Оценка эмоциональной смежности текста таким же образом, как и большая часть начальной обработки естественного языка только косвенно может отсылать к оценке афористичности, или метафоричности, или парадоксальности, кортежам смысла само подобия. Обычно метафоричность, прямо и можно сказать наглухо, привязывают к эмоциональности, и наоборот. В случае не нормативной лексики и риторики, это можно сказать, пусть и условно, коль скоро, все еще вне алгоритма оценки, равно 1, по шкале от 0 до 1. Одно слово в английском языке, которым изобилуют произведения американского кинематографа, в известном горизонте, может переводиться на многие другие языки, и да, с английского на английский, целым набором слов и фраз, для разных ситуаций и прагматических контекстов. И именно поэтому, это слово может быть, одновременно, в таких контекстах, и сокращением, и эмоционально экспрессивным выражением. И все же, такое слово явно стремиться к некоей сингулярности. Впрочем, перформативные выражения. Скажем, клятвы, что таким же образом могут быть не многословны, словно само это слово "клянусь". И все же, эмоциональная выразительность речи не всегда связана с ее краткостью и афористичностью, метафоричностью, и парадоксальностью. Парадокс Рассела столь же может быть нейтрален в отношении эмоций, сколь и число 5. Впрочем, если это не число денежной величины в конвертируемой валюте. И таким образом, действительно, размещенное вне чисто математического контекста число 5, да еще снабженное множеством нулей может быть в известных прагматических ситуациях, как крайне положительным в эмоциональном смысле, так и отрицательным. Но оценке, как раз и необходимо подвергнуть степень метафоричности. То есть, переноса смысла из одной области в другую, степень близости или дали границы между областями, семантическими горизонтами. И, да, близость современной математики к финансам не препятствие, но наоборот может быть условие для известной эмоциональности числа 5. И да, длинные речи могут быть полны, едва теперь заметными фигурами такой и таким образом практически не эмоциональными, не вызывать никаких чувств и волнений, кроме скуки.
Короче, положительно, отрицательно и нейтрально в эмоциональном смысле, это, может быть не всегда кратко. Пример, выдающиеся ораторы не всегда не многословны, но большей частью эмоциональны. Возможно, лишь соотношение эмоциональной составляющей и метафоричности речи может быть неким предметом исследования. При том, важном условии, что любая фигура речи, это сокращение, даже если это неоднократное повторение одного и того же слова. И да, речь может быть лишена метафор и даже парадоксов, относительно принятого по соглашению горизонта, и при этом вполне эмоционально значима. Просто и не просто потому, что таков может быть, если ни догматизм, то фундаментализм, и если ни тот, и не другой, то дидактический реализм. Впрочем, и действительно, метафоричность, как и афористичность не измеряется исключительно количеством знаков, словно и эмоциональность. Любое предложение из трех или семи слов, не является афоризмом и тем более эмоционально насыщенным. Условность языка не то же самое, что и эмоциональность. Язык, это колебание, не потому что он эмоционален, тесно интегрирован с психологией пользователя, носителя языка, хотя и это трудно отрицать, но потому, что конечным числом знаков и/или фонем необходимо создавать неограниченное количество слов и/или предложений, и рекурсивность таким образом, как и повтор одних и тех же знаков и/или фонем неизбежен. При том условии, что репликация или удвоение, это минимальное покрытие повтора, условно, минимальная длинна волны. Коль скоро, речь колеблется по смыслу, подобно тому, как и создает колебания воздуха, без которого невозможно дышать, что таким же образом периодический процесс и, надо сказать, не единственный такой в организме, словно и всякий иной, словно и во всем остальном, колебания самый распространенный вид движения, где бы то ни было. Тем не менее, видимо, если признать, что любая речь условна, и потому скорее любая речь, это в той или иной мере, метафора, прежняя, забытая или новая, неслыханная, смесь индивидных имен и общих, изменение семантического пространства, что тесно интегрировано с мыслью, коль скоро, та, не существует без языка, то и действительно нет никаких логических оснований, почему бы ни признать любую речь, в той или иной мере, эмоционально значимой. В конце концов, "эмоционально нейтрально", это таким же образом, все же, эмоционально. И, тем не менее, странно, если бы были бы только: положительные, отрицательные и нейтральные метафоры и фигуры речи. Новые риторы в 20 веке насчитали 150 фигур речи, как минимум, пусть и с вариациями. Короче, комбинаторные возможности естественного языка, вряд ли можно свести к шести перестановкам из трех элементов, даже в случае риторической формы. И каждая из этих фигур речи может быть положительной, отрицательной и нейтральной в различных контекстах. Изменяя между тем сематическое пространство, предположительно, на какую-то величину, возможно, раз от раза, разную. Так что можно измерить только скорость возможного изменения, но не абсолютный характер такого, коль скоро, это пространство смысла, еще и не протяженное, в отличие от текстов. Если же, приоткрыть за эмоциональной составляющей речи, настроения и желания, то и подавно дело усложняется. Явно, что мера афористичности и метафоричности у сапожника и портного может быть различна, как бы ни автоматизированы были бы их занятия. Иначе говоря, коль скоро, прежде всего, познание может быть объективно по содержанию и субъективно по форме, то число пять, по содержанию может быть нейтрально в отношении эмоций, но субъективным образом, может быть в известном смысле любым, в таком отношении к эмоциям. И дело осталось за малым, объяснить, если не изменить мир так, чтобы субъективное по форме могло бы быть объективным по содержанию, по крайней мере в познании, и да, в математике. Коль скоро, ближайшим образом, в виду двузначного кода и игры в противоположности, возможны еще три варианта. Знания или их подобия, по крайней мере на словах, могут быть субъективны по форме и субъективны по содержанию, мол материальный мир не существует, и ни в виде абстрактной философской категории, но, кроме прочего множественного многообразия материальных обстоятельств, событий объектов, вещей и предметов, процессов, в том числе, и ощущений, щипков, щекотаний, если ни пощечин. Знания могут быть субъективны по содержанию и объективны по форме. (Скажем, сингулярное априори может быть объективно по форме и субъективно по содержанию, словно и любое чувственное переживание любого индивида.) И объективны по форме и объективны по содержанию. Последнее, ранее часто приписывали умершим, с той, впрочем, проблемой, что они никому ни могут сообщить, поведать такое знание.
Короче, в виду ИИ, многое может измениться в прежних диспозициях, и их казалось теперь незыблемом дезавуировании. После Фрейда, казалось бы, какое воображение без желания, то без инстинктов, и разве продуктивное трансендентальное, что, будучи лишено желания, разве может быть таким продуктивным, и главное, все превосходящим? Но сравним темпы обучения поколений людей и обучение ИИ, ни случайно этот темп может и испугать, но применительно к Канту, он странным образом верен, потому что желание может быть ни при чем. Это, как если бы было бы совершенно безразлично, хочет ученик учиться или нет, он учился бы, да еще как. Учился бы так быстро, как учиться GPT трансформерная нейронная сеть. Более того, так учились бы все ученики. Что почему бы и нет, если знать, каким образом по запросу учителя, вводить промты и составлять их для ИИ. С той только, возможной проблемой, что все чтобы то ни было, ученики могли бы так быстро теперь знать, едва ли ни так же, как, словно знал китайский язык человек в китайской комнате, что переводил с китайского и на китайский, выполняя предписанные инструкции, не зная китайского языка, в известном мыслительном эксперименте с такой. И да, встречая на противоположном конце, ходячие статьи из энциклопедий или даже сами такие энциклопедии. Более того, искусство, игра способностей познания, разве может быть никак не связана с желанием? Оказывается, да, и более того, это может быть, просто и не просто игра, вполне независимых от сознания вероятностей машины ИИ, а не просто и не просто, игры субъективных способностей познания, следующих Кантовскому учению о незаинтересованной красоте, и находящих прекрасными только цветы и орнаменты. Во всяком случае, по результату можно предположить, что игра вероятностей может быть одной и той же, и в создании произведений искусства, что у живого художника, что у ИИ, что ни жив ни мертв. Ясно, может быть, одно, что, и для Гегеля, и Гуссерля, познание невозможно без воли и без эмоций, более того, и то, и другое смежены фантазии, а не просто воображению, и да, вместе с желанием и волей.
Теперь же оказывается, что, или, таким образом, ИИ ни познает ничего, коль скоро, ничего не хочет, или нам, мол, "кожаным мешкам" остается де, только мораль и этика, коль скоро, они преимущественное место желания, и темы морали и этики желанны в своих "предметах", блага и наилучшего образа жизни.
"СТЛА"
Караваев В.Г.