Она суетилась. Натянула черные джинсы — они сидели идеально, в них не нужно было расстегивать верхнюю пуговицу после или даже во время еды. Как раньше говорили «в обтяжку». Впрочем, у нее все джинсы были, как вторая кожа, проблема была только в весе — если она весила 57, — все джинсы с нижней полки на ней сидели идеально, если 60 — то с верхней.
На самом деле, она впервые шла на свидание вслепую, это пугало и будоражило, но сидеть дома и просто стареть было нельзя.
Она добавила румян, совсем немного, к счастью, турецкий загар еще не совсем улетучился под снежными московскими завалами. Помада в цвет губ, новая темно-синяя тушь, зеленые тени, синий карандаш, и вот уже на нее смотрела довольно приятная мордочка. Обычно дома она не красилась — считалось, что кожа должна отдыхать, но с тех пор, как ее уволили, они вместе с кожей только и делали, что отдыхали.
Раньше она всегда говорила мужу: торопиться надо до выхода из дома, а потом это бесполезно и даже вредно, ты попадаешь в поток — все равно - в метро или в машине, который просто тебя несет. Пытаться его обогнать — такое же бесполезное и даже опасное занятие, как пытаться обогнать время.
Уже начался час-пик и пересадка на Белорусской заняла в 2 раза больше времени, чем обычно. Сердце стучало, она рвалась вперед, с трудом сдерживаясь, раздражаясь на всех этих людей, которые не давали ей пройти. Они ехали с работы, а она их тихо ненавидела, словно у них было больше прав быть сейчас здесь, в метро, чем у нее.
Ведь она могла встретиться днем. Впрочем, не могла, время и место выбирал он. Она вообще не знала, зачем сейчас туда едет. Какой-то чужой мужик назначил ей свидание. Она уже жалела, что согласилась. Сидела бы сейчас дома и пила чай, а потом бы посмотрела любимую французскую комедию, как всегда.
Иногда ей хотелось вырваться из своего убежища, окунуться в это море людей, встретиться с подругами или однокурсниками, но после этого обычно накатывало такое опустошение… Что она перестала ходить на такие встречи, а лучшей подруги у нее не было.
M***N L**E — загадочно произнес он вчера по телефону. Один из лучших греческих ресторанов в Москве! Кажется, он любит произвести впечатление. Наверное, приедет на машине, интересно, какой, и закажет самый лучший столик, у окна... Будет падать снег хлопьями, заиграет греческая музыка… Они будут пить рецину, есть хорьятики, тарамасалат, мусаку, стифадо или софрито...
- Девушка, вы сейчас выходите?
Спасибо за девушку, — подумала она, — выхожу!
Потом бегом по Большой Грузинской, только бы не упасть и не вспотеть. Чертова шапка опять испортит прическу — примнет волосы, ненавижу зиму, — думала она.
И почему я стала такая злая? Когда -то была хохотушкой и веселила всех вокруг, мальчишки любили ее не за красоту, которой не было, а за легкий характер и умение всех развлекать.
С возрастом все это куда-то ушло и из плюсов остались только глаза, зеленые, искренние, как у ребенка.
Если бы кто-то захотел, он бы мог увидеть в них душу. Но уже много лет ей никто не смотрел в глаза.
К счастью, ресторан она нашла быстро. С трудом освободилась от тяжелого, хоть и пухового пальто, спасибо доброму гардеробщику, взлетела по лестнице, как девчонка, и растерялась…
Зал был полон народу, а как он выглядит, она не знала, конечно, это была глупость — идти на свидание с человеком, которого никогда не видела, даже фото, но все равно это лучше, чем очередной вечер дома в одиночестве.
Наконец ее заметила девушка-менеджер и строго спросила:
- Вас ждут?
- Да!
Господи, неужели кто-то ходит один в ресторан? Это же просто сплошное унижение. "Вас ждут?" звучит как пощечина.
И нужно улыбнуться и гордо ответить:
- Нет, я буду одна!
И сделать это с чувством собственного достоинства, а на самом деле ты готова провалиться сквозь землю или расплакаться. В наше время нужно быть великой актрисой!
Он сидел во втором зале, к счастью, там почти никого не было. Она немного взяла себя в руки, чтобы не выглядеть той опоздавшей школьницей, которой себя ощущала.
— Мария! — он театрально вскинул руки к небу, словно она и вправду была великой актрисой или Марией Калас, - какой счастье!
Что это было за счастье, он не стал уточнять.
Боже, подумала она, какой болван! Еще и лысый!
— Александр! — ей ничего не оставалось, как взять тот же пафосный тон и подыгрывать ему. — Вы уже здесь!
Надо же было чему-то удивиться. Еще хотелось добавить: какими судьбами… Но это уже было слишком.
Она бросила сумочку на стул и также пафосно извинившись, метнулась в туалет, закрыла дверь.
Плакать нельзя, тушь, хоть и водостойкая, сделает из нее Веру Холодную. Только не сейчас!!! Взлохматила прилизанные волосы и взяла себя в руки. нужно было как-то прожить эту мизансцену.
Когда она вернулась, он весь ушел в меню и даже не сразу отреагировал на ее возвращение.
Театрально отбросил его и с вызовом произнес:
— Я все меню здесь знаю наизусть! Надеюсь, вы мне доверяете?
— Конечно, — пролепетала она, а он уже делал заказ:
— Облепиховый чай и ваше потрясающее домашнее печенье!
Еще и жмот, — мелькнуло в голове.
- Здесь изумительный чай!
Он произнес это так, словно больше в меню не было ничего, достойного его внимания.
— Ну, дорогая моя, вы отдышались?
— Ага….
Она хотела было продолжить, но это был театр одного актера, вернее, спектакль - монолог.
Его лысина сверкала, маленькие карие глазки блестели, капризный рот уплетал печенье, что совершенно не мешало ему трещать без умолку.
Чудовищно, — думала она и так мечтала оказаться на своей уютной маленькой кухне, сидеть ненакрашенной в халате и никому не нравиться и не стараться понравиться.
Через полчаса она узнала, что он — большой человек, правда, его профессия так и осталась загадкой, но бесконечные путешествия, переговоры, какие-то непонятные слова из сферы финансов были призваны доказать ей, что человек, сидящий напротив — просто воротила какого-то бизнеса. Сливки общества. Топ.
Наконец, он устал от ее поддакиваний, чай был выпит, печенье растворилось в недрах желудка и он благосклонно поинтересовался, не хочет ли она немного (это было ключевое слово) рассказать о себе.
И вдруг что-то внутри у нее сжалось и выстрелило. Слова полились сами собой, она говорила быстро, отрывисто, словно боялась, что, если остановится, то никогда и никому уже этого не скажет.
— Я — одинокая, несчастная женщина, мне 55 лет.
Он было запротестовал.
— Да, мне 55 лет, — отчеканила она, я знаю, что выгляжу моложе, но это так. Год назад меня уволили с работы. Мы живем вместе с котом. У меня нет подруг, и мне почти никто не звонит. Каждый день я звоню папе, которому 93 года. Это единственный близкий мне человек.
Мой муж бросил меня 5 лет назад. Да и когда он был рядом, его все равно что не было.
Он жил своей жизнью, а у меня нет никакой своей жизни, я вообще не знаю, зачем все это…
Он начал боязливо оглядываться, не слишком ли громко она говорит.
А она продолжала:
— Мне совершенно неинтересно все, что вы говорили, и вообще вы мне не нравитесь, вы — глупый, самовлюбленный, тупой, ограниченный человек. Нарцисс. Как и мой бывший муж….. Как и мой отец….
Она на секунду умолкла, словно поняла что-то очень важное. Но тут же продолжила:
И я не представляю, кто может в вас влюбиться или хотя бы терпеть. Я не знаю, зачем я сюда пришла и я ухожу!
Надеюсь, вы сами расплатитесь за свое печенье?
Она уже орала во все горло и весь зал смотрел на нее изумленно и с большим интересом.
Она так орала, что разбудила сама себя. Половина шестого, пора собираться на это
чертово свидание!