Лёгкий весенний вечер. Стас (37) уже собирался заварить чай, когда раздался телефонный звонок. На экране высветилось: «Мама».
Он поморщился — чувствовал, что в этом звонке есть что-то не то. Людмила Михайловна, его мать, редко звонила в такое время. Обычно всё ограничивалось дежурными сообщениями и визитами по праздникам.
— Привет, ма, — Стас старался звучать бодро.
— Сынок… — в голосе её слышалась тревога. — Я не знаю, как тебе сказать… Я потеряла квартиру.
Он опустил взгляд на дымящийся заварочный чайник. Сердце у него сжалось.
— Как это «потеряла»?
Разговор был сумбурным. Оказалось, мать попала в тяжёлую ситуацию: хозяева комнаты, где она жила последнее время, расторгли с ней договор; оставаться негде, денег на новую аренду нет. Людмила Михайловна спросила, может ли она пожить у Стаса — «хотя бы на время».
— Да... конечно... — выдохнул он после паузы. — Но мне надо обсудить с Машей.
Сказав это, Стас понял, что его жене, Маше (34 года), вряд ли понравится такая идея. Она прямо говорила, что не хочет жить под одной крышей с Людмилой Михайловной. У них с самого начала отношения не заладились: мать Стаса не признавала его выбор, была жёсткой и часто высказывала недовольство. Но Стас не мог оставить мать на улице…
Он помолчал, а затем добавил:
— Я перезвоню, мам.
Повесив трубку, Стас вышел из кухни в гостиную.
Маша сидела за компьютером, работала над каким-то проектом — обычно она не любила, когда её отвлекают, но тут Стас просто не смог держать в себе:
— Слушай, у мамы проблемы. Её выселяют. Может, она поживёт у нас немного?
Маша повернулась, и по тому, как дернулась её бровь, Стас понял: всё будет скверно.
— Нет, — коротко сказала Маша.
— Я понимаю твои чувства… Я знаю, вы раньше не ладили, но это ведь… — Стас начал оправдываться. — Она совсем одна, у неё нет другого выхода.
Маша встала из-за стола, лицо было холодным:
— Раз мы дошли до этой темы, скажу прямо: если твоя мама переедет к нам, я уйду.
Прозвучало это как приговор. Стас отпрянул, будто его ударили.
— Ты… серьёзно?
— Вполне, — Маша пересекла комнату, не отводя глаз. — Я не позволю ей поселиться здесь, вмешиваться в нашу жизнь. Мы проходили это. Не забыл, как она орала на меня при тебе, унижала? А потом… — Она сжала губы. — Ничего не изменилось, я не хочу жить с ней.
Стас вспоминал неприятные сцены: мать, критикующая их совместное жильё, намёки на то, что «Маша плохая партия», вспышки агрессии с обеих сторон. Но ведь то было давно…
— Это на время, — повторил он. — Прошу, пойми.
— Нет. Если она появится здесь, я ухожу. Выбирай: мать или я.
С этими словами Маша схватила ключи от машины и вышла, хлопнув дверью. Остался терпкий запах табака — она всегда нервно курила, когда дело касалось Людмилы Михайловны.
Стас опустился на диван, чувствуя опустошённость. Как же так? И любимая женщина, и мать в такой беде. Кого выбрать?
Наутро, ещё не оправившись от шока, Стас позвонил матери. Хотел осторожно предложить ей найти другую аренду, может, у дальних родственников. Но она не хотела ничего слышать:
— Родная кровь, сынок. У меня никого нет, кроме тебя! Ты же не бросишь меня, как с чужим человеком?
Стас понимал, что «чужим» для неё оставалась Маша: она до конца не принимала их союз. Но что делать? Он тревожно бросил взгляд на спальню, где Маша тихо собирала документы.
Попытался договориться:
– «Может, мы поможем тебе материально, найдём угол…»
Но мать с упрёком:
– «Деньги?! Ты думаешь, мне нужны деньги? Мне нужен дом, где я буду в тепле рядом с сыном!»
Ночью, когда Маша уже легла, Стас притащил одеяло в гостиную, потому что чувствовал: между ними пропасть. Вспоминал моменты, когда Людмила Михайловна в прошлый раз приходила на пару недель. Она вела себя как хозяйка: переставляла мебель, указывала Маше на «неправильные» вещи, могла выбросить её вещи. Маша тогда сказала Стасу, что не выдержит второго раза. И вот этот «второй раз» настал…
Прошло несколько дней в гнетущем молчании. Маша стала нервной, иногда говорила о переезде:
— Я не шучу, Стас. Если твоя мать появится здесь, я уйду.
Стас пытался найти случай, чтобы выслушать Машу глубже, понять, не осталось ли шанса на компромисс. Но Маша замыкалась, холодно повторяла, что не желает новой травмы и не станет терпеть свекровь, которая её презирает.
— Ты знаешь, что у неё на уме, — шипела она. — Она будет нас упрекать, создавать скандалы. Я не хочу жить в аду!
Стас не знал, чему верить. Матери он тоже хотел помочь.
Однажды вечером, услышав, как Маша роняет чемодан в коридоре, Стас понял, что время на исходе.
— Ты куда собралась?
— Снимаю жильё на случай, если она появится, — ответила Маша отрешённо. — У меня нет сил.
В её глазах читалась боль.
— Она приедет сегодня, да? — спросила Миша.вна заявилась с чемоданом, сказав по телефону, что «приедет к вечеру». Стас, дрожа, положил трубку и понял: Сейчас всё решится. Он не предупредил Машу, боясь, что тот мгновенно уйдёт. Но Маша, почувствовав напряжённость, догадаласьа.
— Я ухожу, — тихо сказала Миша, направившись в спальню.
— Прости… Она совсем одна. На улице остаётся…
— Я ухожу, — тихо сказал Маша, направившись в спальню.
Стас не смог стоять безучастно: он ворвался следом.
— Погоди, может, договоримся? — Но внутри понимал: все слова бессильны.
— Нет, никаких. Прощай, Стас, — Маша громко захлопнула дверь гардероба, складывая свои платья в сумку.
***
Через полчаса Людмила Михайловна появилась в дверях квартиры. Увидела, как Маша с вещами выходит навстречу, и усмехнулась:
— Ну, наконец-то, — прошипела она. — Думаю, нам двоим тут будет куда уютней.
Маша глянула на неё с отвращением. «Ничего личного,» хотела она сказать, но лишь пожала плечами и бросила Стасу:
— Надеюсь, ты понял, кто для тебя важнее.
Взгляд её метался между гневом и разочарованием. Сумку перекинула через плечо и вышла за порог. Стас был как в тумане, хотел окликнуть, но слова не шли. Дверь хлопнула. Мать стояла рядом, осторожно проведя рукой по плечу сына:
— Ну что, сынок, всё будет хорошо. Где моя комната?
Стас не ответил. Просто с каким-то онемением провёл её в освободившуюся спальню, где ещё остались вещи Маши, аккуратно сложенные.
В этот вечер Стас сидел на балконе, пытаясь собраться с мыслями. Мать где-то шарила на кухне, пробуя переставлять посуду, как обычно. Он жалел и её, и себя. Но тяжесть потери накрывала: он упустил любимую, потому что выбрал не бросать мать.
Понимал ли он, что жизнь отныне не будет прежней? Да. Но сделать иначе не смог. «По крайней мере, мама не на улице,» — твердил он себе, словно сам себя уговаривал, что поступил правильно.
Внизу, под балконом, горели уличные фонари. Стас вспомнил Машу, уходящую с сумкой: «Ты понял, кто для тебя важнее». Осознание болезненно пронзило его: Да, я выбрал… Но потерял тоже немало.
Глаза защипало от слёз. Но мать звала его из кухни, требуя помочь вынести коробки, а он послушно встал, вытер щеки и пошёл, стараясь выглядеть спокойно.
Тепло ли было Стасу оттого, что он остался сыном, поддержавшим родителя? Или навсегда ли он загнал себя в клетку с матерью, которая не примет его настоящую жизнь? Оставалось чувство, что это решение стоило ему любви. Но он не мог иначе… Порой, в тёмные вечера, он прокручивал в голове последние слова Маши, понимал, что шаг назад сделать уже нельзя: мать — в одной комнате, пустота — в другой. И там, в этой пустоте, отражались утерянные мечты о совместном будущем с человеком, который теперь за закрытой дверью чужого дома.
Жизнь шла, и дверь захлопнулась на одном жизненном пути, открыв, быть может, новый — полный сомнений и горечи, но всё же выбранный Стасом по зову долга.
Конец