― Да что ты творишь! Совсем рассудок потерял!
― Дорогие мои, я уж как-нибудь сам разберусь со своим наследством, ― холодным тоном произнес Андрей.
***
В прошлом году родителей Андрея не стало. Сначала ушла мать, а следом и отец. Андрей на похороны родителей не явился. Родственники поскребли по сусекам, чтобы достойно проводить ушедших в последний путь.
Андрей был единственным ребенком в семье Воронцовых, поэтому от него всегда ждали хоть какой-нибудь помощи. Но как только парень получил школьный аттестат, он сразу же уехал учиться в другой город. С тех пор Андрей лишь изредка звонил родителям. Его помощь была минимальной: пересылал деньги только в случае острой нужды.
Родители все эти пятнадцать лет крутились сами, как могли. Родственники при любом удобном случае высказывали Андрею все, что о нем думают. Но тому было все равно, и говорить с ним было ― что стрелять холостыми патронами по мешку с песком.
― У матери юбилей был. Хоть бы цветок отправил! Хорошо ведь зарабатываешь, а на жалкую розочку денег жалко? ― отчитывала его троюродная тетка по телефону.
― Лена, мне кажется, вы позвонили по делу. И на все вопросы я вам ответил. А почему я обделил мать цветком ― так это уже не ваше дело.
― Ах ты… Рос таким хорошим мальчиком, а стал полным г...
Андрей не стал дослушивать. Просто завершил вызов, а затем, поразмыслив несколько секунд, закинул номер в черный список.
Когда сообщили о том, что матери не стало, у Андрея внутри ничего не дрогнуло. Он даже в какой-то степени почувствовал облегчение. Правда, иногда казалось, что он действительно вырос эгоистичным, злым и хладнокровным… Но Андрей знал, что это не так.
― Андрюшенька, горе-то какое? ― причитала двоюродная сестра в трубку. ― Тети Лиды не стало. Отец твой сам не свой. От тоски за твоей матерью на тот свет отправится, я тебе говорю!
― Я отцу в няньки не нанимался. У вас есть кому за ним присмотреть, разберетесь.
― Да что с тобой не так? Не гневи Бога, Андрей! Приезжай. Похорони мать, как полагается. Ты слышишь?
― Слышу. Не приеду. Мне больше не звоните.
Андрей кинул телефон на пассажирское сидение, а сам положил голову на руль. Перед глазами сразу начали мелькать воспоминания…
Он был поздним ребенком. Матери ― Лидии ― был сорок один год, когда родился Андрюша. Отцу ― Дмитрию ― под пятьдесят. Андрей знал, что до его появления у матери было несколько неудачных беременностей. Но семья Воронцовых очень хотела наследника, поэтому Лидия с Дмитрием обошли всех знахарок и ворожей в области. И спустя долгие годы лечения родился здоровый и крепкий мальчишка.
Андрей рос в небольшом поселке от силы на двести семей. Почти все родственники жили либо рядом с ним, буквально через забор, либо в радиусе ста километров. И когда…
Андрей резко тряхнул головой, не желая больше вспоминать прошлую жизнь. Завел мотор и поехал домой к жене и сыну.
Через несколько недель стали названивать родственники. Андрей не брал трубку, старательно игнорировал. Когда тетки не смогли дозвониться ― стали писать во всех социальных сетях, где Андрей Воронцов когда-либо регистрировался.
«Твоего отца больше нет. Дом переписан на тебя. Срочно приезжай. Надо с домом что-то делать», ― двоюродная сестра нашла лазейку, отправив сообщение жене Андрея.
― Слушай, ну поехать надо. Как-то неудобно ― на похоронах не были… Не по-людски это, Андрюш.
― Мы это обсуждали. Пусть с домом что хотят, то и делают.
― Они с ним ничего не сделают, ты же это понимаешь. В юридическом смысле. А так сгниет и все. Может, выставить его на продажу? Те же родственники захотят купить ― купят. За символическую плату.
― Не хочу я туда ехать. Вот от слова совсем.
― Сейчас и ехать никуда не надо. Доверенность юристу сделай, пусть сам продает. Риелторы всякие таким занимаются. А вообще, Андрюш, это же память. Я бы оставила. Думаю, Лешке понравилось бы в деревне. Там и баньку можно поставить. Да и земля скоро будет на вес золота стоить...
― Нет. Об этом и речи быть не может!
― Не злись, пожалуйста. Подумай хорошенько. Съездить, посмотреть в каком состоянии дом, все-таки надо. Что-то оттуда, может быть, забрать. Фотоальбомы, вещи, которые напоминают о детстве...
― Все, Катя, давай закроем тему. Спасибо за заботу, но ты знаешь мое отношение к этому всему.
Но потом Андрей сдался под натиском жены и все-таки поехал туда, где провел целых семнадцать лет. Ехать до поселка больше суток на машине, но Андрей решительно настроился добраться до дома самостоятельно, без самолетов и поездов. Тем более до ближайшего железнодорожного вокзала было почти шесть часов езды, а тащиться в плотном ПАЗике с местными ему не хотелось.
Всю дорогу порывался развернуться и поехать обратно, и уже дома нанять риелтора и передать все полномочия, чтобы занимался наследством. Но Катя права. Он должен сделать это сам и поставить, наконец, точку в этой истории.
― Явился ― не запылился! ― фыркнула бабушка в галошах, проходящая мимо дома Воронцовых.
― И вам не хворать, Наталья Игоревна, ― равнодушно ответил Андрей.
― Неужто узнал? ― удивилась бабушка. Она поставила ведро и, шаркая, подошла ближе. Несколько секунд вглядывалась в лицо, а затем произнесла: ― За наследством пожаловал, Андрюшенька? Да чего я спрашиваю. И так понятно, что ради наследства приехал.
― Много вы знаете, Наталья Игоревна, ― буркнул Андрей, открывая багажник автомобиля.
― Да поболее твоего! Вся деревня уж знает, как ты своих стариков на самообеспечение бросил!
Андрей ничего не ответил. Он достал из багажника чемодан и проследовал к своим воротам. Наталья Игоревна плюнула вбок, махнула рукой и пошла дальше по улице.
Андрей, по настоянию жены, решил остаться в доме на неделю, чтобы перебрать вещи.
«Катя, ты святая женщина. Любого молиться заставишь, ― думал про себя. ― Какого лешего я вообще здесь делаю? Сдались мне эти вещи... Не трогал бы дом ― местные сами бы все растащили...»
Новость о приезде Андрея сразу же разошлась по всей деревне. Через полчаса на пороге стали появляться родственники. Женщины тут же принялись осуждать его за эгоизм, а мужчины предлагали помянуть усопших, пряча от жен бутылки под рубахами.
Когда Андрей выпроводил последнего незваного гостя, на улице уже стемнело. По спине пробежал холодок: он всегда боялся ночи в деревне. Слишком тихо ― каждый шорох в ветвях морозом по спине пробегает ― слишком темно.
Он зашел в дом и включил везде свет. Комнаты озарило тусклое желтое свечение. Андрей вздохнул и прошептал про себя:
― На каторге лучше, чем здесь...
Весь следующий день Андрей собирался с духом перебрать вещи родителей. Но вместо этого больше часа сидел и рассматривал старый фотоальбом со своими детскими фотографиями. Оставшееся время посвятил прогулке по любимым местам.
Андрей пошел к старому дубу, на ветвях которого детвора пряталась от зноя. Теперь раскидистое дерево наполовину высохло. Затем дошел до озера, где часами мог сидеть в полном одиночестве. До сих пор помнил, что после зноя вода становилась теплой, как парное молоко.
На обратном пути Андрея поджидала гостья: у дома Воронцовых стояла тетя Лена. Та самая, которую он добавил в черный список.
― Ну, здравствуй, Андрюшенька, ― тетя стояла у забора, скрестив руки на груди.
― Добрый вечер, ― сухо отозвался он. Андрей ни с кем не хотел разговаривать. Он, не глядя на родственницу, протянул руку к калитке, но его остановили.
― И не стыдно тебе?
― За что?
― Да за все. Мать с отцом бросил. Ни копейки не присылал. Ни разу не спросил, как они здесь жили. У матери руки все ссохлись, она работать не могла. На копеечную пенсию отца твоего выхаживала. А ты там, как барин, устроился ― квартира, машина. Что, думал, мы не знаем, как ты живешь, Андрюшенька? Все мы знаем про тебя. Бессовестный! Зато как наследство получать, так первый прибежал!
― Что ж вы за люди такие!
Тетка уставилась на него удивленными глазами.
― Что вы смотрите, тетя Лена?! Удобно вы устроились. Всех собак на меня спустили. А где же вы, такие умные, со своими советами раньше были? Да я бы сжег этот дом, понимаете?! И всю вашу деревню заодно, одним разом! Мне это наследство ни в один бок не уперлось. Переживаете за дом, за ценности? Заходите и забирайте все, что нужно. Хоть дом на бревна распилите. Мне все равно!
― Да как у тебя язык поворачивается? Ты ― бессовестный! Мать с отцом всю жизнь отдали, чтобы тебе что-то оставить. А ты вот как заговорил?
― Я бессовестный? Или все-таки вы? Где же вы были все, когда меня отец порол за малейшую провинность розгами? Показать шрамы? Ступни показать? Я часами сидел у озера и пытался ноги остудить. Бегать не мог с детьми другими. Неделями! А когда батя меня на трое суток в сарае закрыл? Где вы были? Вы же мимо проходили, когда я кричал и звал на помощь. Вас звал! Три дня подряд он меня кормил по куску хлеба в сутки и приносил в ковше воду на донышке. Я полторы недели потом не мог в себя прийти. А знаете, за что это было? За то, что стащил небольшой кусочек говядины. Мать сварила щи, а мясо хотела пустить на пирог. Но я взял два маленьких кусочка. И знаете, что самое отвратительное? Что мать настояла на наказании. Три дня просидеть в сарае практически без еды ― как вам такое? Я знаю, что вы тогда спокойно пили чай у нас дома с матерью! Просто прошли мимо. Не вам призывать меня к совести, тетя Лена!
Андрей кричал на всю улицу. В этот момент он высказал все то, что хотел высказать своим родителям, но так и не осмелился.
Выкричался, выговорился… И вдруг понял, что ему действительно все равно на дом, на прошлое, на родителей, на воспоминания. Он зашел внутрь, лег прямо в одежде на кровать и тут же уснул. Всю ночь ему снились кошмары, где мать гонялась за ним по двору, а отец хлопал радостно в ладоши.
Наутро Андрей загрузил в багажник свой чемодан и один фотоальбом со своими детскими фотографиями. Жену он уважал, как и ее мнение, но оставаться здесь больше не было сил.
Как только сел в машину ― подбежала тетя Лена. Лицо ее пылало алым цветом.
― Успела! ― только и произнесла она. Андрей уставился на тетку вопросительно. ― Я всего лишь хотела попрощаться. Всю ночь уснуть не могла, думала о том, что ты вчера мне сказал. Мне стыдно, что я закрывала глаза на вашу жизнь. Все всегда знали, что чужая семья ― потемки. И лезть было нельзя. Со своими проблемами еле справлялись. Сам знаешь, как мы все жили. Я утром звонила Агате. Два часа говорили с ней...
Тетя Лена расплакалась и протянула руки к Андрею, который до сих пор сидел в машине, стараясь не смотреть на родственницу. Андрей сжалился. Вышел из машины и позволил тетке обнять себя. Маленькая, сухонькая женщина прижалась к животу Андрея, продолжая сквозь слезы:
― Мы ведь все видели, Андрюшенька. Агата из дома бадягу таскала, в мисочке на заднем дворе разводила и уносила к озеру. Все знали, что для тебя. Но все молчали. Прости нас Андрюшенька, умоляю!
― Тетя Лена, я на вас зла не держу. Уже давно ни на кого не держу...
― И все же, сынок, прости. Не знаю, сколько мне осталось, но не смогу доживать век, зная, что перед тобой не извинилась.
Андрей высвободился из объятий и положил ладонь на крышу автомобиля. Он собрался сесть и уехать, скрывая подступившие слезы. Но повернулся и сказал:
― Вы извинились. Теперь вы будете спать спокойно. Но ничего это не изменит. Я знаю, что не изменит. Вы спали спокойно и раньше, когда знали, как родители надо мной измывались. Я на вас зла не держу. Каждый живет по совести. И я в том числе. Прощайте, тетя Лена.
Андрей сел в машину, закрыл дверь и уехал. Ему вслед смотрела сухонькая старушка, которая однажды прошла мимо, когда он умолял открыть сарай и выпустить его. Теперь он навсегда закрыл дверь на засов, оставив внутри всех, кто знал о жестокости семьи Воронцовых, но предпочел молчать.
Через несколько километров Андрей завернул на проселочную дорогу и заглушил мотор. Взял телефон и позвонил знакомому юристу.
― Как мне отказаться от наследства? В пользу кого-то конкретного? Нет. Мне принципиально, чтобы дом делился между родственниками.
― Да они же глотки друг другу перегрызут! ― отозвался юрист.
― Именно... ― мрачно усмехнулся Андрей.
Убрал телефон в бардачок, снова повернул ключ зажигания и нажал на газ. Он поехал туда, где был счастлив ― к жене и сыну. Он, наконец, поставил точку в этой истории, решив тоже жить по совести.
Автор: Рита Л.
Шифр
1915 год
Утро было по-летнему тёплым, хотя осень потихоньку вступала в свои права. В низине у пруда, где стоял большой барский дом с белыми колоннами, поднимался белёсый туман. Пятнадцатилетняя Танюша в лёгкой батистовой кофточке и накинутом на плечи красивом платке, подаренными ей барыней, поёживаясь от утреннего свежего воздуха, стояла на просёлочной дороге. Вытирая слёзы, она смотрела вслед быстро удаляющемуся экипажу.
Деревенские мужики и бабы уже появились на задворках усадьбы, начали хозяйничать. Они грузили на подводы мешки с зерном и мукой, туда же бросали кур, гонялись за гусями, выводили из конюшни лошадей. Из дома выносили перины и одеяла, посуду и мебель. Картины, люстры, статуэтки не брали. Считалось, что это баловство и в крестьянском хозяйстве не пригодится.
На дворе бушевал пятнадцатый год, империалистическая война затягивалась. Но с фронта уже возвращались раненые и отравленные газами солдаты, насквозь пропитанные большевистской агитацией. Все вопросы теперь решались на сельских сходах, мнение господ никто не спрашивал. Ходили слухи, что народ начал громить барские усадьбы. Крестьяне отбирали землю, резали на наделы, но что делать с помещичьими домами, не знали, просто жгли, да и всё.
***
Помещица Марья Алексеевна все ценности давно отправила в московский дом, когда в губернии только-только начинались крестьянские волнения. Молодые господа в начале лета укатили в крымское поместье. А она всё никак не могла бросить родовое гнездо.
Наконец, и старая барыня собралась в дорогу. Накануне пришёл деревенский староста, предупредил:
— Барыня, Марья Алексеевна, мужики на сходе надумали землю в усадьбе делить. Костька и Васька, горлопаны, громче всех шумели. Уезжать вам надобно от греха подальше. Не дай бог, люди озлобятся.
— Спасибо, Иван Митрофаныч, что уведомил. Я сама подумывала об отъезде. Коли так случилось, завтра и отправлюсь.
Глаза старика повлажнели: «Наша барыня незлобивая, жили при ней спокойно. А с этими горлопанами как всё будет, одному богу известно». Он по привычке поклонился в пояс и попрощался:
— Доброго пути вам, барыня, не поминайте лихом!
— И тебе не хворать, Митрофаныч, благодарю за службу!
За ночь чемоданы были собраны, кучер Мишка дожидался хозяйку в запряжённом лошадьми экипаже. Ранним утром Марья Алексеевна простилась с домашней прислугой, щедро наградила за службу и велела всем возвращаться в деревню. Таню она отдельно позвала к себе в кабинет:
— Танюша, ты мне четыре года служила верой и правдой. Нянюшкой нашему Николаше была хорошей. И мои поручения выполняла усердно. Полюбила я тебя всем сердцем.
— Барыня, Марья Алексеевна, — Таня опустилась на колени, поцеловала старухе руку и заплакала, — вы моя благодетельница. Нешто я могла вас ослушаться. Николашу я люблю, как братика. Куда же мне теперь?
— Домой иди, Танюша, бог даст, всё у тебя сложится. За службу твою верную хочу оставить тебе на память дорогую вещицу. Она оберегала моих бабушку и матушку, а потом и меня. Теперь тебе служить будет, а ты внучке своей передашь.
Вытирая слёзы концом платка, Танюша искренне горевала о жизни в барском доме, хоть приходилось вставать ни свет ни заря и много работать. В одиннадцать лет попала она в услужение господам. Им нужна была шустрая девчонка — нянчиться с маленьким барчуком. Поначалу было в диковинку жить в господских хоромах, но она быстро освоилась, да и господа её привечали. Особенно маленькая нянюшка привязалась к старой барыне, которая выделяла сироту среди других слуг...
. . . ДОЧИТАТЬ>>