Старая настенная лампа в прихожей мигнула и погасла, словно предвещая недоброе. За окном февральский ветер гнал поземку, а по подоконнику тихо барабанил мелкий град. Елена Сергеевна поправила седые волосы дрожащей рукой и тяжело опустилась в потертое кресло, от которого исходил едва уловимый запах любимого одеколона мужа. Её взгляд остановился на фотографии покойного Виктора, стоящей на комоде. Сорок лет совместной жизни, а теперь она одна в этой трехкомнатной квартире, где каждый угол напоминает о нём.
Мерный стук каблуков за дверью заставил её вздрогнуть. Звонок прозвенел резко, пронзительно. На пороге стоял её единственный сын Андрей с женой Мариной – холёной женщиной с острым взглядом карих глаз и идеальной укладкой, не тронутой метелью.
— Господи, ну что же ты в темноте сидишь? — Марина щелкнула выключателем в прихожей, заливая пространство ярким светом.
— Мама, как ты? — Андрей обнял мать, и она уловила знакомый запах его одеколона, такой же, каким пользовался отец.
— Зачем спрашивать очевидное? — фыркнула Марина, снимая дорогое пальто. — Как она может быть после похорон?
— Держусь, сынок, — Елена Сергеевна попыталась улыбнуться, но губы предательски задрожали. — Спасибо, что приехали.
Марина молча прошла в комнату, цокая каблуками по паркету. Её цепкий взгляд скользнул по старинному буфету красного дерева – семейной реликвии, переданной ещё от бабушки Виктора.
— Какая прекрасная вещь, — протянула она, проводя наманикюренным пальцем по полированной поверхности. — Наверное, дорогая?
— Бесценная, — отрезала Елена Сергеевна. — Присаживайтесь, я чай поставлю.
— Мама, нам нужно поговорить, — Андрей присел рядом с матерью, нервно теребя обручальное кольцо. — О наследстве.
Елена Сергеевна замерла с чайником в руках. Она знала, что этот разговор неизбежен, но не думала, что он начнется так скоро.
— Какое наследство, сынок? — её голос дрогнул. — Прошло всего две недели...
— Именно поэтому мы и пришли, — вмешалась Марина, нетерпеливо постукивая носком туфли по полу. — Нужно все решить, пока...
— Пока что? — Елена Сергеевна резко развернулась к невестке, расплескав воду из чайника.
— Пока не возникло недопониманий, — Марина натянуто улыбнулась, нервно поправляя браслет на запястье. — Вы же знаете, что по закону...
— По закону? — Елена Сергеевна с грохотом поставила чайник. — Ты о законе заговорила в доме, который мы с Виктором по кирпичику собирали? Где растили твоего мужа?
— Давайте без этих драматических сцен, — Марина закатила глаза. — Мы все взрослые люди.
— Мама, Марина не это имела в виду, — Андрей вскочил, метнувшись между женщинами. — Просто есть определенные формальности...
— Формальности? — Елена Сергеевна сжала кулаки. — Твой отец еще в земле не остыл, а вы уже делить пришли?
— А когда, по-вашему, нужно решать эти вопросы? — Марина повысила голос. — Через год? Два? Когда вы уже все распродадите?
— Что ты сказала? — Елена Сергеевна побелела. — Ты обвиняешь меня в...
— Я ничего не обвиняю! — Марина стукнула ладонью по столу. — Я хочу знать, что положено моему мужу по закону!
— Марина, замолчи! — Андрей схватил жену за руку.
— Нет уж, пусть договорит, — Елена Сергеевна выпрямилась во весь рост. — Пусть скажет, что еще ей от нас нужно! Мало того, что уже забрала сына, так теперь и на память об отце покушается?
Старая лампа в прихожей снова мигнула, словно соглашаясь с этими словами, и на этот раз зажглась ярче прежнего, безжалостно освещая искаженные гневом и болью лица.
В воздухе повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь тиканьем старых часов и завыванием метели за окном.
— Не смотрите на меня так, будто я монстр какой-то, — Марина нервно поправила волосы. — Я всего лишь хочу справедливости.
— Справедливости? — Елена Сергеевна горько усмехнулась. — А что для тебя справедливость, Мариночка? Деньги? Вещи?
— Для меня справедливость — это когда каждый получает то, что ему положено! — отрезала Марина. — И да, я говорю о материальном. Потому что в этом мире, Елена Сергеевна, за все нужно платить.
— Андрей, — тихо спросила Елена Сергеевна, — помнишь, как отец учил тебя читать? Вы сидели вот здесь, в этом кресле...
— Мама, пожалуйста, — Андрей потер переносицу жестом, так похожим на отцовский. — Давай не будем сейчас...
— Почему не будем? — голос Елены Сергеевны зазвенел. — Когда? Когда вы решите выставить меня из собственного дома?
— Боже мой, какой театр! — всплеснула руками Марина. — Никто не собирается вас выставлять! Мы просто хотим определиться с наследством. У нас, между прочим, ипотека, а эта квартира могла бы...
— Марина! — оборвал её Андрей, но было поздно.
Елена Сергеевна медленно опустилась в кресло, то самое, где когда-то сидел маленький Андрюша с букварем. Её пальцы судорожно сжали подлокотники.
— Значит, вот оно что, — произнесла она надломленным голосом. — Квартира могла бы... Что, Мариночка? Погасить ваши долги?
— А что в этом плохого? — Марина вскинула подбородок. — Да, у нас долги! Да, нам тяжело! Мы молодая семья, нам нужна поддержка. А вы одна в трёхкомнатной квартире...
— Замолчи! — вдруг крикнула Елена Сергеевна. — Ты слышишь себя? Ты говоришь о доме, где твой муж вырос, где каждая вещь хранит память о его отце!
— Хватит давить на жалость! — Марина в ярости стукнула кулаком по столу. — Память памятью, а жить нужно настоящим! У нас кредиты, у нас планы...
— Планы? — Елена Сергеевна встала. — А у меня были планы состариться здесь с мужем. Были планы нянчить внуков в этой квартире. Только вот внуков вы нам так и не подарили, все карьеру строили!
Марина побледнела: — Как вы смеете? Вы же знаете, что у нас...
— Знаю! — перебила Елена Сергеевна. — Знаю, что вы оба выбрали деньги вместо семьи. И теперь ты пришла сюда...
— Перестаньте! — Андрей с силой ударил по столу. — Обе перестаньте!
В памяти всплыл разговор с отцом незадолго до смерти. Больничная палата, запах лекарств, осунувшееся лицо всегда такого сильного отца.
"Сынок, — говорил тогда Виктор, держа его за руку, — береги мать. Она всю жизнь нам отдала. И ещё... В сейфе, в кабинете, есть конверт. Не торопись его открывать. Всему своё время."
— Мама, — наконец произнес Андрей, — давай все обсудим спокойно. Может быть, есть какое-то решение, которое устроит всех?
— Какое решение? — горько усмехнулась Елена Сергеевна. — Продать квартиру? Разделить вещи, которые мы с отцом собирали всю жизнь? Отдать всё в твои жадные руки, Марина?
— Вы переходите границы! — Марина вскочила. — Я не позволю себя оскорблять! Елена Сергеевна, — она попыталась придать голосу деловой тон, — мы могли бы купить вам однокомнатную квартиру. В хорошем районе. Вам одной столько места не нужно...
— Не нужно? — Елена Сергеевна подошла к буфету и рывком открыла створку. — А это? — она достала старый фотоальбом в потертой кожаной обложке. — Куда это девать? А письма твоего отца? — Она начала вытаскивать пожелтевшие конверты. — А его коллекцию марок? Его медали? Это все просто хлам для тебя, Марина?
— Прекратите истерику! — Марина повысила голос. — Вещи можно хранить где угодно!
— Мама права, — неожиданно твердо сказал Андрей. — Нельзя все измерять деньгами.
— Ах, вот как? — Марина резко повернулась к мужу, глаза её опасно сузились. — А когда мы обсуждали это дома, ты говорил другое! Ты сам сказал, что нужно решить вопрос с наследством!
Елена Сергеевна побледнела. Фотоальбом выскользнул из её рук и с глухим стуком упал на пол, рассыпая старые фотографии: — Андрюша, это правда?
За окном усилился ветер, и старая лампа в прихожей снова замигала, отбрасывая тревожные тени на стены квартиры, где каждый сантиметр был пропитан историей семьи, которая сейчас рассыпалась, как эти старые фотографии на полу.
Старая лампа в прихожей вдруг замигала чаще, словно в такт нарастающему напряжению. Вой метели за окном усилился, создавая зловещий аккомпанемент происходящему. Андрей стоял, опустив голову, не в силах посмотреть матери в глаза. На полу всё ещё лежали рассыпанные фотографии – осколки семейной истории.
— Да, мама, — наконец выдавил он, сжимая кулаки. — Мы обсуждали это. Но не так... не в таком ключе.
— А в каком? — Елена Сергеевна подошла к сыну вплотную. От неё пахнуло знакомыми духами – теми самыми, что когда-то подарил ей Виктор. — В каком ключе можно обсуждать выселение родной матери?
— Хватит этих манипуляций! — взорвалась Марина, нервно расхаживая по комнате. — Никто никого не выселяет! Мы предлагаем цивилизованное решение! Вы получите новую квартиру, деньги...
— Замолчи! — вдруг резко оборвала её Елена Сергеевна. — Ты хоть понимаешь, что каждое твоё слово – как нож в сердце? Деньги? — Она схватила одну из фотографий с пола. — Вот, смотри! Это наша первая квартира. Мы с Виктором спали на раскладушке, чтобы купить Андрюше кроватку. Ты это можешь деньгами измерить?
— Елена Сергеевна, давайте без мелодрам! — Марина раздраженно взмахнула руками. — Сейчас другое время! Другие ценности!
— Ценности? — Елена Сергеевна горько рассмеялась. — А что ты знаешь о ценностях? Ты, которая даже на похороны свёкра опоздала из-за маникюра!
Марина побелела: — Как вы смеете! Я не опоздала, я...
— Мама, не надо, — попытался вмешаться Андрей.
— Нет, надо! — Елена Сергеевна уже не могла остановиться. — Давайте наконец скажем правду! С самого начала ты, Марина, смотрела на нас как на обузу. Мы для тебя – пережиток прошлого, неудобные старики с их старомодными ценностями!
— А знаете что? — Марина развернулась, глаза её горели. — Да! Да, вы правы! Я устала от этого культа прошлого! От этих бесконечных историй про "как было раньше"! От этой квартиры, где нельзя сдвинуть ни одну вещь, потому что она "памятная"!
— Марина! — Андрей схватил её за плечи. — Прекрати!
— Нет, пусть говорит, — процедила Елена Сергеевна. — Пусть наконец скажет правду. Что ещё, Мариночка? Что ещё тебе мешает? Может быть, память об отце? Или тот конверт, который он оставил в сейфе?
Марина замерла: — Какой конверт?
— Тот самый, о котором отец говорил мне перед смертью, — тихо ответил Андрей. Лампа мигнула особенно ярко, высвечивая бледность его лица.
— И ты молчал? — Марина впилась в него взглядом. — Там может быть завещание! Документы! А ты...
— Именно поэтому я и молчал, — Андрей впервые за вечер посмотрел жене в глаза. В его взгляде читалась усталость и что-то ещё – словно он впервые по-настоящему увидел её. — Потому что знал, как ты отреагируешь.
— Как я отреагирую? — Марина начала нервно ходить по комнате, каблуки её отбивали рваный ритм по паркету. — А как я должна реагировать, когда ты скрываешь от меня такие вещи? Мы в долгах, у нас ипотека, а ты...
— А он думает о матери! — вдруг резко перебила Елена Сергеевна. — Впервые за долгое время думает о семье, а не о твоих бесконечных амбициях!
— Моих амбициях? — Марина остановилась, сжимая кулаки. — А кто платит за ваши лекарства? Кто возит вас по врачам? Кто организовывал похороны, пока вы...
— Хватит! — Андрей с силой ударил по столу. Фотография отца качнулась и упала, стекло треснуло, прочертив линию между улыбающимся лицом Виктора и краем рамки. — Хватит торговаться! Мама права – нельзя все мерить деньгами!
В внезапно наступившей тишине было слышно, как что-то щелкнуло в старой лампе, и она погасла, оставив их в полумраке, где три силуэта застыли, как актёры в последней сцене драмы.
— Я сейчас открою этот чёртов сейф, — хрипло сказал Андрей. — И мы все узнаем, что хотел сказать отец. А потом... потом каждый решит для себя, что для него важнее – память или деньги.
В наступившей тишине было слышно, как тикают старые часы – подарок Виктора на их с Еленой Сергеевной серебряную свадьбу. Метель за окном постепенно стихала, словно природа тоже затаила дыхание в ожидании развязки.
— Знаете, — вдруг тихо произнесла Марина, глядя в окно, — я ведь правда любила Виктора Михайловича. Он единственный понимал мои "бесконечные амбиции", как вы выразились.
Елена Сергеевна вздрогнула, но промолчала.
— Он говорил мне: "Держись, девочка. Всё правильно делаешь", — голос Марины дрогнул. — А я так и не успела рассказать ему...
Она замолчала, услышав шаги Андрея. Он вернулся с пожелтевшим конвертом, на котором дрожащей рукой было выведено: "Сыну".
Тишина в комнате стала почти осязаемой. Было слышно, как бьётся о стекло последний порыв утихающей метели. Андрей медленно надорвал конверт.
— "Дорогой сын, — начал читать Андрей. — Я знаю, что после моей смерти могут возникнуть вопросы о наследстве. Во втором конверте – документы на дачу и сберкнижка. Это тебе и Марине. Я всегда ценил её целеустремлённость, хоть и не всегда это показывал..."
Марина тихо всхлипнула.
— "А квартира... Квартира должна остаться маме. Здесь наша жизнь, наши воспоминания. Береги их, сынок. Деньги приходят и уходят, а семья – это навсегда. И ещё... Я знаю о вашем с Мариной горе. Знаю, как вы мечтаете о ребёнке. На сберкнижке достаточно средств для хорошей клиники в Германии. Это мой последний подарок вам..."
Марина медленно опустилась на диван, закрыв лицо руками. Андрей стоял, не в силах продолжать чтение. Елена Сергеевна смотрела в окно, где в просветах туч показалось заходящее солнце – такое же яркое, как тот день, когда они с Виктором въехали в эту квартиру.
— Он всё продумал, — тихо сказала она. — Всех понял. Всех простил.
— Прости, мама, — Андрей опустился перед ней на колени. — Я... мы...
Елена Сергеевна молча погладила его по голове. Потом повернулась к Марине: — Иди сюда, девочка.
Марина подняла заплаканное лицо, на котором размазалась дорогая косметика: — Елена Сергеевна, я...
— Иди сюда, — повторила Елена Сергеевна тверже. — Будем учиться жить заново. Все вместе.
Старая лампа в прихожей вдруг вспыхнула ровным, тёплым светом, освещая три фигуры, застывшие в объятиях посреди комнаты, где каждая вещь хранила память о человеке, который даже после смерти сумел сохранить свою семью.