Ссылки на другие части и рассказы внизу страницы!
Рассказ | Когда душа оттает | Часть 3 |
Одиночество вдвоём
Первое УЗИ было назначено на восьмой неделе. В коридоре женской консультации ютились на банкетках десятки таких же, как она, будущих мам, вцепившись в свои направления. Кто-то плакал, выходя из кабинета, кто-то озарялся улыбкой. Алина старалась не смотреть по сторонам.
В кабинете УЗИ было темно и прохладно. Кожаная кушетка поскрипывала под весом тела, а холодный гель на животе заставил её вздрогнуть. На стенах висели плакаты с изображением эмбрионов на разных сроках, похожие на инопланетян. Где-то там внутри неё тоже рос такой маленький человечек.
— Ложитесь удобнее, — мягко произнесла врач, немолодая женщина с уставшим добрым лицом. На бейджике значилось: "Светлана Петровна Воронцова".
Алина вцепилась в руку Дениса. Датчик скользил по животу, на экране плавали какие-то тени, и она никак не могла понять, где там их ребёнок. В полумраке кабинета тихо гудел кондиционер, откуда-то из коридора доносились приглушённые голоса.
— Вот, смотрите, — врач указала на небольшое мерцающее пятнышко. По кабинету разнёсся быстрый ритмичный звук, похожий на стук копыт миниатюрной лошадки. — Сердечко бьётся.
Алина всматривалась в экран, пока глаза не защипало от слёз. Крошечное сердце билось часто-часто, как будто торопилось жить. В горле встал ком, а по щекам покатились слёзы – тёплые, солёные, счастливые.
— Сто сорок ударов в минуту, — улыбнулась врач, промокая салфеткой гель с живота Алины. — Отличный показатель. Размеры соответствуют сроку, всё хорошо.
Денис молчал, но его рука дрожала в её ладони. Он побледнел, на лбу выступили капельки пота.
— Это... это правда наш малыш? — его голос звучал хрипло.
Домой они не доехали. На Садовом кольце, где вечерние пробки растянулись до горизонта, в животе что-то дёрнулось. Сначала несильно – просто тянущее ощущение. Потом сильнее, острее. Алина сжалась на пассажирском сиденье, чувствуя, как по спине стекает холодный пот.
— Держись, солнышко, — Денис гнал по вечерней Москве, нарушая все правила. Их белая "Тойота" виляла между машинами, как сумасшедшая. — Уже почти приехали.
Приёмный покой встретил их ярким светом и запахом хлорки. Каталка противно скрипела колёсами по линолеуму. Молоденькая медсестра на посту жевала жвачку и лениво листала инстаграм, пока они заполняли бумаги дрожащими руками.
— Угроза прерывания, — коротко бросила дежурный врач, просматривая результаты осмотра. — Госпитализация. Повышенный тонус, постельный режим.
Больничная палата оказалась на четвёртом этаже старого корпуса роддома, построенного ещё в пятидесятых. Высокие потолки с лепниной, рассохшийся паркет, два окна с облупившейся краской на рамах выходили в старый больничный сад. Там, среди голых ноябрьских деревьев, ещё цвели последние астры – ярко-лиловые звёздочки в серой промозглой мгле.
Две железные кровати с панцирными сетками, две тумбочки, видавшие виды, старый холодильник "ЗИЛ" в углу гудел как трактор. Вторая кровать пустовала – белоснежное бельё туго натянуто, как в армии.
— Я возьму отпуск, — Денис метался по палате, пытаясь устроить её поудобнее. Взбивал подушку, поправлял одеяло, раскладывал на тумбочке туалетные принадлежности – всё невпопад, суетливо. — Буду с тобой.
— Не глупи, — Алина через силу улыбнулась. На душе скребли кошки, но она старалась держаться. — У тебя важные проекты. Я справлюсь.
В первую неделю он действительно приезжал каждый день. Утром перед работой забегал с пакетом фруктов и свежей выпечкой. Вечером привозил книги, любимый плед из дома – тот самый, клетчатый, в котором они когда-то встречали рассвет на балконе. Сидел до последнего, пока строгая санитарка не выгоняла, держал за руку, рассказывал про работу.
Во вторую неделю начались "срочные совещания" и "важные встречи". Он всё ещё приезжал, но уже ненадолго. От него пахло дорогим парфюмом и чужими сигаретами – сам он не курил. Торопливо целовал в лоб, оставлял пакеты с едой и убегал, поминутно поглядывая на часы.
— Прости, солнышко, инвесторы совсем загоняли, — его поцелуи стали небрежными, будто обязательной формальностью. — Ты же понимаешь, конец года, отчётность...
В начале третьей недели появилась Катя – невысокая медсестра с добрыми карими глазами и мягкой улыбкой. Она напоминала героиню старого советского фильма – такая же уютная, домашняя, с русой косой, уложенной короной вокруг головы.
— Ну что, мамочка, давай знакомиться, — она ловко поправила капельницу, и пластиковая трубка перестала перекручиваться. — Я тут вечерами дежурю, так что будем дружить.
Она двигалась быстро и уверенно, но очень бережно, будто танцевала особый медсестринский вальс.
По вечерам, когда утихала суета с уколами и капельницами, Катя присаживалась к Алине на край кровати. В тусклом свете ночника её лицо казалось совсем молодым.
— Муж сегодня не приедет? — спросила как-то, меняя очередную капельницу.
Алина покачала головой. Денис прислал сообщение, что какой-то важный клиент требует его присутствия на вечернем фуршете. В глазах защипало.
— Знаешь, — Катя присела рядом, и кровать тихонько скрипнула под её весом, — у меня тут двадцать лет стажа. Всякое видела. Был случай – муж вообще не появлялся, пока жена лежала. Настоящий козёл, прости господи. А потом, как родила – прибежал с букетом во-от таким, — она широко развела руки. — И живут душа в душу уже пятнадцать лет, трое детишек.
— А бывает наоборот? — тихо спросила Алина, комкая в пальцах уголок одеяла.
— Бывает, — Катя вздохнула, и от этого вздоха повеяло горьким опытом. — Всякое бывает, девочка. Но твой – он хороший. По глазам видно. Просто мужики, они как дети – не понимают, как нам тяжело. Им кажется, раз в больнице лежим – значит, всё в порядке, врачи рядом.
Ночами было хуже всего. Палата погружалась в вязкую темноту, только зелёный огонёк кардиомонитора подмигивал в углу, как маленький светлячок. За окном шелестели последние листья, где-то вдалеке сигналили машины, в коридоре глухо бормотал телевизор в ординаторской. Алина лежала, положив руку на живот, и считала удары сердца – своего и того маленького, что билось внутри, будто могла его услышать.
Телефон светился в темноте голубоватым светом. Денис не отвечал на звонки уже второй час. Гудки, гудки, и равнодушный женский голос: "Абонент временно недоступен..."
В голове крутились обрывки разговоров с Катей, перемешиваясь с собственными страхами.
"Был тут один папаша – каждый день приходил, песни пел животику. А как родился малыш – загулял. Потом, правда, одумался..."
"А то, что твой редко приходит – может, и к лучшему. Отдохнёшь, в себя придёшь..."
"Главное – себя береги. Ради малыша".
Новое сообщение пришло в три часа ночи. В палате было так тихо, что звук уведомления показался оглушительным. Незнакомый номер, вложение – видео.
"Думаю, вам стоит это увидеть".
Дрожащими пальцами Алина нажала "воспроизвести". В тусклом свете экрана мелькнуло что-то знакомое – их спальня, их кровать с белоснежным французским бельём, которое она так любила. На стене – их свадебная фотография в серебряной рамке. А потом...
Сердце упало. В животе что-то болезненно сжалось. На экране её муж, её Денис с какой-то девчонкой, совсем молоденькой, с длинными светлыми волосами.
Телефон выскользнул из ослабевших пальцев. В тишине ночной палаты его стук об пол прозвучал как выстрел.
Когда твой муж проводит время с молоденькой козой прямо в вашей супружеской спальне, это больно. Когда ты смотришь на это видео, лёжа на больничной койке с капельницей в руке и умирающим ребёнком под сердцем – это просто конец.
Холодное сердце
Видео. Пять минут и тридцать две секунды длиной. На часах три двадцать ночи. Тишина больничной палаты нарушалась только мерным гудением холодильника да приглушённым храпом пациентки за стенкой. Алина пересматривала ролик снова и снова, словно пытаясь найти доказательство подделки, монтажа, чего угодно. Пальцы, стискивающие телефон, похолодели и онемели. В горле пересохло так, что больно было глотать.
Каждый кадр был безжалостно реальным. Их спальня, залитая мягким светом любимого торшера – того самого, с витражным абажуром, который они купили в антикварной лавке на Арбате после первой крупной премии Дениса. Разноцветные стёклышки отбрасывали на стены причудливые тени, превращая знакомую комнату в какое-то инфернальное пространство. Их кровать с белоснежным французским бельём за безумные деньги, её маленькая слабость. На прикроватной тумбочке стояла фотография в серебряной рамке – их свадьба, они такие счастливые, такие влюблённые. И Денис – её муж, любовь и опора – сейчас похожий на незнакомца, чужого человека, предателя.
Девушка в кадре была воплощением кукольной красоты – длинные платиновые волосы, словно шёлковые нити, рассыпались по подушке (её подушке!), создавая сияющий ореол вокруг точёного личика с чуть вздёрнутым носиком. Огромные голубые глаза с наращёнными ресницами придавали ей сходство с анимешным персонажем, а пухлые губы, надутые, как у капризного ребёнка, блестели розовым блеском. На вид совсем девчонка – едва ли двадцать исполнилось. От её высокого тонкого голоска у Алины сводило зубы:
— Дене-ечка... — манерное, приторное, с придыханием. — Быстрее…
Тошнота подступила к горлу моментально, во рту появился металлический привкус – прокушенная губа. Сердце колотилось как бешеное, отдаваясь в висках пульсирующей болью. Внизу живота начало тянуть – сначала слабо, потом всё сильнее, будто невидимая рука выкручивала внутренности.
— Тише, детка, — голос мужа, такой знакомый, такой родной, теперь звучал омерзительно чужим. В его интонациях слышалась похоть, жадность, то животное желание, которого Алина не слышала уже много месяцев. — У нас ещё много времени...
"Много времени". Пока она лежала тут, в больнице, глотая таблетки, терпя уколы, моля Бога сохранить их ребёнка, у них было "много времени".
Камера, очевидно спрятанная где-то в створке шкафа-купе, захватывала всю постель. Было видно, как его руки – те самые руки, которые гладили её живот, обещая быть рядом, – скользят по юному телу. Как он целует эту девчонку – жадно, страстно, совсем не так, как целовал жену в последние месяцы.
Внезапно боль в животе стала острой, режущей, невыносимой. Алина согнулась пополам, роняя телефон на пол. Экран треснул, но продолжал светиться, показывая непристойную сцену. В туалет... Срочно надо в туалет...
Она с трудом встала, держась за стойку капельницы. Холодный пот заливал глаза, ноги подкашивались. До двери было всего три шага, но они показались марафонской дистанцией. В тусклом свете ночника её тень на стене казалась огромной и чудовищно искажённой.
Она не сразу поняла, что тёплая жидкость, стекающая по ногам – это кровь. Много крови. Слишком много. Больничная сорочка, белая в мелкий цветочек, моментально пропиталась красным. На кафельном полу расплывалось тёмное пятно.
— Помогите! — её крик эхом разнёсся по ночному коридору, отражаясь от стен, многократно усиливаясь. — Пожалуйста, помогите!
Дальше всё слилось в один бесконечный кошмар, похожий на калейдоскоп ужаса. Топот ног по коридору, скрип каталки, яркий до рези в глазах свет операционной, встревоженные голоса врачей, сливающиеся в какофонию страха.
— Началось обильное кровотечение...
— Тонус зашкаливает...
— Сердцебиение плода аритмичное, брадикардия...
— Срочно готовьте операционную...
Где-то пищали приборы, гремели инструменты, хлопали двери. Над головой проплывали люминесцентные лампы, одна за другой, как в дурном сне. Последнее, что она запомнила перед тем, как провалиться в черноту небытия – равнодушный голос анестезиолога:
— Считайте до десяти...
Очнулась она уже в палате реанимации. За окном занимался серый ноябрьский рассвет, похожий на разбавленное водой молоко. Моросил мелкий дождь, капли чертили на стекле замысловатые узоры. Живот болел тупой, ноющей болью, словно внутри всё выскребли ржавой ложкой. Но страшнее была пустота – там, где ещё вчера билось маленькое сердце, теперь была мёртвая тишина.
В воздухе висел тяжёлый запах лекарств, смешанный с ароматом увядших цветов – тех самых белых хризантем, что принёс Денис на прошлой неделе. Они почернели и осыпались в вазе, как её несбывшиеся мечты. Мерно капала капельница – кап, кап, кап, отсчитывая секунды новой, страшной реальности.
— Мне очень жаль, — Катя сидела рядом, держа её за руку. Её пальцы были тёплыми и шершавыми, как у мамы в детстве. — Врачи сделали всё, что могли.
Он примчался через час – взъерошенный, с безумными глазами, в наспех застёгнутой рубашке. От него пахло чужими духами, сладкими и приторными до отвращения.
— Солнышко, что случилось? — его голос срывался. — Мне звонили из больницы...
Алина смотрела сквозь него, как сквозь стекло. Его слова доносились словно издалека, сквозь толщу воды, невнятные и бессмысленные.
— Уйди, — её голос звучал хрипло, чуждо, будто принадлежал другому человеку.
— Алина, пожалуйста... Я могу всё объяснить...
— Вон! — это прозвучало как выстрел в тишине палаты.
Катя мягко, но решительно вывела его за дверь. Алина слышала приглушённые голоса в коридоре, потом звук удаляющихся шагов. На потолке плясали тени от проезжающих за окном машин.
Выписывалась она через неделю. Денис приехал на машине – той самой, в которой они когда-то мчались сюда, полные надежд и страха. Теперь она казалась катафалком.
Дома всё было чужим, враждебным, пугающим. Каждая вещь кричала о предательстве – диван в гостиной, где они обнимались долгими зимними вечерами; кухня, где завтракали вместе по выходным; спальня... В спальню она даже не смогла войти, просто прошла мимо плотно закрытой двери.
— Я всё объясню, — Денис ходил за ней по пятам, как побитая собака. В его глазах плескалась паника. — Это ничего не значило, просто глупость, минутная слабость...
— Минутная? — она впервые за неделю посмотрела ему в глаза. В его расширенных зрачках отражался её силуэт – похудевший, осунувшийся, чужой. — И сколько минут это длилось? Месяц? Два? Всё то время, пока я лежала в больнице с нашим ребёнком?
— Я люблю только тебя... — он протянул руку, пытаясь коснуться её плеча.
— Заткнись, — она отшатнулась, как от прокажённого. Трясущимися пальцами сорвала с шеи цепочку с обручальным кольцом. Тонкое золото жалобно звякнуло об паркет. — Не смей. Не смей говорить о любви.
Он поднял кольцо – то самое, с гравировкой "Навсегда твой", – протянул ей:
— Мы справимся. Вместе. Я всё исправлю...
В этот момент в дверь позвонили – три коротких звонка, как удары судьбы. Денис вздрогнул всем телом, будто его ударило током.
— Здравствуйте, — на пороге стояла она, та самая анимэшная девочка с видео. Только теперь на ней было скромное платье в цветочек вместо кружевного белья, а с лица смыта вся косметика, делая её ещё моложе и беззащитнее. — Простите, что без предупреждения, но нам надо поговорить. Я... — она опустила глаза, нервно теребя ремешок сумочки, — я беременна.
Конец третьей части
Бедная Алина, удар за ударом, если вас трогает её история, делитесь ею с близкими и ставьте лайки, мне будет очень приятно. Также не забывайте подписываться на мой канал, чтобы не пропускать новые рассказы!