Новые слова не появляются в языке просто так. Например, в начале двадцатого века поэты, особенно футуристы, здорово порезвились со словотворчеством, но в языке осталось совсем немного новшеств. Среди удачных — летчик.
Гол и наг лежит строй трупов,
Песни смертные прочли.
Полк стоит, глаза потупив,
Тень от лётчиков в пыли.
Велимир Хлебников («Тризна»)
Интересно, что сам поэт под словом летчики имел ввиду не авиаторов, а сами аэропланы. Но великий и могучий позже переработал нововведение.
Еще труднее с теорией, с любой теорией в любой науке. Есть удачный пример из филологии, когда В.К.Тредиаковский ввел в теорию стихосложения понятия ямба и хорея. И куда ему было деваться, если он ввел и новую форму стихосложения — силлабо-тоническую? А там размеры, и эти размеры нужно как-то назвать. Слова древнегреческие, обозначавшие нечто в другом ритме античной литературы, но тут были переработаны для русского языка.
У поэтов экспрессивные, художественные цели. Иногда неологизмы в литературе вводятся для усиления иронического звучания.
В народных массах большое значение для появления неологизмов играют заимствования из других языков. Таким образом, le paletot из времен Пушкина сегодня превратилось во вполне национальное пальто. Кофий сначала стал кофе мужского рода, а теперь под влиянием окончания признает и средний… А уж о современных «постах», «блогерах», «лоукостерах» и говорить нечего. Обосновано или не обосновано эти слова вторгаются и становятся литературной нормой.
Мы легко увидим, что в этом вторжении слов играет свою роль и классовое положение. Словечком le paletot не могли пользоваться ни крестьяне, ни мещане. Это дворянское смешение русского и французского. Так же как и современные чуваки, то есть в недавнем прошлом "человеки уважающие Америку", вполне сознательно внедряли в русский англицизмы. И это было движение от социального равенства к социальному разделению, подчеркнутая любовь к частной собственности и частной жизни, которую лишь через сорок лет при определенных обстоятельствах подхватило все общество.
Таким образом, мы видим в появлении новых слов естественный и искусственный ход вещей.
В первом случае слова появляются спонтанно и потом либо закрепляются, либо отвергаются языком в определенных исторических условиях. То есть массы либо поддерживают, либо отвергают нововведение. И тут не придерешься, не ляжешь под паровоз, не отмотаешь язык к условной чистоте «Повести временных лет». Он живет.
Во втором случае работает либо литературная, либо научная задача. Тут необходимо всегда ставить ясный вопрос для чего понадобился неологизм.
К предыдущему тексту, где я порассуждал о попытках введения понятия «социально-исторический организм», прозвучал такой комментарий: «А как вы предлагаете назвать по другому каждое отдельное общество»? И у меня сразу закрутились извилины. А для чего его нужно называть?
В этом же тексте было сказано, что декларирована задача «правильного и однозначного применения понятий», а затем вводится «организм» для общества. То есть вместо одних неоднозначных терминов, предлагается другой — тоже неоднозначный. Это тот случай неоправданного словотворчества, у которого с моей точки зрения есть социальные причины, и даже философская позиция. Но мягко скажу, мне как материалисту такая позиция не подходит.
Есть уже «догадливые» читатели и слушатели, которые раскусили мою задачу уже в предыдущем тексте, и ее «героя» тоже обнаружили. Но пока оставлю все это за скобками данной статьи. Потому что и у нее задача своя, связанная не только с критикой лиц. Но к скрытому вопросу в его конкретном звучании все же вернусь довольно скоро…