В предыдущей части:
Анне не удается избежать близости с Удо, после чего он начинает планировать общее с ней будущее. Анна подыгрывает. Удо доверяет ей вести машину: они должны прибыть на место встречи с клиентом, чтобы лично передать ему документы. По дороге в разговоре с Удо Анна пытается настроить себя на сопротивление, но это у нее плохо получается
***
И Анна с мучительной тоской подумала об Удо, о его трудно объяснимой притягательности, о его парадоксальной человечности и о его, можно даже сказать, юношеской незамутненности.
«Он такой, потому что не знал настоящей безусловной любви, настоящей семьи, настоящего дома, – подумалось ей. – Он не может найти свой дом, потому что не знает, что это. Он обречен вечно скитаться. Это так грустно...»
Но голосок и не думал умолкать: «Но ты знаешь. У тебя есть и дом, и семья, и любовь. И ты променяешь всё это на полную неопределённость? На бесконечный побег – побег от самой себя? Если ты сейчас не остановишься, то не остановишься уже никогда. Так и будешь бежать и искать неизвестно что».
«Но...» – нерешительно попробовала возразить она.
«Сделай это ради любви, Анна! Он не знает, он не имеет понятия, что такое любовь. Никто и никогда не любил его. И он никого не любил. Ты должна выбрать любовь!» – запальчиво возразил голосок.
«Но...» – снова робко начала она.
«Если бы он любил тебя, то разве заставил бы сесть в эту труповозку? Тебя трясёт, тебя подташнивает. А ему всё равно. Для него – это повседневность».
Но Анне почему-то подумалось, что Удо вынужден был привыкнуть к виду смерти, вряд ли он надеется умереть в тихом семейном кругу и, скорее всего, уже смирился с мыслью, что тоже однажды погибнет в какой-нибудь криминальной разборке и станет таким же лишним грузом.
Анна взглянула на его свирепое лицо, на его по-волчьи раскосые глаза, которое так пугали её поначалу, на точки его родинок, что казались следами давних слёз. Его телесность была вполне человеческой: такой реальной и ощутимо уязвимой.
«Я человек, он человек. Это невозможно, невозможно, невозможно...» – не могла удержаться она от путаных мыслей и почувствовала, как её забирает дрожь.
Машина вильнула.
– Ты чего? – удивился Удо и, кажется, впервые за всю поездку посмотрел на Анну внимательно.
– Каблук... Давно сломан... Съезжает, – устало откликнулась она и сама не поверила, насколько ровно прозвучал её голос.
– Дай-ка! – деловито проговорил он и склонился к её коленям.
Она послушно сняла и передала ему туфлю. Удо хмуро посмотрел на неё под разными углами, словно оценивая свои силы, а потом отрывистым движением пару раз стукнул каблуком о край приборной панели.
– Смотри! Порядок! – с сияющим видом объявил он. – Ну, кто славный парень?!
«Нет, нет, нет! Только не это!» – пронеслось в её мозгу, но сказала она лишь:
– Ты, конечно! – и улыбнулась.
И, надев отремонтированную лодочку, потянулась к узлу волос на затылке, машинальным движением поправляя выпавшие пряди.
Удо тоже улыбнулся ей. И в своей шутливой манере задорно подмигнул.
«Будь, что будет!»
И Анна сильнее выдавила газ. Успела заметить лёгкую тень недоумения на лице Удо. И отчаянным махом, выхватив из причёски, вогнала спутнику в левый глаз деревянный штырь карандаша.
***
Казалось, Анна отвлеклась от руля лишь на миг, но «Pixis» уже с рёвом сорвался с дороги и, бесконтрольно прорываясь сквозь густые заросли, понёсся вниз по склону. Ветки хлестали в окна, оставляя на стёклах малые и большие сколы, пока вдруг не пробились внутрь с водопадом мелких блестящих брызг. Анна, едва понимая, что происходит, пригнулась и попыталась ухватить руль. Её мотало из стороны в сторону, и она догадалась нажать на тормоз лишь тогда, когда машина, за какие-то секунды продравшись сквозь плотную лесополосу, выскользнула к обрыву речного берега. С резким рывком автомобиль остановился и закачался над тёмной пропастью. Анну бросило вперёд, но её удержал ремень. А Удо, проломив рваную дыру в лобовом стекле, мгновенно вылетел на грязный капот и безжизненно замер, обсыпанный какими-то щепками и дроблёной крошкой сталинита[1].
Свет и звук вдруг мгновенно отключились.
***
Сколько тянулась оглушительная отупляющая тишина – миг или час, Анна не поняла. Она приходила в себя постепенно: сначала к ней вернулось зрение через расплывчатые блики дрожащего света, что медленно сжались в дробные точки на тёмной воде, а в ушах, прорвавшись сквозь густую вату, внезапно зазвучал высокий назойливый звон, тянущийся на одной свербящей ноте, и наконец, попробовав шевельнуться, Анна ощутила резкую боль в плече и груди.
Превозмогая себя, она выпуталась из тугой петли ремня безопасности и, ещё не вполне очнувшись от шока, провела руками по лицу. Как будто это могло унять тошнотворное головокружение. Что-то влажное осталось на ладонях. В холодном свете луны они показались ей исчерченными чёрными полосами.
«Неужели кровь?! Я ранена? Или это от...» – заторможенно соображала она.
Смотреть направо ей совсем не хотелось. Судя по разбежавшимся перед её лицом льдисто-белым трещинам, мельком увиденная ею картина не была игрой воображения: Удо действительно разбил головой лобовое стекло.
«Это его кровь... Я убила его! – с горечью подумала она. – Какая же я мразь!»
Но тут же вмешался вредный голосок и заговорил необычайно жёстко: «Немедленно подбери сопли! Хочешь и себя убить? Слабачка и трусиха! Будешь рыдать над этой сволочью? А своих детей тебе не жалко?»
Анна шмыгнула и начала осознавать, в каком положении оказалась: то, что она принимала за головокружение, было на самом деле неравномерным покачиванием автомобильного корпуса, который свесился далеко за край высокого речного берега. Под передними колёсами простиралась пропасть в добрый десяток метров, а внизу ждало каменистое дно мелководья, о которое машина неминуемо должна была расплющиться в лепешку.
До слуха Анны долетели тревожные звуки осыпающихся камней, шум течения и надрывный скрип металла. Мотор, похоже, заглох, и фары не горели. Подавляя надвигающуюся панику, Анна сделала несколько глубоких вдохов – её неприятно поразил запах горячего железа, смешанный с какой-то синтетической горечью. Наконец она догадалась, что стоит опустить ручник, и с опаской выглянула в разбитое боковое окно: так и есть, прямо под ним – обрыв, чей склон неумолимо крошится под тяжестью махины «Pixis».
Анна достала брелок, чтобы разблокировать багажник[2] – автоматика сработала, и крышка послушно приподнялась на несколько сантиметров. Анна повертелась, оценивая возможность выбраться, при этом она старалась не фокусировать зрение на неподвижно лежащем Удо.
«Нет! Через багажник не выйдет! Чёртовы велосипеды! – мысленно выругалась она и осторожно взялась за ручку передней двери. – Может, получится допрыгнуть до берега...»
Но стоило лишь чуть высунуться наружу, как покачивание стало явственнее, и Анна отчётливо ощутила, что пол уходит у неё из под ног. Не исключено, что это был лишь обман чувств, внушенный ей всё возрастающим животным страхом, но Анна не смогла перебороть себя и, затаив дыхание, прикрыла дверь.
«Значит, только назад», – судорожно соображала она, стараясь не замечать, как громко пульсируют виски, а сердце, бешено ускорив ритм, словно бьётся уже о самую грудную клетку. Зажмурившись от напряжения и своего непреодолимого отвращения к мёртвым телам, Анна пересела на пассажирское место и придвинула водительское кресло вплотную к рулю. Образовавшаяся широкая щель позволяла проскользнуть к задней двери, а там и попробовать вылезти через неё.
Притиснувшись к велосипедам, Анна встала на колени и осторожно подёргала ручку – не поддавалась! Зато микроавтобус охотно откликнулся на её попытки и задрожал им в такт. Анна грустно посмотрела на окно. Мелкие кусочки стекла всё ещё оставались на месте, но повторять трюк с открыванием Анна не решилась. Локтем кое-как расчистив себе путь, она первым делом высунула наружу голову и плечи, но сразу поняла, что не сумеет подтянуться так, чтобы вытащить себя из салона полностью. Боком? Нет, под таким углом она не сложится.
«Глупо, но что если задом?» – с нервическим смешком подумала она.
Машина качнулась как будто сильнее, и Анна поскорее уселась на край окна, в последний момент сообразив снять заколку и закрепить её на лацкане. Упираясь ладонями в переднее кресло, она принялась выталкивать наружу спину. Пиджак предательски задрался, и она почувствовала, как что-то жёстко впилось в нежную кожу и мучительными иглами закололо, кажется, в самом мозгу, но медлить было нельзя. Раздирая спину и плечи, она наконец с болезненным усилием высвободила голову и лихорадочно схватила ртом прохладный ночной воздух. Оставалось вытащить ноги. Анна сжала пальцами обод рамы, уже не думая о порезах и ссадинах. Юбка затрещала и разошлась по шву, колени полоснуло твёрдыми стеклянной осколками, но самое сложное было позади. Выпростав сначала правую и сразу же за ней левую ногу, Анна с неуклюжим тяжелым прыжком приземлилась и покатилась.
В грязи, поту и крови, растрепанная, оборванная, расцарапанная, с разбитыми коленями и ладонями, Анна обессиленно вытянулась на влажной траве и подумала, что уже не встанет никогда. Ночь вокруг казалась безмятежной и бесконечной. В этой глуши и тьме не чувствовалось ни малейшего человеческого присутствия. Небо застилали рваные едва различимые пурпурно-угольные облака. И бледновато-расплывчатая ущербная луна качалась между ними, то погружаясь в непроглядную муть, то серебристо выныривая из безвестности. И покой нарушал лишь ветер, гулявший в листве придорожных зарослей, да вторгшийся в эту идиллию покорёженный автомобиль. Но теперь скрипы, шуршания, постукивания и плеск звучали, для Анны, как диковинная медитативная мелодия. Вот что-то, судя по звуку, бурно осыпалось небольшим каскадом.
«Это могла быть я... – с удивительной отстранённостью думала Анна. – Я ведь могла разбиться. Запросто... Безбашенная,.. да...»
Но внезапно усилившийся скрежет металла вывел её из созерцательного настроя. Она махом села и с волнением увидела, как капот ходит вверх-вниз, рискуя в любой момент безвозвратно устремиться в пропасть.
«Телефон!» – в панике вспомнила Анна и, только вскочив, заметила, что тела Удо снаружи уже нет.
На миг она оцепенела от ужаса, а затем, инстинктивно пригнувшись, двинулась к багажнику.
«Если бы можно было как-то через эту щёлочку дотянуться!» – тоскливо подумалось Анне, когда она озадаченно остановилась у заднего бампера.
Тем временем «Pixis» вновь ощутимо дёрнулся, и послышался характерный звук – похоже, с пассажирской стороны распахнулась передняя дверь. И Анна даже выглянула из-за края кузова, чтобы проверить, решится ли Удо прыгнуть. Ноги в спортивных брюках и взлохмаченный чуб показались из машины и как-то нелепо свесились и заболтались над обрывом.
«Кажется, он не совсем в себе», – поняла Анна, расслышав, как парень нервно забормотал заплетающимся языком какую-то абракадабру, и, пользуясь моментом, она торопливо подняла крышку багажника.
Её сразу же замутило. Она отшатнулась, попятилась, и споткнувшись, хлопнулась на землю.
«Какие же они мертвые!»
Раз увидев, она уже не могла отвести взгляда, словно втянутая в кошмарную реальность самого пугающего из своих снов. Бледное лицо лежавшей поверх всех Цуруги было неестественно запрокинуто. Оно уже не выглядело плоским, но успело странно осунуться: всё черты заострились, все складки трагически углубились и как будто даже почернели.
Машина ходила ходуном. Удо сдавленно сплевывал нечленораздельные слова, то ли ругаясь, то ли подбадривая себя. А Анна всё сидела и сидела, скованная непреодолимой силой жутчайшего отвращения и необъяснимого, почти сверхъестественного ужаса перед смертью, чувствуя лишь, как спина покрывается холодным потом.
Громко хлопнула дверь, скрипы и осыпания звучали всё более и более грозно, а крен кузова с каждым качанием приближался к критическому.
– Открывайся же! Открывайся! Блять! – вдруг взорвался совсем рядом с Анной грубый крик.
Она моментально зажмурилась и встряхнулась. Первым её порывом было бежать.
«В темноте? Без фонарика? Без навигации?» – вовремя вмешался вредный голосок.
И Анна вновь осторожно выглянула из-за багажника. Задняя дверь всё еще оставалась закрыта, хотя Удо, видимо, не жалел сил и уже примитивно ломился в корпус всем телом. Микроавтобус трясло так, что было непонятно, каким чудом он до сих пор держался на обваливающемся берегу.
«Бока помяты, двери заклинило, – зачем-то тратила время на бесполезные соображения Анна. – Догадается или нет через окно? А впрочем с его габаритами...»
И тут она услышала своё имя.
«Ямада... Помоги мне...»
Как только она уловила этот шелестящий шёпот сквозь вои, и рыки, и дикий скрежет, стоявшие вокруг! Но уловила, и машинально обернувшись, поспешно зажала рот.
Цуруги смотрела прямо на неё остекленевшими потусторонними глазами, из которых ушло любое осмысленное человеческое выражение, и медленно шевелила губами.
«Помоги...» – уже совсем беззвучно повторила мертвячка.
И Анна в каком-то гипнотическом безумии метнулась к ней.
Сбросила на землю мешки с мусором, но, ухватив полы пропитавшегося кровью пиджака Цуруги, очнулась и оттолкнула её.
«Ты здесь?» – прозвучало над головой Анны, удивленно и облегчённо.
Она отступила.
«Надо бежать! Бежать! Бежать!» – дрожа всем телом, повторяла она себе, но вредный голосок твердил: «Телефон! Телефон! Телефон! Идиотка!»
Голова Удо показалась над велосипедами. Он неуклюже задвигался, и «Pixis» зашатало новым приступом предсмертных судорог.
«Девочка! Девочка моя! Прости! Прости меня! Не сердись! –
забормотал Удо. – Всё в порядке! Мы выберемся! Я не должен был заставлять тебя! Ты просто сорвалась! Я заставил тебя сесть в эту машину. Прости!»
Его вкрадчивый голос чудовищным образом контрастировал с его разбитым в кровавое месиво лицом, на котором уже невозможно было разобрать, где та рана, которую нанесла ему Анна. Во всяком случае карандаша уже не было видно.
«Нет! Нет! Нет!» – сказала она себе, но уже не смогла двинуться с места, разрываясь между паническим ужасом и парадоксальной жалостью и раскаянием.
А Удо не терял времени: размашисто и довольно ловко для его положения он уже выкинул назад за лобовое окно один из преграждавших ему путь велосипедов.
«Ямада...» – донеслось опять до слуха Анны, и она решилась, до боли закусила губу и кинулась к Цуруги.
– Брось её! – встрял Удо, расправляясь со вторым препятствием. – Ищешь свой телефон? Он в мусоре! Я все их в мусор выкинул. Помоги мне!
Анна рванулась было назад, но поздно – крепкая мужская рука вцепилась в её плечо. Ноги подкосились. Микроавтобус застонал ещё надрывнее, а его кузов угрожающе взмыл вверх. Но Удо почему-то медлил.
И тут Анна разглядела, что он не мог двинуться дальше, спутанный цепкими объятиями мертвячки. Он дёргался и стонал, но Цуруги с нечеловеческой силой тянула его к себе.
«Ямада...» – прошипела она.
И Анна всё поняла. Она содрала с себя ненавистную руку и всем телом толкнулась в бампер.
Удо успел провести пальцами по её волосам. Он вскрикнул и взвыл почти по-звериному. Но Анна уже не видела его. Зад машины взмыл в небо, и, с жутким грохотом скользнув по каменистому склону, Pixis сорвался в пропасть.
Анна рухнула на землю. Через секунду её оглушил резкий и раскатистый звук, словно от удара демонтажного шара треснула и обвалилась тяжеленная бетонная плита.
Медленно и осторожно Анна поднялась и приблизилась к краю обрыва. Резко потянуло бензином. В неверном свете луны она смогла разглядеть, что у самого подножия высокого берега лежит перевёрнутый вверх днищем микроавтобус. Не взрывается, не полыхает, а просто буднично и скучно лежит. Какие-то остаточные осыпания всё ещё били мелкими камешками по стальному корпусу, но в целом вокруг уже восстановилось природное умиротворение апрельской ночи в тихой сельской глубинке. Журчала и плескалась мелкая река. Посвистывал ветер. А порой раздавались пронзительные отрывистые звуки – похоже, что дикие хищники перекликались между собой.
Анна почувствовала, как хлипкий берег начал проседать под её ногами и поспешила отступить. Волосы хлестнули её по лицу, и она вспомнила про заколку: усталым, но привычным движением скрутила узел и скрепила его на затылке. Прохлада ранней весны начала забирать её. Поёжившись, она подхватила с земли мусорные мешки и в каком-то иррациональном отупении побрела к придорожным зарослям. В голове было абсолютно пусто и глухо. Словно все чувства разом её покинули.
***
Спасительное кресло Хонды. Прежний родной уют.
«Неужели я здесь?! Неужели добралась? И это, правда, я?!» – безучастно глядя в тёмное и мокрое от дождя лобовое окно, размышляла Анна.
Ночная дорога тянулась бесконечно. Холодное пятно телефонного фонарика скользило по шероховатому асфальту, как призрачный поводырь. Ноги были словно налиты свинцом, но Анна упрямо переставляла их, стараясь не думать и не чувствовать.
Но сейчас в тепле и безопасности автомобильного салона мысли зароились в голове, как встревоженные осы: «Что я такое? Сколько людей пострадало от моей глупости! И я буду жить дальше? Как ни в чём не бывало?»
Глухомань просёлочных дорог казалась болезненно однообразной, лишь тень какого-то осторожного дикого животного, неотрывно сопровождавшая её, оживляла мёртвенный покой окружающего пейзажа. А впрочем, ветер всё продолжал тоскливо свистеть в кронах невидимых деревьев, и надрывно покрикивали какие-то неведомые лесные твари.
«Раз-два, раз-два!» – выверяла Анна шаги под надоедливое шлёпанье перекинутых через плечо мусорных мешков.
Она механически двигалась дальше, а её эфемерный спутник, не отставая, трусил рядом и норовил ткнуться острой мордой в её измождённую ладонь.
«Я предала всех... Всех, кого любила и не любила. Рёта погиб. Так страшно, так незаслуженно», – упрекала она себя, уронив голову на руль.
«Нет-нет, я сделала, что могла», – попыталась Анна найти себе оправдание и вызвала в памяти картину недавнего прошлого: дрожащими руками, сидя у края обрывистого берега, она суматошно перебирает мусор в чёрных лоснистых мешках, а найдя наконец чужой телефон, делает несколько фотографий реки и выставляет геолокацию.
«И Рёта сам впутался в эту историю. Наоборот – это он сказал мне «прости». Он был благодарен, что я пришла за ним. Ведь весь его роман с Цуруги оказался ложью», – выискивала Анна всё новые предлоги не винить себя.
Но образ Рёты, его худая, по-юношески нескладная фигура вдруг всплыли прямо перед её глазами. Он сидел, примотанный к стулу, беспомощный и униженный. Его нежные музыкальные пальцы были искорёжены пыткой. Он страдал, он обезумел от боли и бессилия.
«Ничего бы этого не случилось, если бы не я», – вновь начала Анна и в отчаянии ударила руками по рулевому колесу раз, а потом снова, снова и снова.
«Соберись, тряпка! Ты что, зря прошла весь этот путь?!» – очнулся и заговорил вредный голосок.
Едва она привыкла к ночному холоду, как вдруг небо озарилось ломаной неоновой вспышкой – молния! Глухо пророкотали раскаты грома. Пока ещё далеко, но гроза неумолимо приближалась. Анна попробовала бежать, и тень её спутника оживилась и бросилась вперёд.
Вслед за первыми несмелыми каплями сразу же стеной хлынул ливень. На мгновение над землёй поднялся томительный аромат свежеувлажненного грунта, и сейчас же потоки воды стали непроглядными. И Анна уже ничего не чувствовала, кроме мучительной дрожи озноба. А тень дикого зверя бежала подле, сбивая сплошные струи, рассекая серовато-мглистым корпусом бессонную плоть ночи и дождя.
«В связи со сбоями в подаче электроэнергии, вызванными прошедшей грозой, лифты временно не работают. Приносим извинения за причинённые неудобства!» – гласил неказистый листок, приклеенный прямо над кнопками. Анна оправила полы свободно сидящего серого костюма и со вздохом направилась к лестнице. Голубое безмятежное небо ничем не напоминало о недавнем ненастье. Белёсые пролёты, кружа, уходили всё выше и выше, как будто вели в самое сердце запредельной синевы.
Как тосклива и бесприютна была пустынная ночная глушь! Как только Анна не ускоряла шаг, выбиваясь из сил и почти падая, унылый пейзаж никак не менялся: по обеим сторонам от дороги беспрерывно тянулись волнообразные горы, грубо прорисованные антрацитом по фиолету тёмного неба, а может, то были непроходимые вековые леса, кишащие злыми демонами и заблудшими душами.
«Скорее! Скорее! Скорее!» – твердила Анна.
Или ей только казалось, что она движется? Или она всё ещё сидела на высоком обрыве, судорожно выжимая непослушными пальцами «SOS» в новом посте под фотографией безмятежно живописного ночного берега, которую только что сама разместила в аккаунте незнакомого ей Ямадзаки.
«Я выбросила телефон или нет?» – вдруг переполошилась Анна и схватила было мусорные мешки с пассажирского сиденья.
«Успокойся! Успокойся!» – вновь воззвал к ней навязчивый голосок.
И она посмотрела на себя в зеркало заднего вида: потное, заляпанное грязью лицо, с точками запекшейся крови на скуле у левого глаза – брызги или ссадины? Анна достала из бардачка упаковку влажных салфеток и с ожесточением принялась тереть щёки, машинально включила радио, выдавила на ладонь крема и шлёпнула его на горящее лицо.
«На месте автомобильной аварии полиция обследует русло реки. Пока количество пострадавших уточняется. И новости погоды...» – монотонно забубнил голос диктора.
«Нет! Нет! Нет! Я никогда не отмоюсь от этой грязи!» – вдруг сорвалась Анна и порывисто выскочила из машины.
А ступеньки всё бежали вверх, так легко, словно завитки невесомых облаков. Анна устало поднималась, минуя пустые и тихие этажи. Дом пребывал в дремотной неге занимающегося дня. Лишь ранние пташки подавали голоса, как будто приветствуя одинокую путешественницу. А она дышала полной грудью, она наслаждалась свежестью и чистотой умытого дождём прозрачного утра.
И где только взялись силы бежать? Но она бежала, задыхаясь и захлёбываясь. Фонарик бился лучом в удлинённые капли, и серебрил их, и пронизывал до черноты. Силуэт ночного зверя мелькал за пеленой дождя. Анна спешила за ним, то и дело теряя равновесие, слишком резко ныряя вперёд и в последний момент каким-то чудом удерживаясь от падения. Ночь не кончалась, гроза не кончалась! И вспышки рассекали нутро тёмного мира тысячью холодных мечей. И небо рвалось над головой в клочья, опадая чудовищным грохотом, и рыком, и рёвом.
Мелодично булькнул телефон. «Когда тебя ждать?» – всплыло сообщение от Такаси. «Уже на лестнице!» – остановившись, набрала ответ Анна. И снова ухватилась за прохладные перила.
«Даже не верится! Как будто сон! – подумала Анна, глядя на уходящие в лазурь утренней безмятежности светлые ступени – Всё позади?» И ей захотелось обернуться, словно за спиной можно было увидеть не только пролёты нижних этажей, но и весь пройденный путь, где она в отчаянии прорывалась сквозь муть и грязь.
Где она сдирала с себя лохмотья изношенного костюма, и подставляя лицо и обнаженное тело ледяному ливню, и плакала, теряя слёзы в каплях дождя. Где она обессиленная падала прямо в чёрную воду. Она – жалкая, вымокшая и вымотанная, выпотрошенная и вывернутая, обращенная в нечто противоестественное, в какую-то извращенную версию себя.
Но нет! Она поднялась, и закричала, и завопила, срывая голос до саднящего в горле хрипа, выплёскивая переполнявшие её боль, кровь и безумие прямо в лицо безжалостных и беспощадных небес, низвергавших на неё молнии и громы и весь убийственный гнев негодующей природы.
«Доброе утро, милая! Ты вернулась!»[3] – радостно воскликнула голова Такаси, высунувшаяся ей навстречу с балкона верхнего этажа.
«Я вернулась?»
***
Анна подставила лицо солоноватому бризу и блаженно вздохнула. Солнце не палило, низкие сизоватые облака плотно затянули майское небо, но мягкое ласкающее тепло едва перевалившего за половину дня манило остаться на пляже подольше.
Анна потянулась на шезлонге и, приподняв полу шляпы, посмотрела на лежавшего рядом Такаси. Он сосредоточенно читал книгу в сдержанно сером твёрдом переплёте, уткнув заостренный кончик длинного носа почти в самые страницы.
– Почему ты никак не можешь расслабиться? – шутливо пристала она к нему.
– Я расслабляюсь. Это очень интересно! – отозвался тот, не отрываясь от текста, и торопливо листнул дальше.
– Ну да! Так и поверила! Публицистика? Это же такая скукота!
– Вовсе нет! Некоторая публицистика получше художки будет! – запальчиво возразил муж.
– Получше? То есть более правдоподобно придумано что ли? – хмыкнула Анна и нагнулась, пытаясь рассмотреть название книги.
– Нет, не придумано! Я имел в виду... Вот давай лучше я тебе прочту кусочек! – предложил Такаси и продемонстрировал жене обложку с надписью «Что сказал висельник[4]. Хроники встреч с осужденным».
Дождавшись снисходительного кивка, муж торопливо выискал где-то в начале томика нужное место и нараспев продекламировал:
« – В глубокой ночи, в беспросветно-кобальтовой её сердцевине мир озаряется лишь грозовыми вспышками. Ливень хлещет по расходящимся волнам дикой травы. И женщина, прекрасная, стройная, как стебелёк, тонкая, как луч холодной электрической вспышки. Женщина, обнаженная и босая, бежит словно танцует в густой высокой траве. Молнии выхватывают из тьмы её влажную, как будто только что вылепленную из глины, фигуру. Ветер несёт ей в лицо дождевые капли и треплет её тёмные свободно вьющиеся по плечам волосы. Она смеётся и летит сквозь ночь легко и грациозно.
А я тень, я тень призрачного зверя. Моя шерсть – голубоватое мерцание рассыпающихся в ничто искр. Моё дыхание – обжигающие веяние далёкого небытия. Моё тело не существует, моя душа мрачна и вывернута наизнанку. Но один лишь вид женского силуэта, рвущего холодное пространство, одна лишь её хрупкая, временная красота, такая уязвимая перед чернотой смерти. Она, это женщина возвращает меня к жизни. Я устремляюсь за ней, ловлю её взгляд раскосыми жёлтыми глазами. Она светла и чиста. Чиста, как кристальные слёзы неба, чище, чем любое существо, которое я когда-либо встречал. Кружу у её ног опаловой россыпью света.
Только она видит меня. Только она меня не страшится. Она несётся со мной на перегонки. Она заливисто хохочет в ответ на мой грозный рык. Она подпевает моему вою.
Мы не устаём. Мы готовы остаться в этом танце навечно. Мы созданы плотью самого мучительного ночного кошмара. Но нет нас нею прекрасней.
И этого я не забуду даже после смерти.
– И это был сон?
– Не знаю? Это была моя любовь, – он пожал плечами и опустил на стол руки, звякнув тяжелыми наручниками, что цепью соединялись с кандалами.
Я медленно перевёл дыхание и предложил ему сигарету:
– Мне сказали, здесь можно курить.
– Нет, никогда не курил. Тупая привычка.
– Тогда продолжим. Так где вы очнулись после клинической смерти? В машине скорой помощи? В больнице?»
Такаси торжественно захлопнул книгу и устремил на жену вопросительный взгляд.
– Ну что? Парень пережил клиническую смерть[5]! И его приговорили к смертной казни! А? Как тебе? Он что-то испытал в этой жизни! – восторженно прокомментировал он.
Но Анна не поддержала его восторгов. Немного хмуро, словно с недовольством, она забрала у мужа книгу.
– Так этот парень преступник? Убийца? – медленно, как будто собираясь с мыслями, уточнила она и низко склонила голову.
Такаси лишь успел разглядеть, что она прикусила нижнюю губу, а это всегда выдавало её волнение. Значит, она спорит с ним просто из азарта, и фрагмент её всё же зацепил!
Приободренный, Такаси легко подтвердил догадку Анны:
– Да, парень уже много наворотил к своим тридцати. Между прочим, он и с делом Hayashi Seiyaku связан. Это тот самый Юдзин Аобаяси. Я поэтому и решил почитать.
– Ах, вот как? – отогнав от лица какую-то невидимую мушку, холодно отозвалась Анна. – То есть это он убил того парня, который украл документы.
– Омори? Выходит, что так. Ты разве не следила за новостями?
Анна лишь пожала плечами в ответ.
– Ну так что? Скажешь, не впечатляет?! Этому смертнику есть что сказать! – видимо, решив, что за ним осталось последнее слово, с победным видом заключил Такаси и даже откинулся на шезлонг.
– Ну да... Парень – маргинал, преступник, убийца, а изъясняется как придворный поэт. Есть чем впечатлиться! – с лукавством в голосе припечатала Анна мужа и рассмеялась
– Но... но... Просто... Тут сказано, что текст интервью был отредактирован... – растерялся тот от неожиданности.
– Ага! Отредактирован! Но всё – правда! – Анна продолжала веселиться, как бы между делом листая книжку и заглядывая то в конец, то в начало.
– Это не ради вымысла! А ради того... Ну чтобы воспринималось легче, – неумело попытался опровергнуть критику Такаси.
Но жена всем видом демонстрировала, что теперь уже не верит ни единому слову из написанного.
– Беллетристика хотя бы честно нас обманывает! – заключила она и со вздохом вернула чтиво мужу.
– Так его казнили? – словно бы из чистого любопытства спросила она и посмотрела на плескавшиеся вдалеке яростно синие волны.
– Нет, это дело нескорое. Его адвокат апелляции подает. Настаивает, что он действовал в целях самообороны. А все остальные погибшие... – снова воспрял духом и увлечённо заговорил Такаси, и с таким энтузиазмом, как будто собирался пересказать ей всю книгу от корки до корки.
Но тут его прервал подскочивший к их шезлонгам худой и загорелый четырнадцатилетний мальчишка в чёрных плавательных шортах.
– Мам! Пап! Скажите Ри! Пусть даст мне покататься! – занудел он, почесав облупленный нос.
– Нет! – твёрдо ответила Анна.
– Ты же слышал, что сказали в прокате! Только с 16 лет! – вставил Такаси.
– Но Ри ещё нет шестнадцати!
– Кай! Не глупи! Через неделю будет, – не поддалась на аргумент мать.
– Да я её на полголовы выше! – не оставлял надежды Кай и жалостливо кривил губы.
– А я говорил, что не стоит ехать на этот пляж! – выразительно взглянув на жену, проговорил Такаси и уткнулся в книгу.
– Да! Завтра поедем на другой, – согласилась Анна и прибавила, обращаясь к сыну: – И вообще, погода портится. Скажи Ри, пусть сдает скутер[6]. Едем назад в гостиницу.
Кай шмыгнул, но послушно помчался к кромке прибоя и бодро заорал: «Ри! Ри! Пора возвращаться!»
«Пора возвращаться...» – эхом прозвучало в голове Анны, но она сейчас же встряхнулась, поднялась на ноги и обвела взглядом озабоченных сборами Такаси, Кая и Ринку.
Когда они уже подошли к парковке, упали первые капли дождя. Дети засуетились у машины, торопясь засунуть в багажник сумки, полотенца, мячи, матрасы, шляпы.
Но Анна не спешила. Нагретый за день асфальт и пыльный грунт медленно темнели, отдавая лёгкий и пряный запах чуть влажной, но ещё не мокрой земли.
Анна вспомнила, что у этого мимолётного состояния есть своё название.
«Зачем? Через секунду его уже не станет», – подумалось ей.
И правда, полило сильнее, и стена воды сразу же смыла все акварельные ароматы первых мгновений. Запахло свежестью, повеяло прохладой.
Октябрь, 2024
Примечания.
[1] «Сталинит» – марка особо прочного закалённого стекла, разработанная в Советском Союзе. Это стекло подвергалось специальной термической обработке, которая повышала его прочность в несколько раз по сравнению с обычным стеклом. Произведенное в 1940-х годах, оно получило широкое распространение и стало символом надёжности и технического прогресса. Название «сталинит» произошло от слова «сталь», что подчёркивало его высокую прочность и устойчивость к механическим воздействиям. В современном контексте термин применяется к различным видам закалённого стекла, которое используется для повышения безопасности и долговечности остекления.
[2] «Брелок, чтобы разблокировать багажник» – речь идёт о пульте дистанционного управления (брелоке автосигнализации) с функцией открытия багажника. Дело в том, что в модели Тойота «Pixis Mega» не предусмотрена штатная кнопка для автоматического открывания багажника, и он открывается вручную. Но функция по дистанционному открытию багажника может быть реализована через дополнительно установленную автосигнализацию.
[3] «Ты вернулась!» – близкий эквивалент этикетной японской фразы 「お帰りなさい。」(«окаэри́ наса́и» – «с возвращением!»), которой традиционно приветствуют, приходящего домой члена семьи.
[4] «Висельник» – речь идёт об осуждённом, приговорённом к сметной казни. Дело в том, что Япония остаётся одной из немногих развитых демократических стран мира, активно применяющих смертную казнь. Казнь осуществляется через повешение и применяется преимущественно в случаях множественных убийств. В исключительных случаях смертный приговор может быть вынесен и за единичное убийство, если оно сопряжено с особой жестокостью или отягчающими обстоятельствами. С 2000 года в Японии было казнено 98 заключенных, причем последняя казнь была проведена в 2022 году. По состоянию на 2024 год казни ожидают 107 приговоренных к смерти заключенных.
[5] «Клини́ческаясмерть» – обратимый этап смерти, переходный период между жизнью и биологической смертью. На данном этапе останавливается работа сердца и прекращается дыхание, полностью исчезают все внешние признаки работы организма. При этом гипоксия не вызывает необратимых изменений в чувствительных к ней органах и системах, сохраняются обменные процессы в тканях и возможно восстановление жизненных функций. В отсутствие реанимационных мероприятий клиническая смерть при нормальной температуре тела длится не более нескольких минут, после чего наступает биологическая смерть (необратимое состояние).
[6] «Ску́тер» (от англ. scooter – «самокат») – в данном случае речь идёт о гидроцикле (другие названия: «водный мотоцикл», «аквабайк»). Это скоростное персональное водное транспортное средство (плавсредство), предназначенное для движения путём глиссирования по водной поверхности. Гидроциклы обычно имеют длину до трёх метров и грузоподъёмность до 300 килограммов, могут развивать скорость до 200 км/ч. Используются для отдыха, в спортивных целях, для спасения людей и для охраны правопорядка.