— Хватит, Ирка! — жёстко бросила Татьяна. — Ты не имеешь права хозяйничать тут!
Она стояла посреди обветшавшей родительской кухни, у которой стены пропахли временем, старым маслом и молчанием. Ирина, сгорбившись, схватилась за край стола, словно он мог спасти её от урагана, набирающего силу в лице старшей сестры.
— Я… я и не претендую на всё… — пробормотала Ирина. — Но неужели ты не понимаешь, что этот дом — моя жизнь?
Татьяна презрительно прищурилась, проводя ладонью по застиранной скатерти. От её прикосновения взвилась пыль, будто подчёркивая, насколько давно их отношения уже покрыты слоем обид и недомолвок.
— Твоя жизнь? — Татьяна прикусила губу. — Да хоть бы однажды позвонила мне, когда маме было плохо. Но нет, всю заботу словно сама «взяла» и теперь пытаешься использовать это против меня!
Они выросли здесь, в этом доме, построенном отцом — Петром Петровичем — для своей жены, Марии Ивановны. Говорили, что когда-то отец припрятал редкие старинные монеты, способные избавить семью от бедности на всю жизнь. Слухи об этом ходили по всей округе, да так и остались слухами.
Татьяне было уже пятьдесят пять, и она жила в городе с мужем-военным и сыном, который готовился к выпуску из института. Ирина, младше на пять лет, по характеру тихая и кроткая, вроде бы всегда мечтала о простой домашней жизни. Последние годы она проводила рядом с матерью, ухаживала за ней — то в огороде помогала, то полы драила, то бегала по магазинам.
Когда Мария Ивановна слегла с инфарктом, сёстры внезапно поняли, что могут лишиться самого близкого человека. А значит, придётся решать, что делать с домом, землёй и тем самым таинственным «кладом», который, говорят, отец оставил. Каждой хотелось верить, что именно ей достанутся и стены родного дома, и легендарное сокровище.
— Слушайте, давайте уже успокоимся, — произнёс муж Татьяны, Владимир, появляясь на пороге кухни. Высокий, в военной куртке, с сединой на висках, он казался тем самым «голосом разума», которого в семье порой очень не хватало. — Мама ещё жива, и она может поправиться. А мы тут все заранее делим шкуру неубитого медведя.
— Это не «шкура», — охрипшим голосом возразила Ирина. — Это наш дом… и нам важно сохранить его.
Татьяна, однако, не унималась. Её подстёгивала собственная нужда:
— А жить нам на что? Сын заканчивает институт, мужу через пару лет на пенсию… Откуда я возьму средства, если не продать хотя бы часть имущества?
Вдруг из прихожей выглянула двоюродная сестра Светлана: лет сорока пяти, с настороженными глазами и тяжёлым взглядом. Её недавно позвали в гости, чтобы «посоветовалась с роднёй насчёт завещания» — ну и проверить, не включила ли Мария Ивановна Светлану в круг наследников.
— Я тут тоже кое-что слышала про завещание, — осторожно сказала Светлана, сжимая в руках пухлый конверт. — Тётя Мария до недавних пор говорила, что не оставит меня без внимания… Как-никак я ей помогала год назад, когда ты, Ира, болела, помнишь?
Ирина помрачнела, вспоминая, как весной лежала с воспалением лёгких, и действительно, Светлана приезжала тогда в село, помогала Марии Ивановне готовить еду. Но это было всего пару недель. Неужели за такое короткое время она успела втереться матери в доверие?
— Ты чего добиваешься? — Татьяна выпрямилась. — Надеешься урвать долю, пока мы тут ссоримся?
Светлана вспыхнула:
— А хоть бы и да! Почему это только вам всё достаётся? Я ведь тоже внучка бабушкиного брата…
— Мы дочери родные, — отрезала Ирина, с трудом удерживая нервную дрожь. — Сначала разберёмся с мамой, а потом…
Тут Светлана, будто услышав что-то в другой комнате, рванулась в сторону спальни. Татьяна кинулась следом, Ирина, чуть замешкавшись, тоже поспешила туда, зажав в ладони свою тревогу.
Они обнаружили, что часть старых вещей матери разбросана на полу: колыбельное лоскутное одеяло, альбом с выцветшими фотографиями, пожелтевшая тетрадь. Светлана держала в руках небольшой кожаный портфель с золотистым замком, а глаза её сияли победным блеском.
— Что там? — Татьяна отобрала портфель, лихорадочно ощупывая замок.
— Может, это завещание? — Ирина затаила дыхание.
В портфеле нашлись какие-то бумаги: счета за электричество, старый паспорт отца, несколько удостоверений о наградах, ещё что-то… И вот среди них — свернутый пополам листочек в клетку, исписанный мелким корявым почерком.
— Читай, — не вытерпела Ирина, чувствуя, как сердцебиение отзывается в горле.
Татьяна развернула бумагу и вслух произнесла:
«Я, Мария Ивановна, в здравом уме… завещаю дом и участок своим дочерям, Ирине и Татьяне, поровну…»
Она остановилась, перевела взгляд на двоюродную сестру. В комнате зависло молчание, будто время оборвалось на мгновение.
— Ну вот, — вздохнула Светлана со смесью разочарования и обиды. — А мне значит ничего…
Владимир, стоявший в дверях, тяжело выдохнул. Он как будто предвидел, что сейчас напряжение в комнате возродится с новой силой.
— Поровну, — повторила Татьяна, и в голосе её скользнул ледяной оттенок. — Значит, половина моя и половина твоя, Ира.
— Постой, а где же упоминание о том, что Ирина ухаживала за мамой? — вдруг возмутилась Светлана. — Может, есть дополнительная бумага?
Она принялась лихорадочно просматривать остальные документы, но ничего похожего не нашла. Разочарованная, она швырнула бумаги обратно.
— Нет уж, — твёрдо сказала Татьяна. — Здесь всё ясно. Я не дарю тебе свою долю, Ира. Или мы продаём дом, или ты выкупаешь мою часть.
Ирина ощутила, как в груди нарастает отчаяние. Она вспомнила, как неделями сидела у больничной койки матери, ходила по врачам, а сестра тем временем жила себе в городе, занималась своими делами. А теперь, когда дело дошло до наследства, Татьяна вдруг всплыла, как айсберг в океане, и тут же предъявила права.
— Я не продам наш дом, — сказала Ирина, и голос её надломился от сдерживаемых слёз. — Ни за какие деньги. Это жива́я память о папе, который строил его собственными руками… о маме, которая всё здесь обустраивала.
— У тебя просто нет выхода, — Татьяна скрестила руки на груди, упрямо стиснув губы. — Мне нужны деньги, Ира. Если тебе так дорог этот дом, придётся раскошелиться.
— А те монеты? — вскользь спросила Светлана, словно брошенное разжигающее полено в огонь. — Может, вы хоть их найдёте и как-то разрешите вопрос без продажи?
— Монет нет, — с горечью прошептала Ирина. — Может, это просто старая байка.
Светлана ещё попыталась возразить, но поняла, что её надежда на «сокровище» рушится. Она печально подняла сумку, мимолётно взглянула на Татьяну и Ирину:
— Ну и ладно… Гляжу, моё участие здесь никому не нужно.
Она вышла, громко хлопнув дверью. Вслед за ней тихо скрипнули доски пола и стихли вдали.
Владимир посмотрел на жену, потом на Ирину.
— Девочки, давайте без драк. Если надо — оформим всё по закону. Решайте сами, я влезать не хочу.
Он тоже вышел из комнаты. Оставшиеся сёстры столкнулись взглядами, полными недосказанности и давно зреющей горечи.
— Таня… — прошептала Ирина, прижимая к груди тот самый листочек-завещание. — Неужели тебе всё равно, что этот дом — всё, что у нас есть от детства?
— Мне не всё равно, — внезапно дрогнул голос Татьяны. — Я помню, как папа водил меня за руку по саду. Как мы вместе красили забор… Просто у меня нет другого способа получить необходимые деньги.
Ирина осела на продавленный диван в родительской спальне. В воздухе стоял удушливый запах старых книг и тоски. Она не знала, как быть, чувствовала себя загнанной в угол: или продать дом, или как-то найти средства, чтобы выкупить долю. Но где взять такие деньги?
— Я возьму кредит, — проговорила она наконец, поднимая на Татьяну покрасневшие глаза. — Я… я готова рискнуть, лишь бы дом остался нашим. Точнее… моим. Но он по-прежнему будет здесь стоять, для мамы, если она вернётся из больницы.
Татьяна молчала долго, глядя на застиранное одеяло, на котором когда-то они обе играли в детстве. Потом тяжело вздохнула:
— Ну что ж… Раз так, оформляй. Но я предупреждаю: у меня очень мало времени. Может, месяц, может, два. Иначе придётся ставить дом на продажу.
Ирина кивнула, прикусив губу. Она понимала, что это шаг в никуда. Но выбора не было — продавать то место, где прошла вся её жизнь, означало бы предать и память, и мать.
— Я надеюсь, ты не сорвёшься, — Татьяна смягчилась, увидев, как глаза сестры полны слёз. — Поверь, мне самой больно даже думать, что мы разойдёмся врагами. Но мир таков: если я не решу сейчас свои проблемы, потом будет ещё хуже.
Слёзы прокатились по щекам Ирины. Она взглянула на сестру:
— Может… нам стоит поехать к маме в больницу вместе? Пусть она хотя бы знает, что мы не дерёмся…
Татьяна уставилась в пол, затем кивнула:
— Хорошо. Завтра с утра. А пока… давай приведём в порядок её комнату. Кто знает, может, она ещё приедет сюда и проживёт с нами годы.
Они некоторое время молча разбирали вещи на полу, аккуратно раскладывая памятные сувениры по местам. Наконец, когда в комнате стало светлее, а груды старья исчезли в шкафу, сёстры сели на диван рядом — и Татьяна робко протянула руку Ирине. Та ответила пожатием, и в уголках её губ промелькнула слабая улыбка.
Дом словно притих, прислушиваясь к их примирению. Когда-то в этих стенах звучал отцовский смех, а мама, с весёлыми песенками, готовила на кухне фирменные ватрушки. Может, всё ещё не потеряно?
Конечно, конфликт не решился окончательно. У Ирины впереди оформление кредита и переговоры с банками, у Татьяны — ожидание своей денежной части. А Светлана, оставшись не у дел, уехала прочь, втайне лелея досаду, что ей ничего не досталось.
Но самое главное, что сёстры сохранили хрупкую надежду на будущее. Ветер скользнул по огороду, раскачав ветви яблонь, когда-то посаженных отцом. Словно невидимый свидетель, он тихо шептал о том, что родные узы, какими бы горькими ни были ссоры, всё-таки не так просто разорвать, если в сердцах ещё тлеет тепло.
Так кончился этот день — день, когда старая семейная тайна, слухи о кладезе монет и бесценная родительская любовь столкнулись в одном гремучем коктейле. Но несмотря на всю отчаянную борьбу и боль, сёстрам удалось — пусть и на грани срыва — найти возможность сохранить самое дорогое.
НАШ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.
Понравился вам рассказ? Тогда поставьте лайк и подпишитесь на наш канал, чтобы не пропустить новые интересные истории из жизни.