Это нетривиальное событие, вышедшее в топ федеральных новостей, заставило СамолётЪ вспомнить о судьбе бывших членов правящей партии в советской России.
Для начала кратко напомним суть произошедшего в Вологодской области. После избрания губернатором региона Георгия Филимонова произошли серьёзные изменения не только в руководстве областью, но и в местном политсовете партии «Единая Россия». Из этого органа вместе с экс-губернатором Олегом Кувшинниковым были исключены все лица, так или иначе связанные с «микросообществом», сложившимся в регионе в зоне политического «притяжения» крупнейшего предприятия – «Северстали».
Надо сказать, что «микросообщество» это, включающее не одну сотню человек, являвшихся лоббистами корпоративных интересов металлургической компании, складывалось довольно долго – походы металлургов в политику начались ещё в бытность главой региона Вячеслава Позгалёва, тоже выходца с Череповецкого металлургического комбината.
Не КПСС
Идейным вдохновителем и кадровым воспитателем когорты будущих политиков был Георгий Шевцов, бывший директор социально-бытового комплекса «Северстали», затем спикер областного Заксобрания и депутат Госдумы.
Одним из его воспитанников и был нынешний депутат нижней палаты российского парламента, исключённый из рядов «единороссов». Под чутким руководством Георгия Егоровича Алексей Валерианович Канаев прошёл путь от директора городского телеканала до политика регионального, а потом и федерального уровня.
И в условиях смены элит в Вологодской области, начавшейся с приходом нового губернатора, Канаев стал едва ли не единственным представителем уходящего политического класса, который проявил открытое недовольство происходящим. Выразилось это главным образом в критике принятого в регионе по инициативе губернатора так называемого закона «1214», ограничивающего время и места продажи алкоголя. В народе этот закон прозвали «полусухим». Он вызвал довольно живой отклик общественности, в том числе и на федеральном уровне. Нашлись у него и свои критики. И среди них Алексей Канаев оказался едва ли не единственным местным и одним из самых радикальных.
Дополнительных «красок» происходящему добавил и тот факт, что, имея довольно низкую популярность в своём регионе, депутат-единоросс сумел вынести своё особое мнение из областной «избы» на уровень общероссийской повестки. Чем, собственно говоря, видимо, и вызвал недовольство нового руководства региона и региональной партийной организации.
А учитывая, что партийной дисциплине и партийной консолидации на Вологодчине теперь уделяют особое внимание, исключение Канаева из партийных рядов было фактически предопределено.
Дальнейшая политическая и партийная судьба Алексея Валериановича теперь выглядит туманно. Сам он заявляет о желании оспорить решение областного политсовета «ЕР», а сам факт исключения из партии, как уточняют источники в Госдуме, «исключение из партии не влечет за собой автоматического исключения депутата из фракции» (сейчас в её состав входят 34 депутата, не имеющие партбилетов).
Таким образом, результат исключения получился довольно вегетарианским – никакими особыми карами оно Алексею Канаеву не грозит. Худшее, что может быть, если не удастся восстановить членство в партии, – Канаев больше не сможет баллотироваться на выборах по партспискам «Единой России».
Всё-таки, покойный Виктор Степанович Черномырдин был не совсем прав, когда говорил, что в России «какую партию ни начнёшь строить, всё время получается КПСС». В этой самой КПСС, с членством и последствиями его лишения, было гораздо строже, чем нынче в «ЕР». В конце концов, человек, выходящий из «Единой России», теряет административные рычаги и карьерные возможности, но не жизнь и свободу, как это было с коммунистами сто лет назад.
«Душевная усталость»
Об этом нам напоминает профессор исторического факультета Тель-Авивского университета Игал Халфин, автор вышедшей год назад в «Новом литературном обозрении» книги «Автобиография большевизма. Между спасением и падением». В ней он обращает внимание на особое положение членов партии большевиков, каждый из которых должен был стать «новым человеком», перековать себя с помощью коммунистической этики, разобраться в своих изъянах и преодолеть свои сомнения. Соединяя в своем исследовании анализ автобиографий с изучением коммунистической психологии и социологии, автор убедительно показывает, как складывались предпосылки для последующего Большого террора.
Подспудно они начинались с того, например, что коммунисты, вышедшие из партии по своему желанию, не могли рассчитывать на легкое восстановление в ее рядах. «Бывшие» считались опаснейшим элементом, рассерженным и обозленным, чинившим разные козни против партии. За исключением из партии следовало, как правило, повышенное внимание со стороны спецслужб. Причём на самовольные выходы смотрели гораздо жёстче. В 1921 году начался отток из партии по причине несогласия с НЭПом (несогласия, гораздо более жёсткого, чем нынешние вологодские разногласия вокруг «полусухого закона», СамолётЪ), и групповые выходы стали распространенным явлением. В целом ряде уездов в 1921 году и в начале 1922 года ежемесячно выходило из партии до 10% членов. Исключенный из партии студент Тыдман так, например, извинялся перед ячейкой Ленинградского института инженеров путей сообщения:
«Нэп, его отрицательные стороны вызвали чрезвычайно тяжелую борьбу, разочарование. Очень тяжело было освоиться с новой обстановкой после продолжительной варки в самой гуще «военного коммунизма». При виде свободно спекулирующих, пьянствующих и «капиталистически накопляющихся» нэпманов испытывал мучения собаки, вынужденной терпеть соседство кошки».
В 1924 году Тыдман просил о восстановлении членства в партии, но без успеха.
Если политически зрелый студент не подчинился линии партии, то это не могло быть непреднамеренно, считала партия. Только отступник не стал бы отрекаться от своих взглядов после повторных указаний на их контрреволюционное значение. Что же мог сделать «бывший», чтобы искупить свой проступок? Какие дискурсивные ресурсы мотивировали повторное вступление в партию?
Как отмечает автор книги, раскаивающийся отступник имел в своем поэтическом арсенале одну-единственную стратегию защиты, основанную на аргументе о временном затмении. Слово «затмение» включает в себя набор риторических приёмов, которыми пользовались заблудшие коммунисты: в конце концов, даже идеальный дух может быть побеждён физическим недугом. Такой дух в точности был похож на солнце — классический символ сознания-совести в большевистской поэтике и иконографии, — которое временно заслонила луна.
«Единственный шанс на искупление для Шангина-Березовского, - пишет Халфин, приводя пример ещё одного партийного «отступника» - заключался в том, чтобы сделать основой своей защиты помутнение рассудка, — нечто, что следует понимать на грани буквального и метафорического. На короткий промежуток времени, гласил этот довод защиты, физическая болезнь победила сознание и заставила преданного товарища, чей разум (духовное) помрачен его телом (физическое), действовать как изменник. В дергающейся марионетке, покинувшей ряды партии, читателя просили узнать тело Шангина-Березовского. За нитки дёргала мания…»
Любопытно, будет ли иметь какое-то продолжение история с лишением Алексея Канаева партийного членства? И если да, будет ли депутат объяснять, что причиной его фронды областному политсовету были не политические мотивы, а «обостренная нервозность» и «душевная усталость»? А также сможет ли он вернуться в стан партийного «братства», или будет низвергнут в капиталистический «ад»?