Стук в дверь был таким громким и решительным, что Катя вздрогнула и едва не выронила чашку чая из рук. Она с утречка собиралась на работу, ещё раз пробегала глазами классные журналы, пытаясь успеть подготовиться к урокам литературы. Но такой визит с утра пораньше не предвещал ничего хорошего.
— Катерина, открывай! — послышался напрягший её голос Раисы Егоровны — свекрови, которая всегда появлялась неожиданно и выходила со сцены только после скандала.
Катя чувствовала, как в груди начинает нарастать тяжесть, будто предчувствуя очередной виток тёмной драмы.
С тихим вздохом она отставила чашку и пошла к входной двери. На пороге стояла высокая, сухопарая женщина лет пятидесяти с лишним, с насупленным взглядом и гордо поднятой головой. Следом за ней, словно щенок на поводке, неуверенно переступал с ноги на ногу её сын — Дима, муж Кати, вернее, уже почти не муж, если судить по тому, как он выглядел.
— Почему так долго не открываешь? — в голосе свекрови прозвучали металлические нотки, а сама она направилась в комнату, не дожидаясь приглашения.
Дима робко улыбнулся Кате, пытаясь изобразить «мы-же-свои-люди», но вышло жалко и неуместно. Его глаза были потухшими, словно он долго не спал. И Катя тут же ощутила, что в воздухе вот-вот случится нечто необратимое.
— Что-то случилось? — спросила Катя, стараясь говорить ровным тоном, хотя колени предательски дрожали.
Раиса Егоровна обернулась через плечо с видом победоносным, почти театральным:
— Да, случилось. Мой сын уходит от тебя. Насовсем! Собирайтесь там, разводитесь и все дела.
Катю словно обухом по голове стукнули. Казалось, она была готова к любой выходке свекрови, но чтобы настолько прямолинейно и безапелляционно... Этого Катя никак не ждала. Она прикусила губу, стараясь не показать, как её передёрнуло от боли и унижения.
— Дим, — она поймала взгляд мужа, — это правда? Ты согласен с этим?
Тот не знал, куда смотреть. Возможно, искал глазами хоть какой-то нейтральный объект, чтобы спрятать выражение вины и смятения. Но встречаться взглядом с Катей он явно боялся.
— Кать, я... Ну... Мы уже всё решили, — пробормотал Дима, теребя молнию на своей куртке. — Пойми, у нас ничего не выходит.
— «Ничего не выходит»? — эхом отозвалась Катя, чувствуя, как слёзы подступают к горлу. — Это мы так решаем семейные проблемы? Мама пришла, объявила — и всё?
Раиса Егоровна громко фыркнула:
— Не перекручивай, девочка. Мы не вчера это обсудили. Всё давно ясно: ты несерьёзная, клубы твои бесконечные, подруги твои — вообще не поймёшь, какие. Не знаешь, чего сама хочешь. Вот так и живёшь. А моему сыну надо надёжное плечо, а не... ерунда какая-то.
У Кати внутри всё закипало. Она-то прекрасно понимала, насколько преувеличены рассказы свекрови об «аморальном» образе жизни. Катя не чувствовала за собой никакого преступления против семьи. Она работала в школе, жила тихо, хоть и любила, бывало, пойти с подругами в кафе или на концерт. В этом — её вина?
Но сейчас не было смысла что-либо доказывать. Катя молча смотрела на мужа и ждала хоть намёк на то, что он заступится или как-то пояснит ситуацию. Но Дима продолжал прятать взгляд, а свекровь тем временем вошла в раж:
— Так что давай, деточка, пакуйся. Завтра же, или хотя бы сегодня к вечеру, чтобы тебя здесь не было. Куда приехала — туда и уедешь.
Слова эти резали душу, но Катя уже не удивлялась. Она прошла через столько замечаний, уколов и унижений со стороны свекрови за последние месяцы, что, казалось, должна была привыкнуть. И всё же... куда-то в самый центр сердца будто вонзили иглу.
Она невольно вспомнила, как когда-то впервые увидела Раису Егоровну — тогда ещё «маму Димы», приветливую и немного суетливую. То было на дне рождения Диминой тётки. Дима показал её своим родственникам как «ту самую девушку, с которой хочу связать жизнь». Тогда Раиса Егоровна улыбалась, одобрительно кивала: «Какая славная у тебя невеста, сынок!» Но, видимо, это была вежливая ширма. Стоило Кате назвать дату своего рождения (оказывалось, что по гороскопу она не очень хорошо «сочетается» с Димой), а затем вскользь упомянуть, что её родители не из обеспеченных, — и уже тогда свекровь поменяла тон, будто включила внутренний счётчик «она нам не подходит».
Внешне же всё оставалось тихим до самой свадьбы. Катя тогда не замечала предупреждающих сигналов — слишком уж была влюблена в Диму, да и он окружал её заботой и искренностью.
Она смотрела сейчас на него, и в памяти всплывало первое свидание на смотровой площадке Воробьёвых гор. Молодые, полные сил и планов, они стояли, обнявшись, обсуждая, куда поедут летом: Дима хотел к морю, а Катя бредила старинными городами. Они смеялись, перебивая друг друга, и от этого смеха становилось тепло и радостно, словно они уже видели общее будущее: уютный домик, двое детей, может быть, однажды переедут поближе к природе...
Тогда Дима был самостоятельным, шутливым и казался таким уверенным. Каким же образом из того дерзкого парня он превратился в пассивного человека, прячущегося за спиной матери? Ведь когда-то Катя восхищалась его готовностью пойти наперекор всем, только бы быть с ней.
Она вспомнила, как он в первый раз пришёл к ним в общежитие педагогического института, куда Катя переехала в студенческие годы. Дима притащил огромный букет полевых цветов — не розы, не лилии, а простые васильки, ромашки, лютики, которые он купил у бабушки у метро. Катя ещё удивлялась: «Зачем такой охапкой?» А он смеялся: «Чтобы в этом сером коридоре твоего общаговского этажа сразу почувствовался праздник!»
Сейчас она смотрела на Диму и не видела ни улыбки, ни решимости, ни дерзости. Был ли он когда-то таким или просто удачно притворялся?
— Катерина, ну что за застывание? — Раиса Егоровна громко хлопнула ладонью по спинке стула, заставив Катю вернуться в реальность. — Я говорю, давай договоримся по-хорошему: ты нам не устраивай здесь представлений, сама упакуй свои вещи и будь добра исчезнуть.
Дима кривовато улыбнулся и пробормотал:
— Кать, прости, правда... Ну всё же ясно, давай без скандалов.
В горле у Кати стоял ком. Нет, не хотелось закатывать истерику, наоборот. Холодная ясность начала прояснять ситуацию: если мужчина не способен постоять за свою жену и позволяет матери так унижать её, значит, это уже не муж. По сути, не осталось ничего, кроме формальностей.
— Хорошо, я поняла, — прошептала Катя, выдавливая из себя спокойствие. — Соберу вещи. Но помните, я всё-таки любила тебя, Дима. Даже слишком сильно. А ты — ты просто...
— Да хватит уже этих драм, — оборвала её свекровь тоном командира полка. — Ты ещё не поняла, что Диме нужна женщина, которая будет его ценить. А ты — ветреная и вообще непонятно откуда...
Они с Димой стояли как две каменные фигуры в чужой квартире, которую когда-то снимали на двоих. И вдруг Катя заметила, что в прихожей лежит папка с документами о браке, сертификат о регистрации, кое-какие бумажки... Именно туда на днях она положила заявление на развод, которое уже подписала. В глубине души она давно подозревала, что всё идёт к концу.
Подойдя к полке, Катя достала из папки свой экземпляр заявления и негромко произнесла:
— Я, собственно, уже сделала этот шаг. Вот документы. Думаю, скоро всё будет готово.
На лице свекрови появилась гримаса то ли досады, то ли удивления:
— Ишь ты... это что ещё за выходки?
Но Катя не слушала. Она быстро натянула ветровку, схватила в охапку сумку и вышла из квартиры. Перила в подъезде были холодными, и её рука дрожала, когда она скользила вниз. Однако, спустившись на улицу, Катя впервые за долгое время ощутила такое облегчение, будто с плеч сняли многотонный груз.
Дальше был развод, увы, без шумных историй и «драк» — всё прошло на удивление быстро. Видимо, Раиса Егоровна хотела одним махом решить «проблему». Катя переехала на время к подруге — Юле, которая жила в двухкомнатной квартире, доставшейся от бабушки. Комнатка была крохотная, но на первое время это был надёжный тыл и защита от всех сплетен.
Дальнейшая жизнь Кати после развода началась с трудностей:
- Скромная зарплата учителя литературы,
- Огромные затраты времени на подготовку к урокам,
- Непривычное ощущение одиночества по вечерам, когда хотелось с кем-то поговорить по душам.
Зато она «выдохнула» от бесконечных наездов свекрови, от нелепой необходимости оправдываться за каждый свой шаг.
Едва Катя успела обжиться у Юли, как пришла радостная новость: местная администрация запустила программу поддержки молодых специалистов. Директор школы, где работала Катя, предложил ей участие — выделялась комната в педагогическом общежитии с перспективой на дальнейшую субсидию для улучшения жилья. Для Кати, которая выросла в провинции и перебралась в столицу ради учёбы, это было чудом.
— Думаю, тебе стоит попробовать, — сказал директор, Михаил Павлович, милейший человек с проседью в волосах и неизменной улыбкой. — Не хочу хвастаться, Катерина Алексеевна, но ты у нас лучший молодой учитель за последний год. Справляешься с детьми, как будто всю жизнь мечтала именно о школе.
Катя вспомнила, как ещё в детстве обожала играть «в учительницу». Собирала всех дворовых ребятишек и торжественно проводила «уроки» русского языка и литературы. Родители шутили: «Вот вырастет наша Катюша и станет руководить будущими академиками!» Она никогда не относилась к себе всерьёз, но всё же пошла учиться на филфак. Теперь вот и работа у неё, и призвание. И хоть жизнь здорово побила, был повод верить, что впереди светлая полоса.
Были вечера, когда Катя сидела над планами занятий и вдруг ловила себя на том, что в душе по-прежнему болит от предательства Димы. Не могла понять, как так вышло, что человек, деливший с ней жизнь, оказался так безволен. Она прокручивала мысленно разговоры, жесты, поступки, пытаясь отыскать точку, в которой всё пошло не так. Но ответы не находились.
«Может, я сама виновата?» — спрашивала она себя. «Может, стоило быть жёстче со свекровью или как-то поговорить по душам с Димой? А может, всего этого избежать было нельзя?»
В конце концов, она просто перестала копаться в прошлом. Нашла в себе силы двигаться дальше.
После того как Катя ушла, Раиса Егоровна начала активно сватать сыну «достойную невесту». На роль «идеальной партии» вскоре была предъявлена некая Зоя — длинноволосая, эффектная девушка из «приличной семьи». Раиса Егоровна восторженно захлёбывалась: «Вот, Димочка, посмотри! Она и образованная, и папа у неё большой начальник где-то там, и платье у неё всё время с иголочки. А смотри, как смотрит на тебя, с придыханием!»
Дима, после нескольких месяцев терзаний, видимо, решил, что материнский сценарий не так уж плох, и стал встречаться с Зоей. Но, как скоро выяснилось, Зоя не находила в нём того, что искала. Ей нужен был «успешный и состоятельный», а у Димы начались проблемы на работе — в его отделе грянули сокращения, и он остался на бобах.
Встречи с Зоей обернулись пустым эпизодом: её интерес к Диме растаял, как только он признался, что деньги сейчас в обрез. Раиса Егоровна же, привыкшая верить в собственную непогрешимость, яростно кипела:
— Да как так?! Сама ведь тебя обхаживала, глазки строила, а тут куда испарилась?!
Дима, страдая от безработицы и отсутствия любой моральной опоры, скис окончательно. Возвращаться к матери было унизительно, но выбора не оказалось. Съёмную квартиру он больше тянуть не мог, а жить негде.
— Вот, всегда я знала, что на тебя одного надеяться нельзя, — бормотала ему в лицо Раиса Егоровна с явным раздражением. — Ну хоть есть крыша над головой, а так бы бомжевать пошёл.
Дима чувствовал себя загнанным в угол, но в глубине души понимал: он сам когда-то отвернулся от жены, которой, может быть, по-настоящему дорожил.
Вспоминая жизнь с Катей, он то скрежетал зубами от обиды на самого себя, то пытался оправдываться мысленно: «А что я мог сделать, если мама была против? Если она мне внушала каждый день, что Катя несерьёзная, что у неё родни нет, денег нет?» Но в глубине души он понимал, что поступил изрядно трусовато.
Спустя несколько месяцев после развода, когда Катя уже работала во всю силу, готовясь к летним экзаменам у старших классов, она поздним днём возвращалась на автобусе от школы к своему общежитию. Подойдя к остановке, она вдруг заметила знакомую сутулую фигуру: Дима стоял, глядя в сторону, будто сам не знал, какой маршрут ему нужен.
Катя вздрогнула: столько времени не виделись, и тут — пожалуйста. Хотелось ли ей подойти? Не хотелось, но он сам, увидев её, неловко улыбнулся и приблизился.
— Привет, Катюш... — произнёс он, и в голосе слышалась меланхолия.
— Привет, Дима. — Она склонила голову, стараясь говорить ровно.
Он выглядел худее, чем прежде, коснулся щетины на подбородке, словно извиняясь за небритость.
— Как ты? — спросил он, перебирая рукав куртки. — Слышал, ты стала преподавать в старших классах?
— Да, работаю в школе, мне нравится. Дети замечательные.
Она поймала себя на мысли, что говорить с ним сейчас странно. Где-то в глубине всё ещё хранились обрывки тёплых воспоминаний — их летняя поездка на озеро, его забавные подарки, игры в «угадай фильм» по цитатам. Но теперь её окружала совершенно другая реальность.
— Кать, я... — начал Дима и тут же осёкся. — Слушай, даже не знаю, уместно ли... Просто я хотел сказать...
— Извини? — помогла ему Катя холодным тоном.
— Да, — выдохнул он. — Прости, что так вышло. Я вёл себя, как последний... — он сжал кулаки и не договорил. — Просто всё это давление... Мама... Да и я сам...
Катя внимательно посмотрела на него. В его взгляде читалась растерянность. Раньше в нём была хоть какая-то решимость, а теперь перед ней стоял уставший человек, несущий в себе груз собственных ошибок.
— Я давно уже простила, — сказала она, наконец, удивившись правдивости собственных слов. — Знаешь, держать обиду бессмысленно. Жизнь одна, и та слишком коротка.
— Может... может, мы попробуем всё вернуть? — он сказал это робко, словно боясь, что вот-вот получит пощёчину словом.
Катя покачала головой:
— Нет, Дима. Прошлое не вернуть, да и я уже другая. И, к тому же, я не готова снова воевать с твоей матерью.
— А вдруг мама бы смягчилась? — Дима попытался улыбнуться, но улыбка вышла невесёлой.
— Ты же знаешь, она не меняется, — Катя тронула его за руку, будто пытаясь смягчить отказ. — И ты тоже. Я нашла себя в школе, мне там хорошо. Можешь радоваться за меня — я на своём месте.
Наступила короткая пауза. Где-то вдалеке завывал ветер, автобус как раз подъехал, заглушив двигатель, выплеснул на улицу несколько пассажиров. Катя сделала пару шагов к открывшейся двери:
— Береги себя, Дим. Надеюсь, у тебя всё наладится.
— И ты... будь счастлива.
Он сказал это, стоя под моросящим дождём, уже не пытаясь задержать её. Катя понимающе кивнула, вошла в салон и заняла место у окна. Когда автобус тронулся, она глянула сквозь запотевшее стекло: Дима так и остался стоять, опустив плечи.
Сердце Кати сжалось на секунду. Боль утраты, обиды, недоумения — всё вспыхнуло. Но тут же она ощутила прилив решимости и тихого счастья: она свободна, она живёт по-своему, больше никто не угрожает её спокойствию.
В ближайшую неделю Катя получила уведомление: её заявление на субсидию одобрено, теперь она могла рассчитывать на помощь в приобретении жилья в будущем. Это было как знак: жизнь действительно меняется к лучшему, если вовремя выйти из тупика.
Так и получилось, что каждый из героев обрёл то, к чему, по сути, был внутренне готов. Раиса Егоровна так и осталась одна в своей маленькой двушке с сыном, который всё не мог устроиться на постоянную работу. Разговоры о «невесте Зое» канули в лету, и свекровь была вынуждена смириться с тем, что идеальных сценариев не существует.
Катя же продолжила преподавать в школе. Она обнаружила в себе огромный запас терпения и таланта, завоевала искреннее уважение коллег, а подростки — «сложные дети», как называли их другие учителя, — с радостью бежали к ней на уроки литературы, потому что она умела говорить о книгах живым языком, с примерами из жизни, и подбадривала, если что-то не выходило.
И хотя у неё часто бывали непростые дни, она больше не чувствовала себя пустой и сломленной. Прошлая боль сделала её сильнее. Она жила с верой в будущее и спокойным сердцем: ведь настоящая уверенность приходит тогда, когда отпущена отравляющая душу ситуация.
Случалось ей и вспоминать Диму — не то чтобы с жалостью, скорее с лёгкой грустью по поводу их потерянной любви. Но временами Катя успокаивала себя мыслью: «Всё, что происходит, имеет смысл. Возможно, у нас была та самая весна, когда мы оба смеялись, смотря на город с высоты; те самые охапки полевых цветов и чудесные поездки на озеро... Но это осталось в прошлом. А впереди — новая, своя дорога».
Так она и шла по жизни, глядя прямо вперёд, уже не оборачиваясь назад.