Полина поняла, что ей не рады, в ту же секунду, когда она положила рюкзак и маленькую сумку с ноутбуком на свою полку во втором купе плацкартного вагона и поздоровалась. Пожилая дама лет семидесяти, сидящая на нижней полке напротив места Полины, вместо того чтобы ответить на приветствие, посмотрела на нее с неприязнью и отвернулась к окну.
«Забавно…» - подумала Полина, раскладывая вещи и краем глаза поглядывая на странную попутчицу. Она сразу же поняла, что происходит и с чем связана подобная реакция дамы, которая явно была настроена ехать до точки назначения без посторонних людей рядом с ней, а появление нежданной попутчицы расстроило все ее планы на комфортное уединение.
Сама Полина тоже очень любила одиночество в пути и по возможности выбирала пустые купе, чтобы не слушать чужие разговоры, храп, звуки приема пищи и не спотыкаться о чужие вещи в ограниченном пространстве. Вот и в этот раз, менее чем сутки назад, она выбрала и купила себе нижнее место в одном из трех оставшихся свободных купе в вагоне, в надежде, что будет ехать там одна.
Но при этом, она была готова к тому, что у нее появятся попутчики, потому что многие люди покупают билеты накануне предстоящей поездки. И она уж точно не стала бы притворяться глухой и демонстративно отворачиваться от других пассажиров. Напротив, самые интересные беседы и знакомства случались с ней именно в поездках.
- Ваш багаж? – спросила Полина, когда ее взгляд упал на объёмную темно-зеленую спортивную сумку, стоящую под столом с ее стороны, прямо под ее полкой и тут же поняла абсурдность своего вопроса. Конечно же ее, ну а чей еще?
- Что-что? – сухо и холодно поинтересовалась женщина, снизойдя до того, чтобы заметить Полину.
- Сумку отодвиньте пожалуйста.
Едва заметно поджав губы, попутчица передвинула свою сумку поближе к своему месту и Полина смогла расположить под полкой свой багаж.
Заглянула проводница, еще раз проверила документы, провела стандартный инструктаж, пожелала приятного пути. Что-то подсказывало Полине, что с такой соседкой путь будет не очень приятным и она оказалась права. От дамы буквально тянуло холодом, а каждое ее движение и мимика лица словно кричали: «Уходи отсюда! Как ты посмела влезть в мое пространство и сидеть рядом со мной?!»
Поэтому, первое, что сделала Полина – это повесила свое одеяло над своим местом наподобие ширмы, закрепив один из его краев на второй полке. Когда между ней и нелюбезной попутчицей образовалась эта импровизированная стена, сразу стало легче дышать.
Когда час спустя она шла к проводнице, чтобы попросить кружку, то заметила, что самое первое купе по-прежнему свободно, поэтому прихватив с собой ноутбук, Полина расположилась там, недоумевая, почему же дама не купила билет сюда, если так не любит попутчиков? Да, мимо часто проходят пассажиры, чтобы набрать кипяток, но они и мимо второго купе проходят настолько же часто! Как можно покупать себе билет, видя, что место рядом уже занято, а потом вести себя столь высокомерно?
Большую часть дня Полина так и провела в этом свободном купе, где работала, читала, просто смотрела в окно и пила чай – в общем, делала все то, что обычно делают пассажиры в поезде дальнего следования. При этом, она лелеяла надежду, что если до ночи никто не купит билеты, то она просто перенесет сюда свои вещи и даже предупредила об этом проводницу.
- Я не против, но иногда люди берут билеты за пять минут до отхода поезда! – пожала плечами проводница. – Если в Ростове никто не сядет, то скорее всего, до конца пути попутчиков уже не будет, поэтому посмотрим…
И Полина ждала прибытия поезда в Ростов-на-Дону, глядя на проносящиеся за окном степи, чуть припорошенные снегом и размышляя о том, как с годами характер человека отпечатывается на его лице.
Есть люди, вроде ее бабушки – посмотришь на них и сразу видно, что человек большую часть своей жизни улыбался или хотя бы пытался сохранить доброжелательное выражение на лице. А есть такие, как ее соседка – губы подковой, колючий взгляд, выражение брезгливости на лице. Она ведь не в одночасье стала такой. Это проявилось ее длительное отношение к людям и к миру…
Как бы мы не скрывали свои настоящие чувства, с годами наше лицо и состояние здоровья все о нас скажут.
Соседка за стеной периодически шуршала пакетами, пару раз с кем-то говорила по телефону, объясняя, что ей приходится возвращаться домой раньше срока из-за возникших обстоятельств, звенела кружкой, периодически всхрапывала во время дневного сна… Всякий раз, когда Полина заходила в свое купе, чтобы взять какую-то вещь, она ловила на себе все тот же тяжелый взгляд и моментально пропитывалась ощущением, что ей здесь не рады.
А к ночи ее надежды на переезд в свободное купе рухнули – проводница зашла с двумя комплектами постельного белья и сочувственно посмотрела на Полину когда их поезд уже около пятнадцати минут стоял в Ростове.
- Только что купили! – коротко пояснила она и Полина без лишних слов пересела вместе с ноутбуком и своей кружкой на соседнее свободное боковое место, где провела еще около часа, пока не пришло время ложиться спать – поезд приезжал в место назначения рано утром.
Несмотря на поздний час, соседка еще не спала – подсветка ее телефона частично освещала все то же недовольное выражение ее лица. Полина тихо упаковала ноутбук в сумку и нырнула за свое одеяло-ширму. Она уже почти задремала, когда задребезжали стаканы в своих подстаканниках, стоящие на столе – на определенных участках пути, когда поезд слегка притормаживал, приближаясь к населенному пункту или перед крутым поворотом, такое случалось довольно часто.
Не желая слушать дребезжание над своим ухом, Полина протянула руку, нашла в полумраке свой стакан и вытащила его из подстаканника, чтобы поставить на стол, рядом с ним. Но при извлечении, грани стакана соприкоснулись со стенкой подстаканника, и он звонко и коротко звякнул.
И вот тут дама повернулась к Полине и наконец, заговорила.
- Потише можно?
Нет, она не просто спросила или попросила. Она вложила в эти два слова столько бурлящих в ней эмоций – целый коктейль из холода, презрения и даже ненависти, что Полине захотелось повесить между ними еще одно одеяло. Обычно таким тоном общаются с обслуживающим персоналом, прекрасно зная, что в ответ получат либо молчание, либо извинения.
Будь это просьбой, Полина бы извинилась несмотря на то, что звякнула стаканом в полночь не специально. Или промолчала бы, считая, что подобный инцидент слишком ничтожен для того, чтобы вообще что-то говорить по его поводу.
Но в этом моменте сошлось все, что она наблюдала в течение дня – и то, как демонстративно ее попутчица отвернулась от нее в ответ на ее дружелюбное приветствие и то, как она на нее смотрела всякий раз, когда Полина оказывалась в поле ее зрения и выражение ее лица, когда Полина попросила ее убрать свои вещи и общая атмосфера враждебности, которая аж звенела в воздухе. А теперь еще и этот раздраженно-приказной тон, пропитанный неприязнью… И все это из-за чего? Что она ей сделала?
Посмела зайти в этот вагон и сесть на свое место?
- Потише нельзя! – ответила Полина, полностью копируя тон дамы. – Это не ваш личный транспорт!
Пару секунд в воздухе висела тишина и Полина аж пожалела о своей самодельной ширме, разделяющей их. Хотела бы она видеть выражение лица этой тетушки!
- И это означает, что можно шуметь и мешать другим? – попутчица даже не попыталась приглушить свой скрипучий голос несмотря на то, что вагон был полон спящих людей, а судя по ее тону, накопившееся в ней раздражение тоже весь день искало выход. – Знаешь ведь, что люди вокруг тебя спят!
- Вы еще не спали! – Полина села, откинула одеяло и посмотрела на попутчицу, которая все еще лежала на своем месте, но уже лицом к ней. Даже в полумраке были видны ее презрительно поджатые губы. – И уж если вам так мешают посторонние звуки и люди, то может накопите на СВ в следующий раз? Тогда не придется отворачиваться с перекошенным лицом, когда люди с вами здороваются!
- А я не обязана ни с кем здороваться! И где мне ехать я решу сама, но где бы я ни ехала, в ночное время люди обязаны соблюдать тишину и не мешать другим!
Полина услышала, как пассажиры в соседних купе завозились, просыпаясь.
- Вы что, первый раз в поезде едете и не в курсе, что люди здесь шумят, храпят, чихают, разговаривают и звенят посудой, в том числе и ночью? Или я, по-вашему, специально это сделала?
- Так, что тут происходит, что за шум, кто тут перебудил весь вагон? – в проходе, освещенном тусклым ночным светом ламп, возник силуэт проводницы. Как бы она ни старалась сохранять профессиональный тон, в нем тоже сквозило плохо скрываемое раздражение и усталость. Мало кому хочется выступать арбитром в чужих ссорах.
— Вот эту хамку попросите успокоиться, замолчать и не мешать другим, - дама села и едва заметно кивнула в сторону Полины, не глядя на нее.
- Пожалуйста, объясните тётушке, где она находится и что здесь происходит, - попросила, в свою очередь Полина. – Мне кажется, она перепутала плацкартный вагон со своим домом.
- Я не тетушка тебе! – огрызнулась попутчица, переведя на Полину свой ледяной рыбий взгляд. – Все, что я попросила, это быть потише и не мешать мне спать!
- Так, объясните мне… - снова попыталась вмешаться проводница, но Полину уже было не остановить.
- Во-первых, вы не попросили, а потребовали – требовать вы здесь ничего не можете! Во-вторых, вы не спали! А в-третьих, мы с вами прекрасно знаем, что вам помешало не звяканье кружки, длиной в долю секунды! Вам помешала я, верно? Как и любой другой пассажир на моем месте вам бы тоже помешал! А помешала я вам потому, что вы – озлобленный и несчастный человек, но я не виновата в том, что вы прожили несчастную жизнь!
Полина наконец-то высказала все, что стояло у нее комом в горле весь день и чтобы подчеркнуть эффект от своих слов, она смерила попутчицу выразительным взглядом, в котором явно читалось: «Я – молодая и у меня все впереди, а у тебя уже нет! И ты ничего с этим не поделаешь!»
Она видела, что даже при тусклом ночном освещении дама заметила и правильно интерпретировала этот взгляд – брезгливое снисхождение на ее лице проявилось еще отчётливее, хотя, казалось бы, куда еще сильнее…
- Слышали? – обратилась она к проводнице. – Вот с какой публикой приходится ехать! Никакого уважения к возрасту!
«Морщины на лице – это еще не извилины в голове!» - подумала Полина, а вслух сказала, обращаясь к проводнице:
- Прошу прощения за шум! Тётушке помешал стакан, который я убирала для того, чтобы не слушать всю ночь, как он звякает у нас над ухом! Очевидно, она действительно первый раз едет в поезде!
Она так и не поняла, на чьей стороне осталась проводница в итоге, но это было не важно. Достаточно было того, что в следующий раз попутчица несколько раз подумает, прежде чем с таким пренебрежением относится к окружающим.
Полина снова скрылась в своей импровизированной норе, повернувшись ко всем спиной, но еще пару минут слышала, как ее соседка изливала свои эмоции проводнице, а проводница пыталась уговорить ее лечь спать и не мешать другим. Она улыбалась.
Она знала, что ее слова достигли своей цели.
В поездах Полина всегда спала чутко, вот и в этот раз она периодически просыпалась и слышала похрапывание своей брезгливой соседки.
«Интересно, а если я толкну ее, скажу, что она мешает мне спать своим храпом и потребую тишины, сильно ли она оскорбится?» - злорадно думала она.
Елена Сергеевна действительно прожила непростую жизнь, рано оставшись вдовой и работая на нескольких работах, чтобы дать своему единственному сыну Сергею все, что могла. В своих стараниях она часто перегибала палку, стремясь опекать сына чуть ли не до сорока лет и страшно обижаясь на него, когда он мягко или жестко пытался отказаться от ее опеки.
- Ты же – все, что у меня есть! Я же жила для только для тебя все эти годы! – было ее любимой фразой, сквозь которую не могли пробиться никакие аргументы. А полтора года назад Сергей, наконец, женился. На молодой рыжеволосой женщине с наглым взглядом и острым языком. Невестка сразу дала понять, что не собирается терпеть рядом с собой свекровь вместе с ее непрошенными указаниями и нравоучениями и спустя год довольно прохладных отношений взяла и увезла ее Сережу в другой город, находящийся в полутора сутках езды от дома Елены Сергеевны.
За минувшие с той поры полгода Елена Сергеевна приезжала к ним в гости целых три раза, всякий раз устраивая сыну сюрприз и ожидая, что он будет рад матери, которая вырастила его в одиночку, но в этот, самый последний раз, он буквально на следующий день отвел ее в сторонку и попросил больше не приезжать без приглашения.
- Мама, во-первых, ты скоро станешь бабушкой и это прекрасная новость! – сказал он ей. – Но я прошу тебя больше не приезжать к нам, когда тебе вздумается – Оля начинает переживать, когда находится рядом с тобой, а нервничать ей, как ты понимаешь, очень нежелательно… Мы сами тебя пригласим, когда твой внук родится и будем звать на праздники и другие значимые торжества, потому что ты – часть семьи. Но я уже давно вырос, мама! И вовсе не нуждаюсь в том, чтобы ты постоянно находилась рядом!
- Когда внук родится? – ахнула Елена Сергеевна. – Но до этого еще больше полугода! Ты что, хочешь сказать, что мы полгода не увидимся с тобой? И что значит я – часть семьи? Это мы с тобой - семья, а Ольга – всего лишь пришедший со стороны человек!
Сергей покачал головой с укоризной глядя на нее и сказал то, чего она никак не ожидала услышать от родного сына.
- Тебе нужно уехать, мама. Я очень тебя прошу, не осложняй наши отношения с Олей…
- Ты гонишь меня? Из-за нее? Это она настроила тебя против родной матери?
Разумеется, Елена Сергеевна уехала в тот же день, потому что ей была невыносима мысль о том, что ее попросила уехать не эта наглая девица, а ее мальчик! Сын купил ей билет, загрузил в вагон ее багаж и Елена Сергеевна возвращалась домой, ненавидя весь мир и чувствуя себя таким же ненужным багажом, который отправили назад.
Ей стало бы гораздо легче, если бы она поделилась тем, что у нее на Душе со случайной попутчицей, потому что Полина работала с людьми, прекрасно чувствовала их настроение и умела находить нужные слова, чтобы поддержать человека и вернуть ему веру в себя.
Но Елена Сергеевна отвернулась. Во-первых, она не хотела никого видеть рядом, во-вторых, вид еще одной молодой рыжеволосой женщины вызвал в ней очередную лавину болезненных воспоминаний…
Перед тем, как покинуть рано утром вагон, Елена Сергеевна с неприязнью посмотрела в сторону своей попутчицы, вспомнив их ночную перебранку. Ширма из одеяла скрывала ее, но часть подушки оставалась видна и на ней лежали яркие пряди ее волос.
«Такая же наглая и хамоватая, как моя невестка! – с отвращением подумала она. – Наверное, тоже украла чьего-то сына у чьей-то матери и теперь посмеивается над чужим горем и гордится тем, какая она молодец! И как таких земля носит? Ну ничего, дорогая, ты тоже однажды окажешься на моем месте, и кто-то вроде тебя заберет у тебя самое дорогое! Жаль, я не увижу, как ты будешь себя чувствовать при этом…»
Пылая праведным гневом и чувствуя себя оскорбленной, брошенной, но правой во всем, Елена Сергеевна вышла из вагона и оставшиеся в нем пассажиры вместе с Полиной ощутили, как воздух сразу стал чище и свежее.
Елене Сергеевне и в голову не пришло, что она могла бы сойти на перрон с совсем другими чувствами и ощущая себя совсем другим человеком, если бы она просто поздоровалась…