Арктика – регион с экстремальными климатическими условиями. Усилия лагерной администрации не оказались бы сколько-нибудь эффективны в условиях жизни и работы заключённых в арктическом регионе, если бы они ограничивались исключительно административным и идеологическим обеспечением деятельности контингента. В первую очередь заключённые обращали внимание на качество питания, вещевое довольствие, условия проживания, медицинское обслуживание. По итогам написания статьи «”Мёртвая дорога” - как питались заключённые» мне задали много вопросов. Эта публикация, надеюсь, ответ на большинство из них.
«Черный полковник»
Свидетельства самих заключённых по вопросам состояния лагерей, их материально-технического обеспечения – противоречивы. В них встречаются противоположные точки зрения об уровне бытовых условий в лагерях Северного управления. Однако есть зафиксированные в документах и свидетельствах заключенных и вольнонаемных работников факты, события, тенденции, наконец. И на основе этих данных мы можем пытаться реконструировать ситуацию, которая складывалась внутри лагпунктов «Мёртвой дороги».
И главный вывод, к которому пришел и я и мы вместе, с соавтором - Вадимом Гриценко таков, что не за что обвинять руководство проекта. По крайней мере, в стремлении сделать жизнь контингента заключенных невыносимой, приблизить их погибель. Скорее наоборот лагерное начальство стремилось сохранить жизнь и здоровье людей ради выполнения главной задачи - завершение строительства железной дороги.
Полковник Василий Барабанов, начальник Северного управления лагерей, заместитель начальника ГУЛЖДС много сделал, чтобы на подконтрольной ему трассе были по максимуму сохранены жизни заключенных. Он, действительно, лично много для этого сделал. И у него получилось не допустить ни массовой гибели людей, ни безрассудных расстрелов на строительстве дороги. Он оказался гораздо более гуманным и позитивным человеком, чем можно было бы подумать о руководителе огромного лагерного объединения, перед которым, не стоит этого забывать, Берия от имени товарища Сталина ставил очень серьезные задачи, решить которые предстояло в предельно сжатые сроки. Поэтому звание «чёрный полковник», как некоторые вдруг вздумали называть Василия Барабанова он, несомненно, не заслуживает. Берем это наименование в кавычки.
По поводу расстрелов! Мною прочитаны тысячи страниц архивных документов, десятки книг воспоминаний очевидцев строительств 501/503. Ни в одном из по-настоящему достоверных документов (если не считать откровенных фантазий) мне не удалось найти информации о расстрелах. Да, приговоры судов, «обслуживающих» трассу в период строительства, с резолюцией ВМН (высшая мера наказания), встречались, но крайне мало. За убийства в лагере, за бандитизм, за покушение на жизнь офицеров МВД, смертные приговоры были, но их очень немного. И вот теперь о главном. О хлебе насущном. И, кстати, о горячих булочках.
Стимул - реакция
Если бы на Трансполярной дороге были бы допущены массовые злоупотребления в духе 1937-38 гг., или военных лет, которые имели место, в том числе и в северных лагерях, вряд ли стоило бы говорить о каких-то положительных итогах в реализации проекта. Между тем, дорога в первые три года строилась стремительно, темпы работ, и это отмечают сами заключённые, оказались выдающимися. Возможны ли были такие результаты в условиях, когда ударная сила строительства – заключённые, голодали или недоедали? Ответ однозначный - нет.
Как известно, стимулировать людей к плодотворному труду можно по-разному. Например, тех же заключённых можно попробовать держать впроголодь и подкармливать только за отличные результаты труда. Это очень перспективный подход, на первый взгляд. Однако нужно понимать, что люди долго так не выдержат, и в большинстве своем просто перемрут или заболеют.
Можно, конечно, расстреливать людей за невыполнение норм выработки. Такая практика (в очень ограниченных масштабах) существовала в 1937-1938 гг., например на Колыме. И об этом действительно есть информация (читаем Шаламова!). Заключенных, регулярно не выполнявших норм выработки, выборочно приговаривали к расстрелу. Расстреливали таких злостных саботажников крайне редко, все-таки даже в системе ГУЛАГА в основном работали люди, а не животные в образе человека, но случаи казни именно за невыполнение индивидуальных норм выработки зафиксированы. Стоит ли говорить о том, как это стимулировало остальных заключённых. Люди валились с ног от невыносимой усталости, засыпали на ходу по дороге на работу и с работы, но вкалывали ударно, в условиях стандартного питания, без каких-то либо дополнительных стимулов.
В условиях Великой Отечественной войны руководство лагерей с одной стороны особо и не задумывалось хотя бы о минимальных стимулах для заключённых, достаточно было окрика в период начала войны и угрозы, что заключенного просто отправят на фронт в составе штрафного подразделения. На более поздних этапах войны стимулировали еще идеологическими концептами, апелляцией к патриотическим чувствам заключённых, но честно говоря, я не верю, что это имело существенное значение для контингента, которого как минимум несколько месяцев, а обычно лет маринует карательная система. Карательная система Советского Союза, между тем, мариновать умела.
Да, было какое-то количество заключенных, которые искренне, добровольно рвались на фронт. С одной стороны среди них было много идейных граждан СССР, которые считали, будто их несправедливо осудили, а если даже и справедливо, то была у них надежда, что они смогут быстро искупить вину кровью и вернуться в счастливое братство нормальных советских людей. Домой. К жене и детям. К любимой работе. Однако таких людей было сравнительно много только в первый год войны, но они быстро закончились, в силу ожесточенного характера столкновения между СССР и Германией, и ограниченного количества заключённых в лагерях.
В общем, карательной системе, в лице своих начальников, тоже приходилось как-то размышлять над проблемой стимулирования труда заключённых. И однозначных каких-то решений – не было! Ни подкармливание работающих заключенных дополнительными пайками (как известно убивает не малая пайка, а большая, когда ради лишней миски баланды человек тратит последние силы на лесоповале), ни расстрелы нерадивых работников нужного долгосрочного эффекта не давали! На коротком участке траектории какого-либо проекта это как-то еще работало, но долгосрочно – нет и еще раз, нет! Кроме того, в 1939 году еще и зачеты рабочих дней отменили, а это для заключенных был последний стимул работать в лагере, если вести речь о ненасильственных способах мотивации контингента.
Северные деликатесы
Поэтому после Великой Отечественной войны, которая, не будем лукавить, обеспечила повышенный приток заключенных в лагеря, ребром встал вопрос. Вопрос простой, но очень насущный. Как заставить контингент работать долго и продуктивно. Как водится, подключили науку. Академики подумали и предложили. Во-первых, людей кормить, и кормить нормально. Во-вторых, вернуть зачеты. В-третьих, платить хоть какую-то зарплату. Именно эти предложения и были реализованы на строительстве железной дороги Чум-Салехард-Игарка. И первым в этом списке значилось именно достойное питание для заключённых. И оно реально – было вполне приемлемым!
Факты, отраженные в документах проекта, говорят о том, что, быть может, впервые в истории ГУЛАГа заключённые Обского и Енисейского лагерей питались более-менее сносно. И сами заключенные, а также немного расстроенные этим обстоятельством охранники, подтверждают эту информацию.
Напомню, что работающий заключённый на Строительстве 501/503 получал в сутки 1891 Ккалорию, больной -1328 Ккалорий. Расход продовольствия в среднем на одного заключённого по «Строительству № 501» зимой 1947-48 годы составлял в день (в граммах) вполне приемлемый объем. Было еще и дополнительное питание, это та самая рыба, оленина, грибы и ягоды, которых в ямальских лесах, а также в тундре было тогда очень много. Рыбу ловили едва ли не руками, гусей и уток били палками. Дикие олени, потрясённые появлением в их краю неких невиданных ранее существ, подходили к ограждению лагерных пунктов и благополучно получали пулю в неразумную и любознательную башку. Добыча шла отчасти и в общий котел, потому как даже самое прожорливое начальство всё это за раз сожрать не могло. А холодильников в тундре не было. Заключенные, как и охранники, бывало питались одними деликатесами!
Во время авралов, в ситуации, когда заключенные выполняли план на 150-200%, а порой такие итоги имели место быть, им полагались немалые по лагерным меркам льготы. Из так называемого фонда Василия Барабанова выделялись дефицитные продукты – колбаса, сыр, тушенка, соки. Повара для ударных бригад пекли горячие булочки и пирожки. Выписывался, выделялся спирт! В очень ограниченных, конечно, объемах. И люди такое к ним отношение очень ценили. И этот, несомненно, отражалось, если и не на качестве работ, то хотя бы на объёмах сделанного на трассе.
Иван Марманов (Обский лагерь), в своей автобиографической книге по этому поводу вспоминал: «Некоторые лагеря, если бы ещё убрать заборы, стали похожи издалека на украинские хуторочки из-за белизны побеленных бараков…лагерная жизнь на 501-й и 503-й стройках к 1952 году очень сильно изменилась. В ларьке можно было купить всё, что душе угодно. Печенье, масло, сахар, халву, конфеты, табак, сухофрукты. Питание в столовых стало разнообразней. Сейчас после распада Советского Союза трудно поверить людям, что рыба сиговых и лососёвых пород подавалась к столу заключённых почти ежедневно, что без мяса не обходился ни один день».
Иван Марманов, впрочем, делает оговорку, что такое положение дел наблюдалось «не во всех лагерях», а «условия труда и быта в пионерных колонах, даже близко нельзя сравнить с теми, о которых сказано выше. Этим первопроходцам приходилось в мокрой одежде ложиться спать, неделями есть сухари и солёную горбушу, плавить снег на кострах». Однако даже оговорки Ивана Марманова общей картины не меняют – заключённые в основном питались хорошо. Были, конечно, исключения и о них тоже стоит рассказать.
Например, гораздо более нелицеприятную оценку условиям проживания в лагере и питания в некоторые периоды даёт другой заключённый, ленинградец по месту рождения и жительства, Александр Сновский (Енисейский ИТЛ). По его наблюдениям качество питания, бытовые условия в зависимости от конкретного лагпункта сильно разнились: «В Игарке страшно кормили. Варили эту сою. Соя тяжёлая, всегда оседала на дне бака. На второе - селёдка. Или каша пшённая, водянистая пшённая каша. Естественно ни в супе, ни в каше - ни масла, ни мяса. Хотя полагалось по нормам. Хлеб - 800 грамм, утром получаешь пайку на целый день. И каждый получал спичечную коробку сахарного песка… Ещё на бригаду давали ведро кипятка, иногда его чем-то подкрашивали, эта называлось - чай. Вечером на бригаду - ведро супа. В Игарке в лагере у последнего барака была обнесенная колючкой зона. Зона усиленного режима. Зона ЗУРа страшная, она не отапливалась. Заключённые спали в своих бушлатах, в телогрейках. Они показывали обмороженные руки, ноги…».
Во второй «столице» «Строительства 503» - станке (поселке) Ермаково, по словам того же Александра Сновского условия жизни в лагере оказались гораздо более приемлемыми: «Я не могу точно сказать, что ели заключённые в бараках, потому что я тогда был фельдшером, ел у себя, пробу снимал, мне приносили. Еда в Ермаково тогда уже была нормальная. Не было того ужаса, что в Игарке… У повара были мешки с пшеном, стоял титан, всегда был кипяток. Он варил и раздавал пшённую кашу. Голода в Ермаково однозначно не было».
Несколько иную картину пребывания в станке Ермаково рисует еще один заключённый Енисейского лагеря, Алексей Салангин. В его рассказе, хранящемся в фондах Игаркского музея вечной мерзлоты, приводятся следующие факты: «Первую зиму зеки провели в палатках, постепенно строили деревянные бараки. Стены в них были выбелены. Нары более комфортабельные. Решеток на окнах не было. В первую очередь в новые бараки заселяли тех, кто перевыполнял ежемесячную норму, из-за этого бараки прозвали "стахановскими". В Ермаково бригады заключённых построили посёлок для гражданских, водонапорные башни, пожарку, больницу, ресторан, школу, железнодорожную станцию, перрон, депо. В лагере существовала даже своя доска почёта, но без фотографий - с номерами и фамилиями отличившихся зеков. Зато не было кладбищ. Мёртвых просто сбрасывали в болота и овраги. Умерших и застреленных в колоннах никто не трогал и не убирал. О трупах заботились дикие животные, которые каждый день, особенно зимой, сопровождали зеков на работу и обратно. Расстрелянных в списках по убытию записывали как умерших от истощения или инфаркта. На работу поднимали по "рельсе" в шесть утра. Отбой давали в 23 часа. Зимой не работали только тогда, когда мороз достигал 55 градусов ниже нуля».
Правда, стоит отметить, что подобный рассказ очевидца встречается только один раз. Остальные бывшие заключённые в своих воспоминаниях такие ужасающие факты не упоминают.
Торг здесь уместен
Для лагерной администрации обязанности по созданию приемлемых жилищных и санитарных условий для заключённых, не считались главными в повседневной работе, но такие задачи ставились, и их нужно было решать. Стоит отметит, что самым главным показателем успешной деятельности конкретного лагерного пункта было выполнение производственного плана. Приписки, конечно, имели место быть, однако небольшие, в конце концов все измерялось метражом возведенной насыпи, или проложенной шпало-рельсовой решетки. Для выполнения плана главным условием было сохранение физического профиля заключенных. Получается, что в этой системе координат, контингент должен был быть накормлен, обут, одет. Заключенные должны были отдыхать и иметь возможность хоть как-то восстанавливать силы. Для этого, кстати, в распорядке деятельности лагерных пунктов были предусмотрены выходные дни. Их было ровно столько, сколько и на воле – один в неделю, в воскресенье.
С течением времени вместе с другими сторонами лагерной жизни, налаживалась и торговля. Росла и покупательная способность заключенных. Так, на Строительстве № 503 в первой половине 1951 года, когда заключённым стали платить зарплату, при каждом лагерном пункте уже имелся ларек в зоне или за зоной. В основном лагерникам, как впрочем и охранникам, сбывались хлебобулочные изделия, мясные и рыбные консервы, брынза, сыр, джем, повидло, варенье, соки в банках, консервированные помидоры и огурцы. В торговых точках продавались табак и приспособления для его курения. В значительных объемах - махорка, папиросы типа «Беломорканала», других недорогих марок. Реализовывались заключённым, как мужчинам, так и женщинам и различные промтовары. В ходу были: спички, мыло, зубной порошок, носки, чулки, гребешки и т.д.
При этом лагерное начальство констатировало, что «мало продавалось для заключенных дешевых папирос, сливочного масла, дешевых сортов конфет, курительной бумаги». Была введена практика продажи через ларьки почтовых марок, открыток, организована продажа полотенец, нижнего белья. Иногда допускалась даже лотошная торговля. Видимо некие коробейники ходили прямо по баракам. В зонах организовывалось и дополнительное, платное питание.
В вопросе организации бытовых условий в зоне администрация лагерей оказалась зависима от централизованного снабжения продуктами, строительными материалами и инвентарём, от распределения выделенных (часто на бумаге) фондов материальных ценностей, от месторасположения колонны и ещё от многих причин, на которые повлиять оказалось сложно, а порой и невозможно.
Обеспечение вещевым довольствием было, как и во всех лагерях не достаточным, в первую очередь из-за постоянного невыполнения положенных норм, но в отзывах заключённых строительств 501/503 жалобы на плохое обмундирование практически не встречаются. Разутыми ˗ раздетыми заключённые, практически никогда на трассу железной дороги не выходили.
Драмы и трагедии
Питание в колоннах Северного управления лагерей железнодорожного строительства было налажено неплохо. Однако остается открытым вопрос по такому важному параметру как смертность в лагерях. Какова была смертность в лагерях Северного управления лагерей железнодорожного строительства?
Согласно докладной записке «О состоянии и обустройстве лагерей 501 строительства МВД СССР» от 9 марта 1949 года показатель смертности в 1948 г. составлял 0,09 % от списочного состава заключённых. Это крайне низкая цифра. Смертность заключённых в Енисейском лагере («Строительство 503») в 1949 году составила 0,22% к списочному составу. Показатель тоже очень низкий! Быть может, официальная лагерная статистика банально лукавит? И, на самом деле, контингент заключенных умирал и погибал на строительстве в других, гораздо более масштабных количествах?
Однако на помощь нам приходят документы ГУЛАГа. Дело в том, что статистика по смертности заключённых Главного управления лагерей (ГУЛАГ), как и статистика Главного управления лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС), открыта.
Поэтому стоит сравнить статистику Северного управления лагерей железнодорожного строительства (СУЛЖДС) с данными по другим лагерям примерно той же климатической зоны. И мы можем убедиться, что лагерная статистика правдива. Это может показаться удивительным фактом, но в отчетности лагерей статистика смертности заключённых велась всегда и велась строго. Погрузившись в документы, мы можем узнать не только общие цифры потерь за год, но и от чего погибали или умирали заключенные. По охранникам, кстати, таких цифр нет. Они проходили по другому ведомству и отчетность по убыли личного состава, к примеру, бойцов конвойных войск или ведомственной охраны надо искать в других архивах.
В диссертации Олега Азарова «Железнодорожные лагеря НКВД (МВД) на территории Коми АССР (1938-1959 г.г.)» приводятся ужасающие цифры смертности за период 1943-44 гг. (календарный год). На 1.01.1944 г. в «Воркутпечлаге» (горнодобывающий) умерло 3144 человек из 25 825 чел. (12,2 %), в «Интлаге» (горнодобывающий) – 911 из 7536 человек (12,1%), в «Северном железнодорожном лагере» (это не СУЛЖДС, но во многом его предшественник) - 1294 лагерника из 14757 (8,8%). Дело было в военные годы. Однако показатели убыли заключённых в этот период в любом случае катастрофические, они ужасают, и наводят на крайне мрачные мысли. Во время Великой Отечественной войны мы несли огромные потери не только на фронте и в тылу, то есть на воле. Гигантские потери понесли и заключённые лагерей, и в чём-то гораздо более масштабные, чем свободные граждане Советского Союза.
Война за четыре с лишним года буквально выкосила контингент лагерей. По крайней мере, на севере, в арктической зоне. Кто-то ушел на фронт в составе маршевых рот, обращённых на пополнение в основном штурмовых подразделений и практически гарантированно погиб, другие умирали в лагерях от голода и невероятно тяжелых условий жизни. Было и много таких, кто ослабленный от недоедания и тяжкого труда покалечился или нашел свою мгновенную смерть на общих работах в шахте или на лесоповале. Очень немногим заключенным из контингента лагерей удалось пережить ту войну.
Нам же остается констатировать, что уровень смертности в Северном управлении лагерей железнодорожного строительства не идёт, ни в какое сравнение с показателями убыли личного состава лагерей, которые фиксировались в сходных по климатическим условиям и территориальному расположению лагерях Коми АССР, еще несколько лет назад. И вряд ли в одном случае (Северное управление) официальная статистика лукавит, а в другом (данные кандидата наук Олега Азарова) - раскрывает истинную картину положения заключённых.