Серое, полосатое, с переломанным хвостом. Эта кошка появилась во дворе типографии три-четыре года назад, хотя, кажется, она была здесь всегда.
Типография имени Ивана Федорова — место особенное. Сначала здесь печатали книги, потом были конюшни, потом склады, потом снова печатали книги. Сейчас тут арендуют офисы те, кто не может позволить себе ничего лучше, и те, кто слишком любит винтажные кирпичные стены. Я отношусь и к первым, и ко вторым.
Кошка контролировала типографский двор. Ей принадлежали лестницы, пандус, крыша и, возможно, цокольные этажи. Она ловко взбиралась на козырёк проходной по наружной пожарной лестнице, будто это не лестница, а эскалатор. Когда я впервые это увидел, подумал: у неё не девять жизней, а все сто.
В углу двора стоял маленький кошачий домик — старенький, перекошенный. Это был приют для тех, кто жил здесь временно: молодых котов, котят и бродяг. Проходит полгода — большинство исчезает. Либо их забирают, либо они уходят сами. Но моя кошка с переломанным хвостом никуда не девалась. Она будто стерегла этот двор, наблюдая за сменой поколений.
Мы не дружили. Она всегда держала дистанцию. Я много раз пытался её покормить — приносил кусок колбасы, сырок или пауч. Кошка ела, но смотрела на меня с подозрением. Как человек, который неожиданно получил подарок и теперь мучается вопросом: где подвох?
Шли годы. Работа приносила всё меньше радости. Офис терял свою актуальность, и я стал чаще работать из дома. А кошка оставалась: она крепко вжилась в роль хранителя этих мест.
Недавно я подумал: что, если она вдруг исчезнет? Я, конечно, не суеверный, но решил: если кошка уйдёт, уйду и я. Похоже на какой-то обет молчаливой солидарности.
Мне кажется, что мы с ней похожи: оба одиночки по натуре, оба держимся за то, что давно пора отпустить. Только ей про это, кажется, никто не сказал. А мне… мне уже сказали, и я, пожалуй, решил.