На досуге я люблю заниматься изучением поляков и польской культуры. Причин этого интереса, главным образом, у меня две. Первая — иррациональная. Что-то внутри прямо тянет меня на всё польское, и мне в кайф изучать нюансы и польского языка, и древней польской истории. Возможно, когда-то давно у меня были в роду ляхи, или же мои украинско/южнорусские предки были полонофилами, бог его знает. Другая причина чуть более рациональная. Не считая белорусов и украинцев, поляки, как ни странно, — самые похожие на нас люди. Изучение польской культуры, исцеляет от многих недугов свойственных русскому человеку. К примеру, от глупых загонов о уникальности русского пьянства, русской тоски, загадочной русской души, или же от бесконечных споров о том европейцы русские или азиопцы. Глупости, это все — русские, как и поляки, просто обычные восточные европейцы, и точка.
Несмотря на более чем десятилетний интерес к Польше, я практически не касался их художественной литературы. Произошло так ввиду того, что я не знал как правильно к этому подступиться. Про эпосы Генрика Сенкевича я в курсе, но они мне казались слишком громоздким. Несколько лет назад я купил себе пару книжек Витольда Гомбровича. Ввиду его эмигрантского бэкграунда я думал, что он мне зайдет довольно легко. Однако, на деле, одну его книгу (кажется это была Ferdydurke) я осилил лишь на треть, а другую мне даже не захотелось открывать. То ли дело было в слабоватом качестве перевода с польского на английский, то ли в том, что мне не хватало знаний польской культуры — мне просто не было интересно переворачивать страницу за страницей. Не цепляло.
И вот, несколько недель назад, видный бывший украинский, ныне южнорусский журналист Александр Чаленко, у себя в канале упомянул ненароком, что читает сейчас Marek’a Hlasko — модного молодого польского писателя середины XX века, который покончил с собой в эмиграции в 1960-х. Я уже давно заметил, что среди интеллигентных выходцев из Украины (как, кстати, и Белоруссии) довольно немало тех, кто имеет интерес к польской культуре и истории, да еще и неплохо разбирается в ней. Среди моих соплеменников москалей, такой интерес встречается куда реже. Иной раз, мне кажется, что Польша для них словно не существует. Так вот, решил я внять рекомендации пана Чаленко, и купить книгу пана Гласко. Мой выбор пал на небольшую новеллу (117 страниц) под названием Восьмой День Недели (пол. Ósmy dzień tygodnia). За парочку вечеров я проглотил её, и спешу поделиться с вами своими заметками.
Немного о Мареке
Марек Гласко родился в 1934 году в Варшаве в семье шляхтича-чиновника и банковской служащей. Его с молодости тянуло на литературу, и к началу пятидесятых он сумел пробиться в литературный мир, получив необходимые связи. Одним из его наставников был видный литературный чиновник русско-чешского происхождения Игорь Николаевич Абрамов-Неверли, в миру Igor Newerly. Я не эксперт, однако по моим наблюдением количество поляков (а может быть точнее и правильнее варшавяков) с русскими (шире — восточнославянскими) корнями, особенно на момент середины XX века, весьма велико. Одним из косвенных подтверждений тому является огромное православное кладбище Варшавы. Тот факт, что мы о них почти ничего не знаем печалит меня. Ладно, проехали, возвращаемся к Мареку.
Гласко не был “обычным писателем” — это был настоящий enfant terrible, что-то вроде Эдуарда Лимонова, только вместо пошива штанов Марек крутил баранку такси. Чуть более подробно почитайте статью о нем на сайте culture.pl, которая там доступна в том числе и на русском языке.
Новелла “Восьмой День Недели” была написана Мареком в 1954-м году, когда его начали публиковать в печати, однако она увидела свет позже — в 1957-м. А уже в 1958-м она была экранизирована поляками при сотрудничестве с ФРГ (если присмотреться поближе, то конечно же не с настоящей ФРГшной немчурой, а с бежавшими на Запад польскими евреями). Одноименный фильм планировали номинировать на Каннский кинофестиваль, однако его не пропустила цензура. Впрочем, тот факт, что фильм вообще вышел вызывает некоторое удивление, разрушая стереотип о том, что поляки жили так уж стесненно в своей ПНРии.
Поляки такие поляки
Польша и поляки вызывают у меня два совершенно противоположных ассоциативных ряда. С одной стороны, это самобытная полновесная другая славянская культура, и народ, который построил серьезную державу, покорил и ассимилировал элиты предков современных украинцев и белорусов, да и целые области людей, которые когда-то считали себя руськими/русскими (Холмщина, Подляшье, Западная Галичина). С другой стороны, современная Польша — это такая чуть более чистенькая, упрощенная, и расслабленная Россия в миниатюре, а поляки, которых я вижу в Лондоне — зачастую выглядят как очень понятные и веселенькие славянские мужики, которые не дураки выпить на скамеечке в парке под колбаску и маринованный огуречик, повздорить с кем-то на улице, пожаловаться на жизнь, роботов-англичан, пластиковые английские овощи с фруктами, попутно изрыгая из себя через каждые два слова — “kurwa” и “Ja pierdolę”. (Для зануд — я в курсе, что среди поляков в Лондоне есть немало белых воротничков, успешных айтишников, итд, как и то, что в Польше ныне огромное количество типичных западных леваков-глобалистов, вроде нынешнего мэра Варшавы Рафала Тшасковского. Гы гы, а вы в курсе, что польские националисты тоже радуются закрытию USAID?)
“Восьмой День Недели” целиком вписывается в концепцию моего второго ассоциативного ряда. Книга начинается с того, что как молодая девушка по имени Агнешка аккуратно отказывает своему молодому человеку Петреку в близости. Делает она это мастерски, как это делают девушки из настоящей жизни — под благовидным предлогом — мол, давай лучше это сделаем в более приятном месте, в более подходящее время. Разумеется, наивный парень соглашается, и сразу же бросается на поиски этого более приятного места и времени. Этот поиск места для занятия любовью двумя молодыми людьми и есть весь лейтмотив книги. Мне, поверхностному полонисту-самоучке, кажется это очень характерно польским, ибо у меня сложилось впечатление, что поляки в целом имеют поменьше комплексов чем русские люди по целому ряду вопросов. Например, национальной гордости, бранной лексике, и возможно любовных утехам.
На последующих страницах перед нашими глазами предстает какая-то грустная, серая, прямо таки черно белая Варшава середины 1950-х годов: послевоенные руины, грязь, бедность, безнадёга, разговоры о смерти и войне, и вездесущие алкоголики. Все вокруг пьют. Пьет брат Агнешки — Гжегож. Пьет она сама и её друзья, так и сожитель Завадский из коммуналки, где живет Агнешка с родителями. Все они кажется несчастливы — родители почему-то считают Агнешку проституткой, Агнешка же мечется по грязным улицам Варшавы с какими-то мутными выпивохами, и все они вместе жалуются на жизнь. Затем, в какой-то момент все начинает складываться в определенный пазл. Оказывается Гжегож бухает не просто так — он бывший партиец, занимавшийся чистками в партии, которому в какой-то момент стало от себя стыдно. Агнешка так и “не дала” своему парню Петреку, опять слившись под типичным женским предлогом, но в самом конце книги она внезапно действительно оказывается проституткой, которая вам готова все сделать всего за 20 zlotych.
Нигде напрямую в книге не упомянуты претензии конкретно к москалям, коммунизму, социализму, евреям, или еще кому-то, однако из книги Гласко ясно, что его герои чувствуют себя где-то не на своем месте. По их словам, Польша либо проклята, либо больна. ПНР тех времен именно так мне и представляется — побежденной страной, еще не успевшей зализать до конца раны двух мировых войн, потерявшей желанные исторические земли на востоке, а вместе с ними какие-либо претензии на империю, да еще и добровольно-принудительно попавшей в Соцлагерь, а не клуб “западных стран”.
Хотя, мне кажется что Марек нарисовал слишком гротескного вида картину, я ему верю. Даже если ситуация не была такой грустной, на самом деле, для большинства поляков, вполне возможно, что для его прослойки — детей польской элиты и среднего класса межвоенной Польши, жизнь в ПНР казалась жуткой скукой от которой хотелось бухать по-черному, и кончать с самим собой. С этим образом конечно немного не вяжется творческий успех Гласко в ПНР, а также экранизация целого ряда его произведения, включая “Восьмой День Недели”, но у интеллигентов почти всегда так выходит. Вон, 32 года в России целый пласт россиянской интеллигенции снимал, писал, и публиковал свои “Левиафаны” за государственный счет, а народы и страна им все равно все это время были “не те”.
После прочтения книги я решил взглянуть на его экранизацию, которая доступна в великолепном качестве с субтитрами на YouTube. Фильм, как и книгу, нельзя назвать гениальными, однако кино сумело удержать меня у экрана до самого конца.
Из фильма убраны какие-либо намеки на то, что с Польшей что-то не так системно и политически — к примеру тот факт, что брат-алкоголик Агнешки партиец в нем не раскрывается, и герои фильма, в отличии от героев книги не разбрасываются фразами вроде “сегодня проститутка — это образец честности и морали” или “мы — поляки, проклятая нация”. Вместе этого акцент сделан на послевоенной разрухе и серости жизни от которой страдают молодые поляки. За мелким исключением, все варшавяки живут в поломанным коммуналках, дома постоянно рушатся, а новое жилье, если и строиться, то очередь на его получение может затянуться аж на 20 лет. Постоянно звучит одна и та же фраза “где же сегодня место молодым?”, и фильм намекает, что единственные доступные места это пропахшие дымом кабаки.
Фильм снят на черно-белой плёнке, однако в одной из сцен внезапно появляется цвет. Во время одного из свиданий, Агнешка с Петреком пробираются в современный универмаг после его закрытия, и счастливые бродят по его стильным интерьерам, любуясь на недоступные им товары мебели и одежды. Увы, сказка быстро заканчивается. Сотрудники магазина выгоняют Агнешку и Петрека и мир опять становится черно-белым. Короче, претензии к быту ПНР у героев фильма (не книги!) сугубо материальные.
Кстати, Варшава в фильме все таки двулика. Руины и разруха из книги на месте, однако нам показано достаточно городских пейзажей сохранившейся довоенной Варшавы, а также новенькой чистенькой, и вполне себе стильной современной модернистской застройки, которой, я напомню, в те годы увлекались и на Западе.
Итого
Для тех кто хочет “прикоснуться к польской культуре” я бы рекомендовал бы не открывать книгу Марека. Там грязь, разбитые бутылки, вонючие улицы, да пьяницы с проститутками. Попробуйте найти себе другой путь к “польской культуре”. Однако, если вас интересуют именно сами поляки, или же 1950-е, или просто жизнь в Соцлагере за пределами СССР, то “Восьмой День Недели” Марека Гласко станет подходящим билетом для этого интеллектуального приключения.
https://www.youtube.com/watch?v=H6RTVGZJ8wE
P.S.
У меня уже лежит на книжном столе британское издание 1961 года с переводом двух повестей Марека — Cmentarze (Кладбища) и Następny do raju (Следующая остановка — Рай). Надеюсь Марек не подведет, и тогда я поделюсь еще одной подобной заметкой с вами.
Спасибо,
Клемент Таралевич
7 февраля 2025, Лондон.
Рубрика "На чужбине" на сайте Vatnikstan.ru, где выходят мои статьи о русских эмигрантах