Ладонь зудит от желания залепить пощечину по холеной физиономии.
Еще бы мое лицо ему не было знакомо! А чье, интересно, лицо он видел перед собой целых две недели, пока я прятала его в своей спальне? Не говоря уже о том, что всю последнюю неделю мы не вылезали из постели?
Моих детей хоть и называют ангелочками, но их не морским бризом занесло. Они родились как все земные дети от совершенно земного мужчины. Который, кстати, клялся, что у него все под контролем. Который требовал, чтобы я ему доверяла. Который сделал мне предложение и подарил в качестве обручального кольца цепочку и кулон с изображением колеса с ангельскими крылышками.
И который сейчас стоит передо мной и зачем-то продолжает ломать комедию.
— Так что, госпожа Ангелис, мы с вами нигде не встречались? — не унимается Громов, глядя мне в глаза своими наглыми и бесстыжими глазами.
Даже мои сыновья так не умеют, а я ведь считала, что уже видела все. Особенно после того, как они покрасили вставные челюсти тетушки Николеты в зеленый цвет. Тетушка сослепу не заметила и надела их к завтраку.
От страха все домашние чуть не стали заиками, а Мир заявил, что во всем виноват жидкий хлорофилл, который тетушка Николета пьет по утрам натощак.
Эйнис тогда от смеха чуть не подавился. С тех пор к Николете прочно прилипло прозвище тетушка Халк.
Теперь я понимаю, что это все были цветочки. И что потенциал моих детей еще раскроется в полную силу. Даже появляется предательская мысль бросить сейчас это Марку в лицо.
И не только ему. Можно об этом на весь мир заявить. Здесь достаточно представителей СМИ, а Громовы достаточно известные личности, чтобы о моем разоблачении не раструбили во всех вечерних новостях.
А что? Пусть мальчики этот свой потенциал реализуют на Громовых, не все же одним Ангелисам отдуваться.
Пусть Марат тоже Халком побудет. При условии если, конечно, он уже носит вставную челюсть.
Я даже набираю полные легкие воздуха, но внезапно в сумке вибрирует телефон. Роюсь в сумке, не могу найти.
— Подержите, будьте любезны, — сую Марку в руки сверток с бутербродами, упаковку влажных салфеток — большую, чтобы на всех троих хватило. Пакет с яблоками, тремя. Три упаковки с орешками и попкорном. Три пакета сока с трубочкой. Термос с какао — небольшой, всего на три чашки.
— Термос не влезет, — предупреждает Громов, придерживая подбородком пакетики с соками.
— Ну у меня же в сумку влез, — парирую я, — или вы хотите сказать, что моя сумка больше чем ваши руки?
— Суньте мне его в карман, — уступает Громов, видимо, поняв, что спорить со мной занятие бесполезное, а потому неблагодарное.
Наконец нахожу телефон и вижу сообщение с незнакомого аккаунта. Открываю.
«Держи рот на замке. Немо Капитан»
— О! — не могу сдержать удивленного возгласа.
Марк с заинтригованным видом пытается заглянуть в мой телефон, но ему ничего не видно из-за пакетиков сока.
— Кто это вам пишет? — требовательно спрашивает он. — И вообще, я задал вопрос, госпожа Ангелис. У вас удивительная способность уходить от ответа.
— Это вы еще с детьми не общались, — бормочу, разглядывая сообщение. «Держи рот на замке»... Спохватываюсь и добавляю: — С моими детьми, конечно же.
Смотрю то на сообщение, то на Марка. Затем веду взглядом по эклиптике на трибуны и несколько раз моргаю. Провалиться мне на этом месте до земного ядра, если прямо сейчас Немо Колесников, тьфу ты, Нестор Капитан не смотрит на нас с Громовым.
Это первое его появление с тех пор, как папа принес мне в роддом конверт с запиской и чеком на сто тысяч евро.
Перед внутренним взором встает большой бронированный внедорожник, из которого выходят четверо мужчин, одетые в черные костюмы. Они идут прямо на меня, а я стою перед ними беспомощная и беззащитная.
У меня не было повода усомниться в Несторе. Ни единого. Тем более, он мне ничего не обещал.
Марк Громов мне обещал слишком много. Он ничего не выполнил, он бросил меня и женился на невесте своего брата. И он продолжает вести свою странную игру.
Так кого сейчас слушать и кому верить?
Поднимаю глаза и в упор смотрю на Марка. Клянусь, ни на кого я не смотрела так выразительно, умоляюще и красноречиво.
«Не молчи! — кричу, требую безмолвно. — Хватит притворяться. Подай мне какой-нибудь знак. Любой. Кивни, махни рукой, дерни плечом. Моргни. Ну пожалуйста!» — выстреливаю глазами полные заряды.
Но видимо ставки в этой затянувшейся игре слишком высоки. Марк продолжает смотреть на меня с полной безмятежностью. Его взгляд не выражает ничего кроме разве что легкого беспокойства.
В обратном порядке складываю в сумку пакеты с соком, яблоки, бутерброды и салфетки. Распихиваю орешки и попкорн.
— Нигде, — говорю, не отводя глаз.
— Что, простите? — наклоняет голову Марк. На его лице отражается легкое недоумение.
— Нигде мы с вами не встречались, господин Громов, ясно вам? — достаю у него из кармана пиджака термос и кладу в сумку. Последним пихаю мобильный телефон.
— Ваш брат не может быть нашим папой, — вдруг слышу у себя за спиной подрагивающий голосок.
Это Макар. Мы с Громовым оба оборачиваемся. Мальчики смотрят на нас с таким несчастным видом, что мне хочется треснуть его по спине сумкой. До головы вряд ли дотянусь, ну разве что можно попробовать достать термосом.
— Он Марк, а нашего папу зовут Епифаний, — вторит брату Мирон. Матвей глубоко и разочарованно вздыхает.
— Слышали, господин Громов? Епифаний, — окидываю его гордым взглядом. — А теперь прошу меня простить, я должна покормить детей.
***
Громов с растерянным видом отступает. По всей видимости, он понял мои слова буквально и теперь пропускает меня к детям, чтобы я могла их покормить прямо здесь, на пьедестале. Но его возвращает в реальность осторожный голос распорядителя.
— Эмм... господин Громов, вы не могли бы вручить победителям кубок?
Марк как будто не слышит, смотрит на меня как зачарованный. Кубок зажат под мышкой, медали висят на локте. Это он так место освободил когда я начала ему содержимое сумки пихать.
Очаровательно улыбаюсь распорядителю, а сама незаметно толкаю Громова в бок.
— Не стойте как садовая статуя, награждайте моих детей, — шиплю, не двигая губами, — если вы, конечно, не передумали...
— Что? А, нет, конечно же нет, — спохватывается Марк, достает из-под мышки кубок и делает шаг к пьедесталу.
У меня глаза наполняются слезами при виде счастливых мордашек мальчиков, когда их отец надевает на них медали. Кубок он вручает Мирону.
С трибун несутся аплодисменты и овации. Я, перебросив сумку через плечо, снимаю своих победителей на камеру. Звучит торжественная музыка, Громов благодушно улыбается.
— А почему только один кубок? — вдруг спрашивает Мир своего отца, повертев в руках полученный приз.
Музыка замолкает, Громов вопросительно на меня смотрит.
Демонстративно выключаю камеру и прячу телефон. А я откуда знаю, почему?
— Нас же трое, — продолжает свою мысль наш с Громовым старший сын. Они с Марком смотрят друг на друга, и тут сквозь кольцо громовских телохранителей протискивается тренер.
— Вы команда, Мир, — объясняет он, — поэтому и кубок один на всех.
— Но медали же три, — с несокрушимой логикой возражает Макар. — Почему тогда один кубок, если три медали?
Тренер переглядывается с распорядителем, и только собирается что-то сказать, как его жестом останавливает Громов.
— Мальчик прав, — он поворачивается к детям. — Это моя вина, прошу прощения, я просто не знал, что вы будете выступать командой. Я обязательно пришлю вам еще два кубка. Или, — отыскивает меня глазами, — можем попросить приехать за ним вашу маму.
***
«Или можем попросить приехать за ним вашу маму»!
А я вот так все бросила и понеслась, роняя тапки! Разбежалась!
Обойдешься, Громов! Курьерская доставка работает исправно, пришлешь кубки почтой.
Вот такой бесконечный диалог я без малого два часа веду в своей голове, а сама яростно кручу руль, отрываясь на нем по полной. Мы с детьми уже на пути домой, а я все не могу успокоиться.
Какой же он негодяй, этот паршивец Громов! Предатель и лживый изменник!
Ведь он меня узнал, он просто не мог не узнать.
Конечно, мне больше не восемнадцать. Я может и изменилась за восемь лет, но кардинальными эти изменения назвать никак не получится.
Например я вообще не поправилась после родов. Ни на грамм. А даже если бы и поправилась, то быстро сбросила бы набранное благодаря трем своим сорванцам. Особенно когда они начали ползать.
Если кто-нибудь хоть раз пробовал поймать трех молниеносно расползающихся в разные стороны младенцев, он меня поймет. И ладно поймать, это еще полбеды. А ведь их надо куда-то девать после того как поймали, об этом кто-нибудь думал?
Они не ждут смирненько, пока мама ловит уползающих братьев. Они вырываются и пробуют ползти в воздухе дальше. И никто, никто не хочет спокойно посидеть на одном месте. Какие уж тут килограммы?
Волосы я тоже не стригла. Даже не знаю, почему. Совсем не потому, что этому предателю Громову они нравились. А просто так.
И главное, мое лицо осталось абсолютно прежним, без изменений.
— Мамуля, а нашего папу точно звали Епифаний? — отрывает меня от сокрушительного монолога голос младшего сына.
— Да, солнышко, — отвечаю Мэту уверенно, не оставляя ни малейших сомнений.
— А он точно был рыжим? — с подозрением спрашивает Макар. Тут я немного сдаю.
— Стопроцентно, солнышко, — отвечаю уже не так уверенно.
Что бы кто ни думал, совесть у меня есть, хоть в обычном состоянии она погружена в анабиоз. Но временами она просыпается, как например сейчас.
И зачем я сказала детям, что их папа рыжий? Это все Еврипид виноват, мелькает перед глазами со своим предложением каждый месяц.
Да чтоб он скис, этот Еврипид!..
— А почему тогда мы черные? — не успокаивается Мирон. Похоже, мои дети решили не сдаваться и устроить мне форменный допрос.
— Вы не черные, солнышко, таких как вы называют брюнетами, — говорю мягко и ласково, — потому что вы Ангелисы, как дедушка Николаос. Вы пошли в наш род.
Сыновья недоверчиво переглядываются между собой, а я понимаю, что погорячилась. Вряд ли в сознании моих детей изысканное слово «брюнет» можно применить к их дедушке Николаосу.
Внешне мой папа с его черными кустистыми бровями, сросшимися на переносице, и черной бородой больше похож на грабителя с большой дороги. Или на пирата. А то, что у него доброе и отзывчивое сердце, вряд ли кого-то волнует, особенно в состоянии панического страха, который внушают его громадный рост и пудовые кулаки.
— Мамуля, а скажи... — затягивает Мир, но я резко сворачиваю на петляющую между инжирными деревьями дорогу, и он замолкает. Понимает, что меня сейчас лучше не отвлекать.
Мой автомобиль довольно громоздкий и недостаточно поворотливый. На трассе он ведет себя безукоризненно, но при извилистых поворотах нужна максимальная концентрация.
Съезжаю с дороги и выруливаю на берег залива, выбираю наиболее пологий спуск к воде.
Мои мальчики собранно и деловито проверяют, насколько надежно защелкнуты ремни безопасности. Они знают, что сейчас будет. Мы все обожаем этот момент, пока что он бывает не так часто.
— Держитесь, — командую детям и давлю на педаль газа.
Машина послушно делает рывок вперед и с шумным всплеском плюхается в залив. На мгновение под водой оказывается почти весь капот, но в ту же секунду раздается глухое урчание — это заработал винт.
Автомобиль плывет, с тихим шелестом расталкивая перед собой воду. За нами тянутся полосы белой пены, берег с инжирной рощей остается далеко позади.
По суше домой добираться часа три, а напрямик через залив не больше часа. С тайным удовольствием ловлю восхищение и восторг во взглядах своих детей, которыми они награждают меня через зеркало заднего вида. И в этот момент, прямо сейчас я испытываю непередаваемую благодарность к Громову.
За все.
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Три Ангела для миллиардера. Свадебный кортеж", Тала Тоцка ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.