Знаете, иногда семейные истории — как старые занозы. Вроде бы уже и кожа наросла, а всё равно ноет где-то глубоко. Особенно когда непогода. А у нас в семье, если честно, непогода стояла лет пятнадцать... Может, и дольше, но я точно помню эти пятнадцать лет — от свадьбы брата до... ну, собственно, до того самого дня, о котором и хочу рассказать.
Началось всё банально — Витька, мой старший брат, привёл в дом Алёнку. Хрупкая такая девчонка, с веснушками и копной рыжих волос. Красивая. Улыбчивая. И — не наша. То есть не из нашего посёлка, городская, из семьи врачей. А у нас род потомственных механизаторов, мать — библиотекарь, отец — комбайнер, дед — тракторист. В общем, понимаете, да?
Мать сразу невзлюбила Алёнку. Тихо так, без скандалов. Просто смотрела волком и цедила сквозь зубы: «Здравствуй, ДОЧЕНЬКА». Это её «доченька» было хуже любого мата. Брр! До сих пор мороз по коже.
А потом понеслось... Витька с Алёнкой свадьбу сыграли, квартиру сняли в соседнем городке — и начался ад. Мать КАЖДЫЙ БОЖИЙ ДЕНЬ звонила Витьке:
— Сыночек, ты кушал сегодня?
— Сыночек, она тебе носки постирала?
— Сыночек, когда ты приедешь? Я пирожков напекла…
Витька сначала отшучивался, потом огрызаться начал. А когда родился первый сын — Димка — вообще странно всё завертелось.
Мать, казалось бы, должна была в лепёшку расшибиться, чтобы помогать с внуком. Но нет! Она словно специально выбирала, когда приехать — в самый неподходящий момент.
— Ой, Алёночка, — голос сладкий-сладкий, аж зубы сводит, — а что это у вас Димочка такой бледненький? Недокармливаешь?
Алёнка молчала. Она вообще редко огрызалась, всё проглатывала. Может, поэтому и худая такая была всегда?
В общем, так и жили. Витька метался между двух огней — мать вечно обижалась, Алёнка молчала, но чувствовалось, как в ней всё кипит. А потом родилась Катюшка, и градус безумия подскочил ещё выше.
Свекровь (то есть моя мать, чего уж там) регулярно дарила внукам… как бы это помягче сказать? В общем, дарила то, что было НЕ НУЖНО. Совсем. Димке на пятилетие подарила игрушечный грузовик. Вроде нормально? Но нет — у ребёнка аллергия на пластик определённого типа, а этот грузовик был как раз из такого! И ведь Витька говорил ей, предупреждал! А она: «Какая ещё аллергия? Блажь всё это городская, изнеживаете ребёнка».
Димка потом неделю с сыпью ходил.
А годовалой Катюшке она притащила здоровенную шоколадку. Кто вообще годовалому ребёнку шоколад даёт?!
— Слушай, ну она же просто не знает, — оправдывал мать Витька, когда мы с ним на рыбалке сидели.
— Не знает?! — я чуть удочку от возмущения не выронил. — Витя, она тридцать лет в детской библиотеке отработала! Она ТОЧНО знает, что годовалым детям нельзя шоколад!
Брат только вздохнул и закурил. Он последние годы много курил.
Но самое страшное случилось, когда детям было восемь и четыре. Алёнка получила повышение — её позвали заведовать отделением в областной больнице. Престижно, денежно и... далеко от дома. Нужно было каждый день мотаться на электричке почти два часа в одну сторону.
— Я справлюсь, — говорила она Витьке, — только нужна помощь с детьми. Может, твоя мама могла бы иногда забирать их из садика?
И брат решился. Поехал к матери, долго говорил... В итоге она согласилась три раза в неделю забирать внуков из садика и сидеть с ними, пока родители не вернутся с работы.
Первые две недели всё шло нормально. Даже подозрительно нормально. Мать не жаловалась, дети были накормлены и даже выглядели довольными — бабушка разрешала им то, что родители запрещали. Классика!
А потом грянул тот самый день...
Алёнка позвонила мне в панике:
— Дима в больнице! Отравление! Тяжёлое...
Я примчался в больницу первым. Димка лежал бледный, под капельницей. У кроватки дежурила медсестра.
— Что случилось? — спрашиваю.
— Рвота, судороги, потеря сознания, — буднично ответила она. — Классическое пищевое отравление. Тяжёлая форма.
Прибежала Алёнка, за ней Витька... И тут же — мать. Глаза красные, причитает:
— Ой, как же так! Ой, бедненький мой! Что ж такое случилось-то?
И тут Димка, придя в себя на минутку, прошептал:
— Бабушка... ягодки...
— Какие ягодки? — не поняла Алёнка.
— Компот... бабушкин... из ягодок...
И снова в забытье. Мать побледнела, а Витька схватил её за плечи:
— Что за компот, мама?
— Обыкновенный! — губы у неё дрожали. — Из смородины! Я всегда такой варю!
Но что-то в её глазах было... неправильное. Алёнка это заметила. Она же врач всё-таки. Насторожилась.
— Точно смородина? А ничего больше?
— Ну... может, немножко волчьих ягод попало, — тихо отозвалась мать. — Они рядом со смородиной растут, могли случайно...
— ВОЛЧЬИХ ЯГОД?! — Алёнка чуть в обморок не упала. — Да вы... вы понимаете, что это?! Они же ЯДОВИТЫЕ!
— Да ладно тебе, — неожиданно огрызнулась мать. — Мы в детстве их постоянно ели, и ничего! Подумаешь, животик разболелся...
Я помню тот момент очень ясно. Звенящую тишину палаты, писк приборов, бледного Димку... и глаза Витьки. В них было такое понимание, такая боль и... такая ЯРОСТЬ!
— Мама, — сказал он очень тихо, — ты нарочно это сделала?
— Что?! — возмутилась она. — Как ты смеешь! Я бы никогда...
— Валентина Петровна, — перебила её Алёнка, и в голосе её появились стальные нотки, которых я раньше никогда не слышал, — волчьи ягоды не растут рядом со смородиной. Они вообще в наших краях редкость. Их нужно специально искать.
И тут... мать УЛЫБНУЛАСЬ! Господи, я никогда не забуду эту улыбку — кривую, злую, почти безумную.
— Ой, ну надо же, попались, — она хихикнула. — Ну и что? Подумаешь! Я хотела мальчишку проучить — он мне нахамил, пальцем у виска крутил, когда я про его вечные компьютерные игры говорила!
Я помню, как у Витьки задрожали руки. Он молча повернулся и вышел из палаты. Алёнка осталась с Димкой, а я... я погнался за братом. И успел как раз вовремя — он уже завёл машину и вцепился в руль так, что костяшки побелели.
— Витя, — я сел рядом, — ты куда?
— Домой, — хрипло отозвался он. — К матери. Хочу понять... КАК?! Как можно было... специально... ОТРАВИТЬ СОБСТВЕННОГО ВНУКА?!
Но к матери мы так и не поехали. Витька рванул в другую сторону — к Катюшке, которая осталась дома с соседкой. Всю дорогу он молчал, только желваки ходили. А потом, уже подъезжая к дому, вдруг выдал:
— Знаешь, я ведь любил её. И сейчас люблю. Но больше никогда... НИКОГДА она не подойдёт к моим детям.
Димка, слава богу, выкарабкался. Три недели в больнице, но выкарабкался. Крепкий оказался парнишка.
А мать... с ней случилось что-то странное. Она вдруг начала всем рассказывать, что это Алёнка специально подстроила отравление! Представляете? Чтобы от свекрови избавиться и мужа настроить! И находились те, кто верил!
Но самое удивительное случилось полгода спустя. Витька собрал семейный совет — меня, отца, мелкую сестрёнку Светку.
— Мы уезжаем, — сказал он. — Алёнке предложили работу в Москве. Хорошую. С квартирой. И... мы уезжаем все — я, она, дети.
Отец молчал. Светка всхлипывала в уголке. А я... я вдруг понял, что ЗАВИДУЮ брату. Он вырвался! Из этого болота, из этой паутины, которую годами плела наша мать.
— Правильно, — сказал я и впервые за долгое время улыбнулся по-настоящему. — Уезжайте. И будьте счастливы.
Они уехали через месяц. Мать рыдала, причитала, даже в церковь ходила — свечки ставила «за вразумление сына». А когда поняла, что это не помогает, прокляла их всех. Прямо на пороге дома, когда они заехали попрощаться:
— ЧТОБ ВЫ ТАМ СДОХЛИ ВСЕ! — кричала она, размахивая руками. — ЧТОБ ДЕТИ ТВОИ НИКОГДА СЧАСТЬЯ НЕ ВИДЕЛИ! ЧТОБ...
Витька молча затолкал детей и жену в машину и уехал. Навсегда.
Прошло семь лет. Мать всё так же живёт в нашем посёлке, всё так же работает в библиотеке. И всё так же всем рассказывает, как «городская змея» увела её сыночка и настроила против родной матери.
А я... я иногда езжу к брату в гости. У них большая светлая квартира, дети выросли — Димка уже в институт готовится, Катюшка танцами занимается. Алёнка похорошела, расцвела. Витька улыбается.
И знаете, что самое странное? Они СЧАСТЛИВЫ. По-настоящему счастливы.
А я смотрю на них и думаю: это как же нужно не любить невестку и внуков, чтобы делать такую подлость... и в итоге потерять всё?
Может, это и есть самое страшное наказание. Сидеть в пустом доме и знать, что где-то там, далеко, живут люди, которые могли бы любить тебя. Но не любят. И никогда больше не полюбят.
Потому что некоторые поступки не прощают. Даже самым близким. Особенно — самым близким.