украшая узорами своей фантазии...Она сочиняла их вслух,
обновляла и дополняла, сообщая им убедительность и
взволнованность, вплетала в них действительные имена, события и
характеристику из жизни умершего На моих глазах совершалось чудо
творчества – и я это понимала, хотя мне было жутко порой слушать эти
заунывные, хватающие за душу песни...». А по вечерам, когда мама
уходила в школу учить уже взрослых, Фекла Патяй рассказывала жития
святых. «Это была наша с Феклой тайна: моя мама ничего не знала об
этом... Фекла Патяй очень любила меня, и хотела, чтобы я была
здорова и удачлива. Для этого она дарила наговоренные ладанки, а
когда я заболевала, то тайком от матери врачевала своими средствами:
протаскивала через дугу, поила с уголка, сбрызгивала святой водой».
Потребность «говорить в рифму» у Людмилы появилась очень рано, и
сейчас можно лишь предположить, что в этом сказалось влияние Феклы
-патяй. Уже взрослой поэтесса говорила о себе: «Сколько себя помню -
я всегда сочиняла стихи. Они очень часто заменяли мне кулаки: своих
обидчиков я воспитывала в частушках...».
«Галя умерла, не поев яблочка»
Фекла-патяй нянчила и младшую сестру Людмилы – Галину, когда мама
еще до смерти отца в первый раз приезжала с ней в Хлыстовку
учительствовать. «Я оставалась в Ардатове. Росла Галина
здоровенькая, беленькая, голубоглазая, очень послушная. Она была
любознательная, тихая и терпеливая. Умерла она летом 1921 года в
Ардатове от дизентерии. Вся семья переболела дизентерией, болела и
я. Перед смертью она попросила яблочко. Пока я бегала в сад, Галя
умерла». В памяти Людмилы Константиновны так и остались на всю
жизнь маленький гробик в цветах, истаявшее прозрачное личико
сестренки и немое отчаяние мамы.
«Мама меня не дождалась»
До десятилетнего возраста жила Людмила в Хлыстовке. Деревенское
детство закончилось, когда в Казани умерла в больнице мама. До последней минуты ждала, что увидит перед смертью дочку, но умерла
за два часа до того, как Люда с родственниками преодолела путь от
Хлыстовки до больницы. До Казани мама добралась на своих ногах и с
надеждой вернуться домой. Может, и осталась бы жива, но хирург
зашил операционную рану вместе с забытым в брюшной полости
зажимом. «Был холодный март, ветряный день. По тающему льду мы с
тетей проводили, нет, отвезли ее одинокий гроб на широких розвальнях.
Втроем - я, тетя да старый возница, татарин. Похоронили маму на
Казанском кладбище. Могилка - мерзлая рыжая глина. Ни креста, ни
звездочки над головой. Только березка - кривенькая, должно быть,
кривоножка. Повязала ее шарфиком - для памяти, чтобы по этой
заметке найти потом мамину могилку. Возница: «Зачем шарфик? Птица
его унесет, ветер сорвет... Лучше зарубку сделаем. Вот, смотри...
Запомнила?». Уткнул шарфиком горло, похлопал по плечу...«Нишаво...
Живи, давай... Добрых людей шибко много...».
А через десятилетия, возвратившись на это место, она долго искала, но
так и не смогла найти могилку самого дорогого человека.
Ее боготворил Бажов
Из Казани поехала она в Свердловск к родственникам Кожевниковым, у
которых не было своих детей. Константин Рафаилович преподавал в
институте физику. Страстный охотник, он делился с приемной дочерью
своими знаниями и наблюдениями, учил понимать живую душу природы.
Его жена Мария Александровна преподавала русский язык и литературу
и поощряла увлечение Людмилы поэзией.
Поступив в третий класс школы первой ступени, Люда училась с
сыном автора уральских сказов Алешей Бажовым. В Свердловске
состоялось и ее знакомство с самим Павлом Бажовым: «Окна
одноэтажного дома, в котором жила семья Бажовых, были широко
открыты. В одном из них я увидела удивительное лицо сказочного
старика. Впрочем, глаза его светились удивительно молодо - открытые,
горячие, с доброй лукавинкой. А стариком он показался потому, что лицо
его пряталось в широкой волнистой бороде, какой я ни разу ни у кого
не видела». За ее гордую осанку и роскошные волосы Павел Петрович
называл Людмилу Константиновну «хозяйкой Магнит-горы». А когда она
впервые прочитала Бажову свои стихи, тот улыбнулся и сказал: "Есть в
тебе, Людочка, живой огонек, а стишки твои похвалить не могу... Только
ты не горюй и не гаси в себе первые искорки...". И дал советы, которые
очень пригодились.
Окончив семилетку, в 1932 году пошла работать токарем на завод.
Потом было заочное отделение в Уральском институте цветных
металлов и золота, но в 1934 году, прервав учебу, приехала на
строительство Магнитки. Кадровик, словно чудесным образом заглянув
в будущее Татьяничевой, вопреки ее большому нежеланию направил
Людмилу не на стройку, а в редакцию газеты "Магнитогорский рабочий".
Начинающую журналистку в знаменитом 112-м "писательском" бараке приютила семья поэта Михаила Люгарина. В крошечной комнате жили
пять человек, спать приходилось на полу, постелив вместо простыней
газеты. Позже она так написала об этом своем жилище: "Там чуть не
каждый мой сосед//Был журналист или поэт".
Мордовка Пелагея Гавриловна
Есть стихотворения, которые при первом прочтении западают в душу.
Для меня в творчестве Л.К. Татьяничевой это «Мадонна», «Гордым
легче – гордые не плачут», «Бабка моя, Пелагея Гавриловна». Недавно
сделал для себя открытие, узнав, что у стихотворения о Пелагее
Гавриловне - «мордовские корни»:
«Бабка моя,
Пелагея Гавриловна,
Хлеб выпекать была мастерица.
Почтительно с ним говорила она:
- Батюшка,
В печку изволь садиться!
Метали руки ее проворные
Большие ковриги,
Почти пудовые.
Как я любила горбушки
Черные,
За пряники их почитала
Медовые!
Согнули в дугу работящую спину
Работа ломучая,
Вдовья недоля.
Но бабка свою не кляла судьбину:
- Детей подняла.
Чего ж еще боле!
Вовек даровой не едала корки.
Свой хлеб-то сытней, -
Говорила она.
Жизнью горжусь твоей,
Гордой и горькой,
Бабушка,
Свет – Пелагея Гавриловна!
Пелагея Гавриловна Ермолаева (Андрейчева) – жена деда Людмилы
Татьяничевой, проживала в Ардатове. Муж еебыл сапожником, умер от
скоротечной чахотки после того, как провалился в полынью. Чтобы
поднять пятерых детей, занималась выпечкой хлеба на продажу и
сдавала дом и двор на постой. Раз в неделю, в базарные дни,
вспоминала о бабушке Татьяничева, приезжали домой к Пелагее
Гавриловне за 12 км от Ардатова жители из мордовской деревни
Низовка: человек по 25 на 10-12 лошадях. «В эти дни в доме было так
тесно, что спали и под кроватью. Бабушка поила всех чаем из большого самовара. А за постой они платили ей по 2 меры ржи и картошки за год
с каждого двора. Бабушка ездила сама собирать «хлеб». Там ей давали
лошадь. Домой привозила полный воз. Кроме картошки и ржи, еще
морковь и шерсть - это за приветливость. На постой приезжали в лаптях
осенью и весной, грязи в доме было по колено. Бабушка стала печь
хлеба. Ночью печет (по три пуда), а утром на базар, только раз в неделю
- по четвергам. А черный хлеб пекла ежедневно, приходили домой
покупать. Белый хлеб - 3 коп., а черный - 2 коп. фунт. Были весы с
белыми лужеными тарелочками. Хлебы были хорошие - большие
караваи. В хлебных корзинах носила бабушка их на себе. Дети
помогали. Надорвалась на тяжелой работе и начала горбиться, к
глубокой старости спина согнулась коромыслом. Легко ли ей было по
ночам вымешивать трехпудовые квашни? Зимой держала учащихся на
квартире - нахлебников. 5 рублей в месяц со стола. И стирала на них».
В Отрадном ее помнят
Давно уже нет в Отрадном старой школы и той самой церкви. Но в селе
помнят о знаменитой своей односельчанке, и в этом заслуга
учительницы эрзянского языка и литературы Татьяны Калеевой. В день
рождения поэтессы в школьном музее каждый год проходит
посвященное ей внеклассное мероприятие. В музее есть и экспозиция
по творчеству Л.К. Татьяничевой, в ней особое место занимают письма
ее сына Юрия Смелянского. В одном он приводит отрывок из письма
матери Носикову из г. Саранска: «Рада, что стихотворение «Мордовская
речь» вас заинтересовало. Возникло оно не случайно. Я родилась в г.
Ардатове и до 10 лет жила в Мордовии. Моя мама учительствовала в
Хлыстовке (ныне Отрадное Чамзинского района). Преподавание в те
годы велось на русском языке, но мордовская речь, ее живая музыка
запомнились мне отчетливо».
Стихотворение «Мордовская речь» начинается с эрзянских слов:
«Вишка лейне чуди («Маленькая речка течет»), - это музыка, ставшая
словом». А заканчивается так: «Я мордовскую речь//Как цветущего
детства Поляну// В своем сердце беречь//До последнего дня не устану».
В Отрадненской школе под руководством Т.Н. Калеевой пишут и
исследовательские работы о жизни и творчестве поэтессы. В 2018 году
школа стала лауреатом международной литературной премии им. Л.К.
Татьяничевой.
Валентин ПИНЯЕВ.