ВСТРЕПЕНУВШИЙСЯ (пересказ слухов)
Эта сомнительная история и не произошла бы никогда, но она произошла.
А всё из-за молнии.
До молнии ещё всё как-то держалось - жизнь отдельно, люди - сами по себе; как обычно ходило кругами Солнце, Луна болталась, как бельмо среди звёзд, а во все стороны от улицы громоздился нескончаемый, нудный и скверно шипящий населённый пункт. Город Чуминск. Центр области. Тоже чуминской. В его честь.
Полтора миллиона горожан в нём насчитывалось. И хотя давно особо никто их не считал, как-то насчитывалось.
Внутри города - так уж предначертано было судьбой - жил Головёшкин. Понятно, что если б не судьба, он и не жил бы там, но звёзды своё взяли - сошлись именно так. К собственному своему недоумению, родился он тоже в Чуминске. Родился, осмотрелся, вздохнул. После чего начал незаметно расти.
Головёшкин жить привык: раз надо - значит жил, на жене был женат, имел в квартире двух детей, один из которых был сыном, а другой тем более. К семье своей относился терпимо, никогда не разрушал её, бывало даже, что обожал, но в основном, конечно, охранял.
И охранял Головёшкин не только свою семью, но также заодно и весь полутарамиллионный город.
Он ежедневно приходил в полицию и прямо там работал. Сотрудником. И прозвище ему было дано - капитан. Вероятнее всего, из-за четырёх звёздочек на погонах. Капитаном же его называли и старшие по званию.
- Капитан Головёшкин! - бывало, позовёт кто-нибудь из полковников, и Головёшкин, как правило, откликался на подобный окрик всем телом.
•••
Не было ещё и одиннадцати часов дня, когда начальник отдела полковник Полукопейкин вызвал Головёшкина в кабинет, и они там, по разные стороны стола, не глядя друг на друга и только вздыхая, понуро просидели с полчаса.
Головёшкин ожидал зарождения ругани, а полковник тайком следил - не появятся ли на капитане какие-нибудь более-менее характерные приметы, с описания которых можно будет начать.
Но приметы не наступили, и ругань не вскипела.
Полковник дружески сообщил:
- Вот так-то капитан, такие сегодня дела. В городе, представь себе, труп.
Он назойливо глянул в душу капитана чуть сбоку.
Головёшкин кивнул серой головой и потом проделал это ещё трижды. Вдобавок безысходно вздохнул, произнеся одновременное "да уж".
- Тоже переживаешь? - сердечно посочувствовал начальник.
- Ну а то. Всякое бывало, чего только не случалось, но чтоб так вот... среди недели... при том, что столько населения - вдруг...
- Ну ты крепись, капитан. Не одни мы сидим на нашей гладкой земле. Тебе надо будет блеснуть.
- Опять расследовать?
- Да хорошо бы. У тебя это всегда выходило на духоподъёме. Ты любишь, я знаю, заниматься висельниками.
Головёшкин задумчиво удалил с лица губы.
- Это тот?
- Тот самый. Квартира, ванная, а в ней, представь себе, всё это. Верёвка, крючок... ну и детали... ух... аж дрожь по пяткам.
- И адрес прежний?
- Прежний, прежний. Даже блудить не придётся. Кстати, группа выезжала, есть протокол, - Полукопейкин прилёг животом на стол и сунул Головёшкину измятый листок, - это нашли в кармане окоченевшего.
Головёшкин неохотно прочёл:
"Надеялись найти тут предсмертную записку? Ха-ха. Я не такой дурак, чтоб дать вам нить. Повешусь устно".
- Ну как записон? - лукаво сощурился полковник, отклоняя себя обратно в кресло, - чувствуешь лапу гадёныша?
- А наши эксперты? - Головёшкин бережно погладил себе нос, - куда-нибудь углубились? Заключение не вынесли?
- Вот оно, держи. Только вслух зачитай. У меня слабость - обожаю экспертные изложения.
Капитан вернул губы к действию и хмуро ими произнёс:
- ...тэк тэк... установлено:
О человек, ещё вчера живший! Ещё недавно евший блюда и взиравший в глубь мира звёзд! Почему так несносна планида твоя? За что ж тебя так разнузданно и свински лишили сил для вечной поступи вдаль, где скользят лучи Солнц и цветёт не репей, а... может дальше не надо?
- Ладно, оставь. Главное из экспертизы ясно: это не суицид. Хотя суицид для всех нас явился б крупным благом.
- Я в экспертных формулировках отметил бы некоторую размытость, - осторожно намекнул капитан, - не везде толкование сугубо однозначно. Двоякость, по-моему, мелькает.
Полковник махнул рукой:
- А, ну их чертей. Человек всю жизнь эпитафии писал - они его к себе на работу взяли. С кадрами чехарда - это догма известная.
- Про почерк вот что-то никаких стихов, записку, стало быть, на экспертизу не брали?
- Отказались взять. Ввиду хамского тона письма. Их это, видишь ли, угнетает. Роняет тень.
- Тогда может быть, стОит обратиться к мокрице?
- Уже обратились. В МОрковский КРИминалистический ЦЕнтр. Оттуда сказали... вот. Смотри чего:
- Писал не убитый. Убитые писать не могут. Писал кто-то из одушевлённых, и по всей вероятности, он бандит.
Полковник многозначительно закурил и развалился по креслу, потеряв стержень тела.
- Нну? - спросил он Головёшкина и запустил над ним дымное течение, - соображения есть?
- Да есть, - скромно, но недовольно пробурчал тот, и взгляд его устремился в дальний угол потолка, где ничего сколько-нибудь заметного не происходило.
- Так что ты скажешь навскидку? - с отеческой насмешливостью продолжил начальник, - Так, чтоб не обидеть.
- Да собственно ничего. Кроме имён и фамилий убийц, их адресов, мест работы и биографий, - Головёшкин вздохнул глубоко, глубже, чем это делал, когда, бывало, бегом догонял мотоциклы с преступниками, - ну вы же сами всё это знаете.
- А я надеялся - ты за эту неделю наполнишься смыслами, - полковник голосом выразил досаду, - неделя прошла! Целая неделя! А ты никак ничего не забудешь. Тебе что, работы мало для забытья?
- Ну вы опять мне поручаете то же самое следствие. Я его провёл уже три раза. И все три раза приводил к вам преступников. В наручниках. И с признаниями. И с доказательствами.
- Но ты всегда приводил одних и тех же! Это ли не рутинность и безобразное однообразие в работе? Каждый раз те же самые - разве такое допустимо? Нужна какая-то свежесть... во взглядах.
Головёшкин насупился в пол:
- Боюсь, при очередном расследовании того же результат будет тот же.
Вы опять рассыпете дело, всех обвиняемых отпустите, а документы...
- Утрачу. Верно. Ты прямо в точку бьёшь.
- Так уже было трижды. За два месяца.
- Ну а что делать? Лишён жизни многовесомый человек, с меня требуется очумелый убийца. А ты мне приводишь в кандалах не кого-нибудь, а таких же многовесомых людей. Разве многовесомого можно в чём-нибудь укорить? Да тем более, бросить на произвол суда? И кстати, они уже жалуются. Говорят открыто: что это, мол, за такие перекосы в жизненной струе, если так часто арестовывают за одно и то же? Не пора ли, мол, бросить этому вызов? А капитана привлечь к каторжным трудам за свинскую нечуткость к горожанам. Вот ведь что они говорят, капитан Головёшкин, следователь по особо страшным делам.
- Вы поручаете, я и арестовываю. У меня же доказательства, показания, отпечатки, признания. Кроме убийства, я и хищения в горбюджете вскрыл. И этими же людьми. Они украли втроём. Их босс начал похищенное делить. Сказал, что возьмёт себе всё - так будет якобы современнее. А те двое прикинули что-то в уме и решили: такой подход одобрить не готовы. Придумали, что боссу следует принять ванну. И там зависнуть. Когда босс от верёвки умер, то был уже согласен на всё.
И если я начну следствие опять, то на них же и выйду. А вы снова убийц отпУстите.
Полковник посмотрел в большое окно. Оно ему наскучило сразу же. Там всё стояло неподвижным. Даже облака - и те не дрожали.
- А что, - сердечно спросил Полукопейкин, - это прямо обязательно, чтоб на них? Ну выйди на кого-нибудь другого. Неужто нельзя?
Головёшкин с мутным недоверием показал слабый ум:
- Как это, другого? - спросил он, забыв, что взрослый.
- Ну что, врагов у тебя мало? Ну давай я тебе список дам. Выберешь любых, соберёшь доказательный базис, передадим в суд. Судья - мой одноклассник, вместе по три года в одном классе сидели. Хороший, кстати, товарищ. Вампирченко - да ты знаешь его. Сколько мы с ним в детстве чужих садов поразоряли, сколько потом, в молодости наворовали, сколько теперь вместе... ухх-м.кхе... извиняюсь. Это так я. ...Ну? Так что?
Головёшкин примЕт на себе никогда никаких не содержал. Разве что худоба выдавала в нём извечную апатию к еде и вообще к деньгам. И нос его был чуть заметнее, чем у других живых. Однако ж и это отличие меркло в силу худобы самогО носа.
- Почему же вы не поручите это дело кому-то другому? - Головёшкин двинул свой особенный нос в сторону Полукопейкина, - они бы вам быстро нашли нужных убийц.
- Нет. Они не сумеют. Здесь требуется знание дела. Найти-то они найдут, если я укажу кого, но мне надо, чтоб те ещё и с удовольствием признались в своих злодействах. Вон тот же Нытиков, к примеру, который сейчас допрашивает Бандицкиса, думаешь, выведет его куда надо?
- Как это допрашивает? Почему? Бандицкис мой. Моя разработка. Это я его привлёк и арестовал вместе с группировкой...
- Ну так и что, ты же пока занят мной. Я Нытикова и науськал, пусть вникает. Чтоб колом не сидеть.
- Разрешите сбегать к себе. Мне надо ужаснуться лично.
Головёшкин стремительно помчался по деревянному полу, длинные носки его старых ботинок глухо забарабанили.
В его кабинете за столом сидел задумчивый Нытиков. При виде Головёшкина Нытиков напустил на себя начало тоски.
Обернувшись, Головёшкин различил в дверях дежурного конвоира.
- Где? - капитан обратился к Нытикову, - мне сказали, что здесь допрос.
- Уже нет, - лучисто ответил Нытиков, - беседа не удалась.
Позади капитан услыхал жужжание.
Конвоир невнятно закрытым ртом дал знать:
- Онбежал.
Головёшкин растеряно бухнулся на стул.
- Куда это? Откуда это? Отсюда?
Конвоир звякнул глазами и указал пальцем сразу во все стороны.
Головёшкин хмуро глянул на фигуру за столом.
- Как это возможно, лейтенант?
Нытиков жалобно уменьшился и снял грех с души:
- Нет моей вины, капитан. Я его просил, я его умолял, я за ним бежал, хватал за костюм, предлагал одуматься - всё напрасно. Вышел, сел в машину - я и номер-то не запомнил. Вернее, значения не придал: ну цифры и цифры - какой с них прок.
Головёшкин, глядя внутрь себя, достал с полки брошюру.
- Вот, лейтенант. Это молитвенник. Держите и молитесь. И вы, конвоир, тоже. Если хотите спастись. Я Бандицкиса по всей стране искал. Я его сюда привёл. За халатность ответите оба.
Тяжкой поступью вошёл Полукопейкин. Посмотрел на лица, похохотал:
- Поцапались чертяки?
- Капитан меня обругал, - доложил Нытиков, - в такой атмосфере до конца дня не сдюжу. Чтоб не заболеть, уйду. Растворюсь дома в глубинах семьи.
- Ступай, конечно. Идея смелая. На капитана не злись, его сейчас задание сложное с головой обуяло.
Оставшись опять наедине с полковником, Головёшкин больше не стряхивал с себя муть, так и сидел пригнувшись от излишнего роста. Рост его и вправду был выше среднего, а в сочетании с худостью тела такая дисгармония отдельной радости ему не несла.
- Да-да, - одобрил его позу полковник, - настраивайся на цель. Именно в конфигурации тела сокрыта великая сила служения службе. Ведь как ни крути, а выкручиваться тебе предстоит. И ошибиться тоже - ну никак нельзя. Вдруг кого ложно обвинишь? Представляешь? Как я тогда тебя спасу, обязательно уволив?
Да и многовесомые, как видишь, только на одного тебя почему-то ополчились, не начали б затевать чего грубого. На них-то управы никакой - уж мы-то знаем.
- Почему никакой? - неподвижно спросил Головёшкин, - разве мы тут не для управы на них собрались?
- Вот тебе тридцать лет, поэтому ты и дурак. Мы собрались тут за тем, чтоб на работу ходить. И дежурить по графику.
И делать что нам велят.
- Что нам закон велит. Так ведь?
- Так. И закон этот гибок. Ежедневно дышит новизной. Запоминать законы не нужно. Их широчайшая трактовка позволяет нам всегда быть начеку. Чтоб не пропустить текущих уточнений в каждом сугубом случае. Не сердце своё надо слушать, а звонок телефона. Который и донесёт до нас звук назревшего уточнения.
Полковник походил, повыдвигал ящики стола.
- Хм.. а что ж, этот лейтенант болезненный ничего мне тут не оставил сукин сын?
Головёшкин пожал плечами:
- От Бандицкиса? А разве он это не домой к вам сейчас понёс?
Полукопейкин быстро стал суровым и, припомнив устав, зычно постановил:
- Не прыгайте через остриё, капитан. Утром жду с первым докладом.
...
Головёшкин зашёл в курилку и хотя ни разу в жизни не курил, попросил у завсегдатаев сигарету. Ему не дали, не углядев в той просьбе ни остроумия, ни накала.
Капитан сильно хотел поговорить с коллегами, даже излишние свои руки сунул в карманы, остался стоять так, дыма не излучая.
- В четвёртый раз он запускает меня по орбите, - вслух пожаловался Головёшкин, - я не пойму, чего ему надо.
Сотрудники засмеялись кто как умел. А ефрейтор Недощупкин, служивший второй день в жизни и имевший рост не выше тумбы, так и погромче прочих.
- Хныкин, - капитан ткнул лейтенанта продлённым пальцем, - ты у него на побегушках, ты всё знаешь. Скажи, зачем ему опять этот висяк? Можно б было дело уже трижды закрыть - и того.
Хныкин радостно ответил:
- Человек как-никак погиб. Ты его, кстати, сейчас прилюдно обхаял висяком. И руководству нужен создатель беды. Потому как труп - человек заслуженный, в кругах состоявший.
В управлении полковнику сказали: "Или ты находишь виновных, или ты не находишься нигде".
- Я же ему три раза их нашёл.
- Ну видать, не одобрили твой выбор.
- Слушай, Хныкин, сходи, напросись на это дело, я тебе все козыри отдам. Прямо с убийцами познакомлю, я помню где они живут.
В курилке опять захохотали, и вновь маленький ефрейтор по силе смеха оказался в числе первых...
(потом)