Вера Михайловна никогда не думала, что в свои шестьдесят три года окажется в такой ситуации. После смерти мужа она привыкла жить одна в их просторной трёхкомнатной квартире, находя утешение в заботе о цветах и общении с соседкой этажом ниже – Анной Петровной. Размеренная жизнь, расписанная по часам: утренний кофе на балконе, просмотр любимых сериалов, полив многочисленных орхидей, которые давно стали для неё больше чем просто хобби. Каждый цветок имел своё имя, свою историю. Особенно она дорожила белоснежной орхидеей, которую муж подарил ей на последний, как оказалось, совместно проведенный день рождения.
Но один телефонный звонок перевернул всё с ног на голову. Раздражающая трель городского телефона – она до сих пор не признавала мобильные – застала её в момент пересадки любимицы в новый горшок.
"Вера Михайловна? Городская клиническая больница беспокоит. Ваш брат, Степан Михайлович Воронцов, поступил к нам в тяжёлом состоянии..."
Земля качнулась под ногами. Они не общались последние пятнадцать лет – после той ужасной ссоры из-за родительского наследства. Степан тогда настоял на продаже отцовского дома и разделе денег, хотя Вера умоляла сохранить память о родителях. Дом был старым, требовал ремонта, но каждый угол там дышал воспоминаниями о счастливом детстве. В той маленькой спальне наверху она делала уроки, сидя за старинным письменным столом красного дерева. В саду до сих пор росла яблоня, которую они с отцом посадили, когда ей было всего семь. А беседка, увитая диким виноградом? Сколько летних вечеров они провели там всей семьёй за чаем с маминым вишнёвым вареньем...
Степан же видел в доме только актив, который можно превратить в деньги. "Вера, пойми," – говорил он тогда, нервно расхаживая по гостиной. – "Дом разваливается. На ремонт нужны огромные деньги. Продадим – каждому достанется приличная сумма. Ты сможешь купить новую машину вместо своей развалюхи, я вложусь в бизнес. Нельзя жить прошлым!"
"А память? Память о родителях – это тоже актив, который нужно конвертировать в деньги?" – кричала она тогда.
"Память хранят не стены, а люди," – отрезал он.
Последовал громкий скандал, суд, раздел имущества. Степан всё-таки добился своего – дом продали. Вера тогда в сердцах сказала, что больше знать его не хочет. Так и вышло – пятнадцать лет полного молчания. Она даже не знала, чем он живёт, где работает.
"Вы его единственная родственница," – голос медсестры в телефоне звучал устало и немного раздражённо. – "Он очень просит о встрече. Состояние критическое, так что если хотите увидеться..."
Вера долго стояла у окна, глядя на привычный двор внизу. Мысли путались. С одной стороны, та давняя обида всё ещё саднила сердце. С другой – это же Стёпка, её младший братишка, которого она когда-то водила в первый класс, чьи разбитые коленки лечила, пока родители были на работе. Вспомнился вдруг случай из детства: ей было двенадцать, ему – восемь. Степан полез на высокое дерево за соседским воздушным змеем и сорвался. Перелом руки, сотрясение мозга. А она тогда соврала родителям, что это она его подговорила, чтобы брату меньше досталось...
***
В больничной палате Вера с трудом узнала своего когда-то статного и шумного брата. Исхудавший, с пожелтевшей кожей, он казался тенью себя прежнего. Но глаза – яркие, почти лихорадочные – смотрели на сестру с прежней решимостью.
"Верочка, прости меня," – прошептал он, пытаясь приподняться на подушке. – "Я был таким дураком. Ты была права тогда, насчёт дома. Знаешь, я ведь каждую копейку из тех денег проклял потом. Бизнес прогорел, всё потерял. Но сейчас речь не обо мне. У меня есть последняя просьба."
Рак поджелудочной, четвёртая стадия – Вера узнала это от лечащего врача позже. Метастазы уже добрались до печени. Счёт шёл на дни, в лучшем случае – на недели. А пока она слушала историю, от которой земля уходила из-под ног.
У Степана была внебрачная дочь – Марина, о существовании которой он узнал всего пять лет назад. Короткий роман с медсестрой в командировке, о котором он предпочёл забыть, обернулся появлением ребёнка. Девушка выросла с матерью-одиночкой в маленьком городке, еле сводя концы с концами.
"Танюша, её мать, никогда не требовала от меня помощи," – голос Степана дрожал. – "Я узнал о дочери случайно, когда Танюша умерла от инсульта. Марина тогда заканчивала школу. Пыталась разыскать отца – меня то есть. И знаешь, Вера, я как увидел её... Она так на маму нашу в молодости похожа. Те же глаза, та же улыбка. Даже жест этот – когда волосы за ухо заправляет..."
Он замолчал, переводя дыхание. Вера машинально поправила подушку, подала воды. В голове не укладывалось: у неё есть племянница, которая похожа на их маму?
"Я помогал ей деньгами, как мог. Она в медицинский колледж поступила – представляешь? Говорит, насмотрелась, как мать в больнице мучилась, решила, что будет людям помогать. Но теперь... Вера, она хорошая девочка. Совсем не избалованная, работящая. Пожалуйста, не оставь её."
"Где она сейчас?" – наконец спросила Вера.
"В общежитии колледжа. Я не сказал ей, что умираю. Не хочу, чтобы последние дни... чтобы она видела меня таким. Да и права не имею ничего требовать – не был ведь ей отцом все эти годы."
Степан продержался ещё неделю. Вера приходила каждый день, подолгу сидела рядом. Они говорили – впервые за много лет – открыто и честно. О родителях, о том злосчастном доме, о своих обидах и ошибках. Степан рассказывал о Марине, показывал фотографии в телефоне. На одной девушка была снята в профиль, и сходство с их покойной матерью действительно поражало.
В последний день он был особенно слаб. Еле шевеля губами, попросил: "Верочка... там, в тумбочке... конверт. Там деньги – всё, что успел накопить. И документы на машину – старенькая совсем, но на ходу. Передашь Марине? И скажи... скажи, что я её любил. Просто был трусом..."
***
Ночью Вере позвонили из больницы. Она не успела – Степан умер, так и не приходя в сознание после резкого ухудшения.
Марина на похороны не пришла – не знала ведь ничего. Вера стояла у свежей могилы, глядя на фотографию брата на временном памятнике, и думала о том, как странно устроена жизнь. Пятнадцать лет она держала обиду на брата, а теперь предстояло выполнить его последнюю просьбу.
К тому же, оказалось, что Степан не был таким уж бессердечным, как она думала все эти годы. Среди его документов нашлось завещание, составленное год назад, когда у него только обнаружили болезнь. Всё своё имущество – тот самый старенький "Форд" и небольшую однокомнатную квартиру на окраине, которую он сдавал – он оставил Марине. В конверте лежала круглая сумма – явно копил для дочери, отказывая себе во всём.
Вера узнала от его соседей, что Степан, после того как врачи поставили страшный диагноз, тихо оформил развод с Лидой, с которой они последние годы жили только формально. Квартиру, в которой они обитали, Лида получила при разводе – она досталась ей от родителей. А свою однушку Степан купил на деньги от продажи родительского дома, но жить там не стал – сдавал квартирантам, а сам снимал комнату поближе к работе.
Студенческое общежитие встретило её запахом варёной капусты и громкой музыкой из чьей-то комнаты. Вера поднялась на четвёртый этаж, долго стояла перед облезлой дверью с номером 407. Как объяснить незнакомой девушке, что ты – её тётя? Что её отец умер, так и не решившись рассказать ей правду?
Марина оказалась невысокой худенькой девушкой с каштановыми волосами и глазами – точь-в-точь как у Степана. Она молча выслушала рассказ Веры, только пальцы, сжимающие кружку с давно остывшим чаем, побелели от напряжения. А потом вдруг заплакала – тихо, беззвучно, как плакала когда-то их мать.
"Я знала, что он болен," – наконец произнесла она. – "Догадывалась, по крайней мере. Последние два месяца он только переводы присылал, а раньше всегда звонил, спрашивал, как дела с учёбой. Говорил, что гордится мной... А я даже на похороны не пришла!"
"Ты не виновата," – Вера осторожно обняла вздрагивающие плечи. – "Он сам так решил. Хотел, чтобы ты запомнила его сильным."
***
Первые недели были неловкими. Марина смущалась, пыталась отказаться от помощи, но Вера настояла на том, чтобы девушка переехала к ней. "Нечего тебе в общежитии прозябать, когда у родной тёти целая комната пустует."
Анна Петровна, поначалу недоверчиво относившаяся к появлению "какой-то там племянницы", первая заметила перемены в соседке.
"Ты словно помолодела, Вера," – сказала она как-то за чаем. – "Глаза блестят, спина прямее. Девочка-то хорошая оказалась, да?"
Постепенно лёд начал таять. Вера обнаружила, что Марина унаследовала от отца не только глаза, но и его золотые руки – любая сломанная вещь в доме оживала под её пальцами. А ещё девушка оказалась прекрасным слушателем. По вечерам они часто сидели на кухне, и Вера рассказывала истории о молодости Степана, о их родителях, о семейных традициях.
"А это наша мама," – Вера достала старый альбом с чёрно-белыми фотографиями. – "Тебе было бы сейчас двадцать два? Вот, смотри – ей тут столько же. Правда, похожа?"
Марина проводила пальцем по пожелтевшей фотографии, и Вера заметила, как блеснули слёзы в её глазах.
"Я всегда думала, что похожа на свою маму," – тихо сказала девушка. – "А оказывается – на бабушку, которую никогда не видела. Странно, правда?"
Училась девушка прекрасно – всё-таки гены сказывались. Степан в молодости тоже был отличником, мечтал стать врачом, но не сложилось – нужно было помогать родителям, и он пошёл работать после техникума. Может, потому и радовался так успехам дочери, что она смогла осуществить его юношескую мечту.
Практику Марина проходила в местной поликлинике, и вскоре заведующая отделением уже намекала, что с удовольствием возьмёт такого толкового специалиста на работу.
Не обошлось и без сложностей. Однажды вечером Марина вернулась домой заплаканная. Оказалось, её сводная сестра – дочь бывшей жены Степана – узнала о существовании "незаконнорожденной" и устроила безобразную сцену в колледже.
"Она кричала, что я охочусь за наследством," – всхлипывала Марина. – "Что папа ей не оставил ничего, а какой-то найдёныш получил и квартиру, и машину. А я ведь даже не знала про завещание!"
Позже объявилась мать той самой сводной сестры, бывшая жена Степана.
"Какое право имела эта... эта..." – женщина ворвалась в квартиру Веры без предупреждения, размахивая какими-то бумагами. – "Мой Степан не мог такого сделать! Завещать всё какой-то бастардке! А моя Леночка? Он её с трёх лет воспитывал! Мы с ней имеем право на наследство, мы его законная семья!"
"Были законной семьей," – поправила Вера. – "До развода. А теперь ни ты, ни Лена не являетесь наследницами первой очереди. Степан об этом позаботился."
Через неделю пришла повестка в суд – бывшая жена Степана решила оспорить завещание. Начались изматывающие заседания, экспертизы, проверки.
Марина не выдержала: "Тётя Вера, может, правда отдать им эту квартиру? Я всё равно пока не могу туда переехать – там же квартиранты живут по договору, да и далеко от колледжа. Я не могу больше... Каждый раз, когда вижу их в суде, чувствую себя воровкой."
"Даже не думай," – отрезала Вера. – "Это была воля твоего отца. А эта... эта женщина просто не может смириться с тем, что Степан ей давно не принадлежал."
Анна Петровна, узнав о проблемах соседок, неожиданно предложила помощь: "У моего племянника юридическая фирма. Я ему позвонила, рассказала ситуацию. Он говорит – дело выигрышное, завещание составлено грамотно. Пусть Мариночка завтра к нему подъедет, он бесплатно консультацию даст."
Племянник Анны Петровны оказался опытным юристом. Благодаря его помощи дело удалось выиграть, хотя нервов это стоило немало. Зато теперь уже никто не мог оспорить права Марины на наследство отца.
"Знаешь," – сказала как-то Вера, глядя, как Марина поливает её любимые орхидеи, – "твой отец, при всех его недостатках, был прав в одном – иногда нужно отпустить прошлое, чтобы обрести что-то новое. Я так долго держалась за обиду на него, а теперь думаю – может, это он мне тебя в подарок оставил? За все те годы, что мы потеряли?"
Марина обернулась, и в её глазах блеснули слёзы: "Спасибо, тётя Вера. За всё. Знаете, я ведь тоже всю жизнь что-то искала. Думала – отца, а оказалось – семью."
***
Через год Марина с красным дипломом заканчивала колледж. На защиту пришли все: Вера, Анна Петровна с букетом, который они вместе выбирали накануне, даже юрист-племянник заглянул – "просто поздравить", как он сказал, хотя румянец на щеках Марины говорил о том, что не всё так просто.
"Господи, прямо как на свадьбе волнуюсь," – шептала Анна Петровна, теребя кружевной платочек. – "Хотя, может, и до свадьбы недалеко? Видела, как они с Сашей друг на друга смотрят?"
А Вера думала о брате. "Ты можешь быть спокоен, Стёпа. Я сдержала обещание. И знаешь что? Это оказалось совсем не трудно. Наоборот – это лучшее, что случилось со мной за последние годы."
Вечером они сидели вчетвером на кухне – Вера, Марина, Анна Петровна и Саша, который "случайно зашёл поздравить". Пили шампанское, строили планы на будущее. Марина говорила о работе в поликлинике, о том, что хочет дальше учиться. Саша многозначительно поглядывал на девушку и улыбался каким-то своим мыслям.
За окном догорал летний день, на подоконнике цвела любимая Верина орхидея, а в воздухе пахло счастьем – простым и домашним, таким, о котором и мечтать не смела одинокая женщина, получившая странный звонок из больницы полтора года назад.
И где-то там, Вера была уверена, Степан улыбался, глядя на эту картину. Ведь иногда нужно потерять что-то, чтобы обрести нечто большее. А может быть, просто научиться прощать – и себя, и других.
---
Автор: Татьяна Томилова
Ячейка общества
Ирине позвонил бывший муж:
- Почему Сашки нет в садике? Я за что деньги плачу, тварь?
И бросил трубку. Он всегда так делал: выльет на голову ушат помоев и бросает трубку. Оправдания ему не нужны. Самоутверждение за счет унижения другого человека – вот главная цель Влада!
Ирина даже и не пыталась перезвонить. Зачем? Услышать в свой адрес, какая она стерва, никчемная мать, отвратительная хозяйка, место которой под забором? Сделать Владу хорошо, а себе испортить вечер? Нет уж. Без нее.
Развод был тяжелый, в адрес Иры летели незаслуженные оскорбления, неслыханные обвинения от муженька, который был весьма удивлен «финтом» женушки-профурсетки. Ему казалось, что она, глупая и абсолютно не приспособленная к жизни, немного поболтавшись на воле, обязательно приползет обратно на пузе. Но Ирина не приползла. А это злило.
Только в сладких мелодрамах супруг-тиран с уходом жены вдруг осознает всю отвратительность своего поведения, раскаивается, дарит беглянке дом о трех этажах, и становится абсолютно другим человеком. В жизни такое, увы, редко случается. И, когда твоя обожаемая жертва ускользает из цепких рук, накатывает досада и злоба. Жертву хочется вернуть на место и наказать, чтобы впредь было неповадно!
Ирку Влад унижал и обижал так же, как обижают и унижают во всех неблагополучных семьях, глава которых вообразил себя властителем душ. Правда, властвовали такие цари только в пределах квартиры, дальше их сила иссякала. Ну а как иначе? Вокруг тебя все злые и глупые: на работе злой начальник, тупые коллеги... Сосед, здоровенный кабан, заколебал со своим ремонтом. Бабка, живущая на даче через дорогу от твоего домика, постоянно орет и жалуется на шум от детей...
Ну не дашь ведь в морду начальнику, коллегам, соседу-быку, и бабке? Чревато. От мужиков может и ответка прилететь, а чертова пенсионерка накатает заявление в полицию. А нервы, нервы на пределе! И ты идешь домой, чтобы хоть как-то успокоиться: принять душ, съесть свою законную свиную отбивную с жареной картошкой под стопочку ледяной водки, посмотреть телевизор и подремать...
. . . ДОЧИТАТЬ>>