"Мам, погоди, у тебя помада размазалась", – я потянулась к её лицу с салфеткой. Мама дёрнулась, словно от удара, но тут же улыбнулась. Странно – обычно она любила, когда я о ней заботилась.
"Всё хорошо, Алиса. Беги в класс, уже звонок".
Тогда, в девять лет, я не поняла. Теперь, пятнадцать лет спустя, каждая деталь того утра кричит об очевидном. Дрожащие руки, когда она застёгивала мой рюкзак. Новая стрижка – вчера ещё были длинные волосы, как у меня. Незнакомый запах духов – резкий, совсем не её стиль. И эта помада... Мама никогда не красилась в школу.
"В три часа?" – спросила я, не уточняя. Мы обе знали – сегодня она обещала отвести меня в зоопарк. Я весь месяц ради эксперимента копила на билет из карманных денег.
"Конечно, малыш. Я же всегда прихожу вовремя".
Мама смотрела куда-то поверх моей головы. Я обернулась – там был только школьный забор и серая "Тойота" на парковке. Не мамина – у неё была красная "Мазда". Эту машину я раньше не видела.
День тянулся бесконечно. На математике я решила все примеры первая – хотела похвастаться маме. На рисовании нарисовала жирафа – мы договорились покормить его в зоопарке. На английском выучила "I promise" – мама всегда говорила, что обещания нужно держать на всех языках.
В 14:55 я стояла у ворот. В правой руке – копилка с деньгами на билет, в левой – рисунок жирафа. Ветер трепал банты, но я не поправляла их – вдруг пропущу мамину машину?
15:30. Одноклассники разошлись. Охранник дядя Коля вышел из будки:
"Алиса, может, домой позвонить?"
Я помотала головой. Мама никогда не опаздывала. Значит, что-то случилось. Авария? Пробка? Сломалась машина? В животе появился противный холодок.
16:00. Позвонили папе. Он говорил долго, громко, непонятные слова. Что-то про "суд", "документы", "границу". Я не слушала – высыпала мелочь из копилки, считала монетки. Триста пятьдесят рублей – хватит на билет и мороженое. Мама любит фисташковое.
В шесть часов приехал папа. Не один – с какой-то женщиной в строгом костюме. Они долго говорили с директором. Я сидела под дверью, прижимая к груди рисунок. Жираф расплылся от слёз, но я всё равно его не выбросила.
"Солнышко", – папа присел рядом. От него пахло больницей – он работал хирургом и всегда был занят. – "Поехали домой".
"А мама? Она в больнице? Я могу подождать..."
Женщина в костюме что-то записывала в блокнот. Папа смотрел в пол.
"Мама уехала, малыш. Далеко уехала".
"Когда вернётся?"
Тишина. Только скрип ручки по бумаге.
"Пап?"
"Не знаю, Алиса. Не знаю".
Дома я сразу пошла в свою комнату. Не совсем свою – папину гостевую, где я спала по выходным. Достала телефон – подарок от мамы на день рождения. Набрала номер. "Абонент недоступен". Снова. И снова.
На обоях были бабочки. Раньше я их не замечала – приходила сюда так редко. Семь бабочек. Синие, жёлтые, красные. У каждой – своя траектория полёта. Я лежала и следила за ними взглядом, пока не заснула.
Проснулась от голосов. Папа говорил с кем-то на кухне:
"...улетела в Дубай. Билет в один конец. С каким-то Олегом... Да, знаю. Могла хотя бы попрощаться. Девочка ни в чём не виновата".
Я зажала уши руками. Досчитала до десяти – мама учила так делать, когда страшно. Но страх не уходил. Может, это сон? Я ущипнула себя за руку. Больно.
В школьном рюкзаке что-то хрустнуло. Рисунок – я же его скомкала. Расправила листок: жираф улыбался кривой улыбкой. В зоопарке такие не водятся.
"Я же всегда прихожу вовремя".
Ты солгала, мама. И это была не первая ложь, правда? Просто я не хотела замечать.
Я не пошла в школу на следующий день. И через день тоже. Папа не настаивал – договорился с учителями. "Эмоциональная травма", – слышала я его разговор с классной. Забавно, как взрослые всегда находят правильные слова для неправильных вещей.
В моей новой комнате было пусто. То есть, вещей хватало – папа привёз коробки с моей одеждой, книгами, игрушками. Но они стояли нераспакованными, будто я всё ещё была в гостях. Временно. Ненадолго.
Телефон молчал. Я проверяла его каждые пять минут – вдруг пропустила звонок? Сообщение? Что-нибудь? В списке контактов мамин номер всё ещё был отмечен сердечком. Я не стала его удалять – вдруг это сработает как заклинание?
"Алиса, нужно поесть", – папа заглядывал каждый час. Приносил бутерброды, йогурты, фрукты. Забирал нетронутыми. Готовить он не умел – раньше этим занималась мама. Раньше. Теперь это слово резало слух.
На третий день приехала тётя Марина – папина младшая сестра. Она не стала охать и причитать, как другие родственники. Просто села рядом со мной на кровать:
"Знаешь, когда мне было шестнадцать, моя первая любовь уехал в другой город. Не попрощавшись".
"Это другое", – буркнула я.
"Конечно другое. Но знаешь, что общего? Я тоже думала, что мир разрушился".
"А сейчас?"
"А сейчас я понимаю – это был просто поворот. Больной, резкий, но только поворот. Не конец пути".
Я молчала. На стене всё так же порхали бабочки. Семь штук. Счастливое число.
"Тётя Марина... а почему она так сделала?"
Она долго не отвечала. Потом вздохнула:
"Иногда взрослые ломаются, малыш. Как твои куклы – снаружи целые, а внутри что-то хрустнуло и всё, не работает".
"Куклы можно починить".
"Людей тоже. Но они должны этого захотеть".
В тот вечер я впервые нормально поела. Папа заказал пиццу – раньше мама не разрешала. "Фастфуд – это яд", – говорила она. Интересно, в Дубае есть пицца?
Через неделю я вернулась в школу. Одноклассники смотрели странно, но не спрашивали. Наверное, родители предупредили. Только Света подошла на перемене:
"У меня тоже папа уехал. Два года назад. В Америку".
"И что?"
"Ничего. Присылает открытки на день рождения. И деньги иногда".
"А ты скучаешь?"
"Уже нет. Привыкла".
Я не хотела привыкать. Не хотела, чтобы это стало нормальным – пустая комната, папины бутерброды, тишина в телефоне. Каждый вечер я проверяла социальные сети – мамин профиль был заморожен, но фотографии остались. Вот мы на море прошлым летом. Вот в парке, едим мороженое. Вот я задуваю свечи на торте – восемь лет, розовое платье, два хвостика.
"Мам, а на следующий день рождения можно такой же торт?" "Конечно, зайка. Я обещаю".
Теперь я знала – обещания могут быть пустыми. Как коробка из-под торта. Как мамина "Мазда" на стоянке у дома – папа сказал, она оставила ключи и документы. Как моя копилка с деньгами на билет в зоопарк.
Однажды утром я проснулась и поняла – не больно. То есть, всё ещё больно, но уже как старый синяк – тупо и глухо. Я достала из коробки вещи, развесила одежду, расставила книги. Папа помог повесить полки – криво, но сойдёт. На одну я поставила копилку – теперь собираю на новый телефон. Старый выбросила – всё равно она не позвонит.
Бабочки на обоях всё так же летели каждая своим путём. Семь штук. Как семь дней в неделе. Как семь нот. Как семь цветов радуги.
Как семь лет до следующей встречи – но этого я тогда ещё не знала.
Сообщение пришло в инстаграм ближе к ночи. Обычный комментарий под фото с выпускного: "Ты очень красивая. Совсем взрослая". Ник незнакомый, но аватарка... С неё смотрела женщина, так похожая на меня, что на секунду показалось – это моё фото из будущего.
Я сидела, глядя в экран, наверное, час. Удалить? Заблокировать? Сделать вид, что не заметила? Пальцы сами нашли кнопку "ответить":
"Зачем?"
Три точки появились мгновенно. Потом пропали. Снова появились.
"Можно встретиться?"
Я рассмеялась. Горько, зло. Семь лет молчания, и вдруг – "можно встретиться"? Написала: "Нет". И выключила телефон.
Утром он взорвался сообщениями. От тёти Марины: "Она звонила. Спрашивала про тебя". От папы: "Ты как, солнце? Позвони". От одноклассницы Светы: "Представляешь, твоя мама у моей спрашивала твой номер".
Мама. Странное слово. Чужое. За эти годы я привыкла говорить "она".
Телефон снова завибрировал. Сообщение в инстаграме: "Я знаю, что не имею права просить. Но мне нужно тебе кое-что сказать. Важное".
Важное? А раньше всё было неважное? Семь лет неважного молчания?
"Я в Москве. На неделю. Потом улетаю – насовсем".
Я сглотнула комок в горле. Почему-то вспомнился тот дурацкий рисунок жирафа. Интересно, он всё ещё лежит где-то в папиных бумагах?
"Кафе 'Счастье' на Тверской. Завтра в два. Если придёшь – спасибо. Если нет – я пойму".
Я пришла в час. Села у окна, заказала какао. Руки дрожали – совсем как тогда, когда пересчитывала мелочь из копилки. Официантка смотрела с беспокойством – наверное, решила, что я заболела.
Она появилась без пятнадцати два. Я узнала её по походке – такой же лёгкой, летящей. Только плечи опущены, будто придавлены чем-то тяжёлым.
"Здравствуй, Алиса".
Я молчала. Разглядывала её – незнакомую морщинку между бровей, новую причёску, усталые глаза. Искала в ней свою маму. Не находила.
"Ты очень красивая. Я видела фотографии, но вживую..."
"Зачем ты здесь?"
Она достала из сумки конверт. Положила на стол.
"Я уезжаю в Канаду. Навсегда. Вышла замуж, муж получил работу в Торонто".
"И?"
"И я... я хотела попросить прощения. Не для того, чтобы ты простила. А чтобы ты знала – я понимаю, что натворила".
Я смотрела в окно. Там спешили люди, сигналили машины, жила обычная московская суета. Странно – когда внутри рушится мир, снаружи всё остаётся прежним.
"Знаешь, что я помню больше всего? Не то, как ждала тебя у школы. Не то, как плакала ночами. А то, как папа учился заплетать косички".
Она вздрогнула.
"Он смотрел видео на ютубе. Тренировался на кукле. Каждое утро вставал на час раньше, чтобы успеть сделать мне причёску в школу. Криво, косо, но делал. И я ходила с этими кривыми косичками. Гордо".
"Алиса..."
"Знаешь, что ещё? Когда у меня началось... ну, взрослое. Папа купил все виды прокладок в аптеке. Вообще все. И читал статьи про ПМС. И варил мне какао. И..."
Голос сорвался. Я сделала глоток остывшего какао.
"Ты здесь не за прощением. Ты здесь, чтобы облегчить свою совесть перед отъездом".
"Нет, я..."
"В конверте что?"
"Документы на квартиру. Я переписала её на тебя".
Я кивнула. Встала.
"Алиса, постой. Может... может, будем иногда созваниваться?"
"Знаешь, в чём разница между тобой и папой? Он не обещал, что всё будет хорошо. Не обещал, что справится. Просто был рядом. Каждый день. Со своими кривыми косичками и сгоревшими блинами".
Я вышла из кафе. Телефон завибрировал – папа.
"Алис, ты где? Я тут пытаюсь твои любимые сырники приготовить, но они разваливаются..."
"Сейчас приеду, пап. Помогу".
"Алис..."
"Что?"
"Я люблю тебя, солнце".
"И я тебя, пап. И я тебя".
Я шла по Тверской, и впервые за долгое время мне было легко. Будто расправились крылья. Будто очнулась от долгого сна.
Говорят, мы становимся взрослыми, когда прощаем родителей. Неправда. Мы становимся взрослыми, когда перестаём ждать от них того, чего они не могут дать. Я достала телефон, открыла инстаграм. Нашла её профиль. "Заблокировать пользователя?" – спросил телефон.
"Да".
Пора было возвращаться домой. Спасать папины сырники.
Дорогие читатели, если вам понравилась статья, поставьте лайк - это помогает развитию моего канала. И не забудьте подписаться - новая статья выходит каждый день.