Владимир Юрьевич Малягин (р.1952) – драматург, писатель, руководитель семинара драматургии в Литературном институте им. Горького. Его пьеса «За спиной декабристов» на XIX открытом конкурсе изданий «Просвещение через книгу» получила вторую премию в номинации «Лучшее драматическое произведение»; первая и третья премии присуждены не были.
Я, как, наверное, и многие, не люблю читать драматические произведения, предпочитая смотреть их на сцене. Но неожиданно для себя я поняла, в чём смысл чтения пьес. Да, здесь нет описаний, долгих размышлений, авторских слов, поэтому оценить авторский стиль, красоту языка затруднительно. Но здесь на первый план выступает смысл, выраженный только в репликах героев. Только смысл и авторские ремарки, без всяких красивых описаний.
Пройти мимо пьесы о декабристах я не смогла, потому что в юбилейный по отношению к декабристам год я уже довольно глубоко в тему погрузилась. Прочитала пьесу залпом, на одном дыхании и увидела, насколько созвучно оказалось понимание автором сути восстания декабристов моему их восприятию. Написала много, цитат привела много, так что прошу прощения за столь длинный текст.
Действующие лица пьесы делятся на два лагеря. С одной стороны, это декабристы – Трубецкой, Пестель, Рылеев, Каховский, Якубович. С другой – представители царской семьи – Константин, Николай и Михаил Павловичи, их матушка Мария Фёдоровна и их жёны – Александра Фёдоровна и Жанетта Грудзинская.
Эти группы персонажей по очереди высказывают нам, зрителям, свои мысли, свою позицию по поводу того, кто станет Императором России после внезапной смерти Александра.
Все эти события хорошо знакомы нам из курса российской истории, поэтому повторять их смысла нет, но лично у меня всегда возникали вопросы. К примеру, почему Константин Павлович не отрёкся от престола официально? Ведь тогда не было бы разнотолков.
На самом деле, отречение Константина Павловича от престола было задокументировано в Манифесте Александра I ещё в 1823 году. Манифест этот рассматривался как завещание Императора Александра I, которое следовало огласить после его смерти, но в период междуцарствия начались интриги разных группировок, и документ был утаён даже от следующего по очереди претендента на престол – Николая Павловича. Поэтому и состоялась присяга Константину, поэтому и вышла некрасивая ситуация с переприсягой.
Этот краткий период междуцарствия и попытались использовать в своих планах декабристы.
Но это всё история, а мы же говорим про пьесу.
Образы декабристов, которые прежде преподносились нам так романтично, в пьесе преподнесены очень жёстко и гораздо более правдиво.
«Трубецкой. И ваш план какой?
Пестель. Я вам передал папку. Там моя «Русская правда». Основной Закон будущей России. Прочтите на досуге...
Трубецкой. Ну а в двух словах?
Пестель. А в двух словах все просто. Царя — на осину! Царицу — на осину! Детей — на осину!..
Трубецкой. И детей?..
Пестель. Обязательно! А вы как думали? Но это — только начало! А дальше — по всей Европе искать и находить наследников, которые могут на трон претендовать! И каждого, каждого, каждого — повесить! Извести всю царскую фамилию, с запасом, чтобы и духа нигде не оставалось».
Декабристы показаны как очень разнородная масса, они далеко не все готовы к решительным действиям. Кто-то считает, что если на престол взойдёт Константин, то и выступать им будет незачем.
Они с недоумением воспринимают идеи о республиканском строе правления, об уничтожении сословий, об освобождении крестьян:
«Рылеев (читает). Рабство должно быть решительно уничтожено, и дворянство должно навеки отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми... Крепостное состояние должно быть уничтожено в первую очередь... Россия — это общество лично свободных людей... Освобождение крестьян без земли строго воспрещается и преследуется уголовными законами...
Первый. Славно, да где на всех-то землицы взять?
Второй. Ясно, где! У помещиков отобрать. Так ведь у него написано, Рылеев?
Рылеев. Да, половину нужной земли Пестель предполагает отобрать у помещиков.
Первый. То есть у нас... Славно, славно... Значит, самим у себя землю отнимать...».
Да и сами главные заговорщики с трудом представляют, чего они хотят:
«Рылеев. Я за конституционную монархию. Но это пока... Главное сейчас — ввязаться в драку. А потом... Жизнь покажет».
Но самое главное, они не считают нужным беседовать начистоту с солдатами, хотят использовать их втёмную, как пешек:
«Трубецкой. …Каждый из нас сегодня и завтра в своем полку, в своей роте или бригаде ведет агитацию среди рядовых... Про отречение Константина никому ни слова! Солдаты должны знать только одно: Николай незаконно захватывает трон, ворует его у Константина... Пользуется тем, что настоящий наследник далеко в Варшаве... А мы выступаем за правду и закон, мы требуем на трон Константина, мы против происков узурпатора!
Первый. Получается, солдат мы используем втемную?
Второй. Ну, дорогой друг, это извечная судьба всех подчиненных!»
Самые жестокие, самые радикальные члены обществ – Пестель и Каховский.
«Каховский. Укажите только цель. А я давно на все готов. Я их всех ненавижу. И вообще, здесь слишком много филантропических разговоров... А надо резать! Надо резать как можно больше!»
Очень живо показаны и члены императорской династии.
Константин Павлович, живущий в Польше (часть Российской империи), знает, что Польша хотела бы видеть на российском престоле именно его. Но почему? Потому что любят его, Константина? Его жена Жанетта гораздо более реалистично смотрит на существующую ситуацию. Она говорит, что поляки хотят видеть на престоле Константина, чтобы управлять им. Константин Павлович в недоумении:
«Константин Павлович. …Но чем же они недовольны сейчас? Сейчас, когда в Польше есть Конституция, которой нет в России? Солдаты служат всего восемь лет, а не двадцать пять, как у нас. Обеспечение армии в два или три раза лучше, чем у русских... Чем они недовольны? Скажи мне, дорогая!
Жанетта. Ты правда не понимаешь?
Константин Павлович. Я тебе никогда не лгу.
Жанетта. Ты, наверное, знаешь, что отрезанная нога тоже может болеть...
Константин Павлович. Я солдат, я много чего повидал! Но при чем здесь Польша?
Жанетта. При том, что Царство Польское входит в состав Российской империи. Разве этого не достаточно?
Константин Павлович. А надо как-то по-другому?
Жанетта. А надо, чтоб маленькая и жалкая Московия входила в Великую Польшу от моря до моря».
Николай Павлович даже непосредственно накануне восстания никак не может поверить, что жизнь его, его жены и его детей (детей!) находится под угрозой. Он шокирован тем, сколько человек вошло в число заговорщиков, представители каких знатных фамилий готовы уничтожить царскую семью!
«Николай Павлович. Что они собираются делать в день присяги?
Бенкендорф. Не давать своим солдатам присягнуть. Делать вид, что борются за Константина и за справедливость и выступают против узурпатора.
Николай Павлович. То есть против меня? Вот так и пишутся истории...
Михаил Павлович. Истории пишутся победителями, брат…»
И вот само выступление декабристов на Сенатской площади и его последствия, допросы декабристов. Эти сцены изображены автором очень эмоционально, я представляю, как бы это всё выглядело на сцене! И думаю, что у многих бы поменялось хрестоматийное мнение о таких личностях, как, к примеру, Милорадович или Бенкендорф.
«Бенкендорф. Господа! Мы собрали здесь большинство из вас, причем состоятельное большинство, чтобы задать вам один-единственный вопрос. Я задаю его вам от имени государя императора. Поскольку вы утверждаете, что поднялись за освобождение крепостных и конституцию, про это и будет мой вопрос. Сейчас те из вас, кто дал своим крепостным свободу, но не выгнал на улицу, а отпустил с землей и посильной помощью, пусть поднимут руку! По указу его величества дело против таких будет немедленно прекращено. Человек поступает по своим убеждениям, по своей совести. И сначала он сделал то, что мог сделать лично, — отпустил своих собственных крепостных. Итак, я жду поднятых рук! Я жду, господа... Так что, среди вас таких нет никого? Но это странно. Я-то своих крепостных отпустил в Лифляндии в шестнадцатом году, а в Тамбове — в восемнадцатом. Все вышли с землей и с начальными средствами. Я еще и подати в казну за всех заплатил! И мне не надо было выходить на площадь и протестовать против властей, чтобы отпустить на волю своих собственных крепостных! Так что же, неужто ни одной руки не поднимется?»
Как малодушно многие из заговорщиков начали оправдывать, выгораживать себя и сдавать товарищей! Трубецкой, который не вышел на площадь и пытался этим оправдаться, Рылеев, рассказывая о том, какой опасный человек Пестель, Каховский, который утверждал, что Милорадовича застрелил Бестужев… Пожалуй, Пестель – один из немногих, кто вёл себя достойно, не скрывая своей позиции и говоря о своих убеждениях откровенно.
«Пестель. …Да, всю нынешнюю династию я предполагал уничтожить физически. И не только тех ее членов, что находятся в России или Польше. Нужно было найти и уничтожить во всей Европе тех, кто мог претендовать на реставрацию русского трона.
Голос. И детей уничтожить?
Пестель. Обязательно. Ведь это наследники, а значит, они особенно опасны».
Но и он уверен, что ему не в чем раскаиваться, ведь он даже на площади не был, поскольку был арестован накануне мятежа.
Последние сцены пьесы очень сильны по своему эмоциональному накалу.
К сидящему в крепости Трубецкому приходит протоиерей Пётр Мысловский, и они беседуют. Трубецкой пытается понять, переосмыслить, что же он такое натворил.
«Трубецкой. ...Тяжело на душе, батюшка!.. А главное — зачем всё, зачем?.. Ну что нам не жилось?.. Ведь я князь, я полковник, и я не бедный человек... У меня жена любимая, дети... Зачем все это было нужно таким, как я?.. Ладно, Каховский, он хотел непременно чью-то кровь пролить. Ладно, Якубович, он всю жизнь хотел в героях покрасоваться. Ладно, Пестель, он диктатором был от рождения своего. Но что хотели такие, как я, у которых было все нужное? Этот вопрос меня как червь точит! Зачем это, для чего все было?..»
(Вношу правку: детей у Трубецкого на момент восстания не было, детей жена ему родила только в Сибири)
Протоиерей Пётр говорит Трубецкому мудрые вещи:
«Протоиерей Петр. Знаете, в чем ошибка всех революционеров? Они думают, что измени внешние условия — и человек сразу изменится. И наступит для него счастье. А человек, бедный, в любых условиях будет все ту же ветхую и грешную свою душу в себе носить…»
В эпилоге пьесы звучит горький монолог Трубецкого, который подводит итог всему неудавшемуся восстанию, и всей его жизни.
«Трубецкой. И вот приговор прозвучал. Всего осуждено было сто двадцать человек. Пятерых повесили, кого-то помиловали, кого-то разжаловали в солдаты. Несколько десятков человек отправили в Сибирь. Врач английского посольства, узнав этот приговор, долго смеялся. Он сказал, что в его любимой и лучшей в мире цивилизованной Англии за такой бунт полетели бы минимум три тысячи голов. Но дикая Московия опять хочет поразить весь мир своей гуманностью.
Мы ожидали, что в Сибири мы все и погибнем... Как Пушкин выразил тогда всеобщее настроение: «Во глубине сибирских руд...» Но когда нас повезли по этапу, нас ждали удивительные открытия! Везде нас встречали как долгожданных гостей! Когда мы приезжали в очередной крупный город на пути в Сибирь, нас встречали с распростертыми объятиями и даже устраивали специально для нас торжественные приемы! И мы вдруг поняли и осознали, что для всех мы не изгои, не преступники — мы национальные герои!
Потом за нами в Сибирь поехали наши жены, и они тоже стали героинями, о них сочинялись поэмы про русских женщин, с них писались портреты. Они назывались теперь женами декабристов и прославились чуть ли не больше, чем сами декабристы.
А через два десятка лет ненавидящий все русское Герцен, когда в Лондоне начал издавать свой «Колокол», поместил на обложку профили пятерых повешенных декабристов как жертв проклятого русского самодержавия... И тогда наша слава стала европейской и даже мировой. Декабристы стали знаменитыми. Да что там знаменитыми — мы стали иконами всех идущих за нами. Герцен объяснил всем, что нам надо не стыдиться своего кровавого бунта, а гордиться тем, что мы восстали против российской тирании. И когда я позже писал свои подробные мемуары, я мог уже избежать излишних угрызений совести. Я мог даже слегка подправить свои воспоминания. Совсем слегка, но весьма существенно. Совесть меня больше не угрызала, нет...
Единственный досадный момент — что где-то в документах и в чужих воспоминаниях остались следы моего испуга в день восстания, следы моей мольбы о сохранении жизни на коленях перед императором, следы моего раскаяния за совершенное... Да, эти следы были лишними для меня, и потому до конца жизни я отказывался встречаться со своими бывшими товарищами. Ведь от любого из них я услышал бы один и тот же вопрос: почему я не пришел на площадь в то роковое утро?..
Впрочем, и эти легкие следы тщательно скрывались и скрываются вот уже двести лет. Декабристы должны оставаться иконой, потому что в мире все так же ненавидят Россию и русских, как и два столетия назад.
Но это пока что человеческий суд и человеческий приговор, хотя и всеобщий. А каким будет тот, последний Суд, на котором не смотрят на лица, а смотрят на каждое сердце человеческое, кто из нас... кто из вас может знать?..»
Пятеро казнённых декабристов на долгие годы стали для нас символом мужества, мучениками за свободу. Но интересно, как бы пошла развиваться история нашей страны, если бы они победили?
Я очень хотела бы увидеть эту пьесу на сцене какого-нибудь столичного театра.
Прочитать пьесу можно здесь.