Вечер выдался тихим и уютным — таким же, как сотни других вечеров за их долгую совместную жизнь. Лидия привычно накрывала на стол, расставляя тарелки на белоснежной скатерти. Звякнули приборы, мягко светила люстра, за окном догорал февральский закат. Всё как всегда.
Олег сидел напротив, рассеянно водя вилкой по тарелке. Последние недели он стал сам не свой — всё чаще замирал вот так, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. Иногда Лидии казалось, что она теряет его — он словно уплывал куда-то по течению своих мыслей, становился далёким и недоступным. А ведь раньше всегда делился с ней всем, что его тревожило.
— Лид... — голос его прозвучал так тихо, что она едва расслышала. Он прокашлялся и попробовал снова: — Лида, я давно хотел сказать...
Она ждала, не торопя его. За сорок лет научилась — если Олег вот так мнётся, значит, разговор предстоит непростой.
— Давай возьмём ребёнка.
Лидия едва не выронила вилку. Подняла взгляд на мужа — может, шутит? Но нет, Олег смотрел на неё с какой-то отчаянной серьёзностью.
— Что? — она моргнула, пытаясь осознать услышанное. — Олежа, ты в своём уме? Какие дети в наши-то годы?
Он через силу улыбнулся — она до боли знала эту его улыбку. Так он улыбался, когда крепко волновался, но хотел казаться спокойным. Уголки губ чуть приподняты, а в глазах, в самой их глубине — страх и что-то ещё, чего она раньше не видела.
— Ты же знаешь, сейчас много способов... — Он говорил тихо, но в голосе звенела какая-то отчаянная решимость. — Мы могли бы взять малыша, усыновить...
Лидия покачала головой, отодвигая тарелку. Аппетит пропал начисто. Сорок лет они прожили вдвоём, сорок лет были счастливы без детей — во всяком случае, ей так казалось. Они ведь решили это ещё в молодости: никаких детей, только они вдвоём. Олег тогда сам настаивал, говорил, что семья может быть полноценной и без потомства.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросила она, внимательно вглядываясь в его лицо. — Может, к врачу сходим?
Олег только рукой махнул, но Лидия успела заметить, как что-то промелькнуло в его глазах — то ли боль, то ли страх. И это её встревожило больше, чем само предложение о ребёнке.
Весь вечер она украдкой наблюдала за мужем. Он был непривычно молчалив, почти не притронулся к ужину. А когда они сели смотреть телевизор, она заметила, что он не следит за программой — просто смотрит в экран остановившимся взглядом, погружённый в свои мысли.
"Наверное, блажь какая-то, — подумала Лидия, укладываясь спать. — Пройдёт само". Но уснуть в ту ночь она так и не смогла.
В последующие дни Лидия не находила себе места. Казалось бы — мало ли что взбредёт в голову на старости лет? Но что-то в поведении Олега не давало ей покоя.
Вот и сейчас: стоит у окна, смотрит во двор, где молодая мамочка катает коляску. Плечи опущены, пальцы нервно постукивают по подоконнику. Раньше он никогда не обращал внимания на чужих детей.
— Олеж, — окликнула она мужа, — может, погуляем сходим?
Он обернулся не сразу, словно с трудом выныривая из своих мыслей. На лице промелькнула тень той самой странной улыбки.
— А знаешь, пойдём. Давно в парке не были.
Весна только-только вступала в свои права. По дорожкам парка гуляли мамы с колясками, бегали дети, звенели велосипедные звонки. Олег шёл медленно, то и дело останавливаясь, чтобы пропустить очередного маленького велосипедиста.
— Осторожней, малыш! — Он поймал за плечи мальчишку лет пяти, чуть не влетевшего в куст. — Не торопись так.
Мальчик глянул на него снизу вверх, серьёзно кивнул и укатил дальше. А Олег... Лидия никогда не видела у мужа такого взгляда — светлого, почти молодого. Будто сбросил разом десяток лет.
— Давай присядем, — предложила она, заметив свободную скамейку. — Что-то ноги устали.
Он кивнул рассеянно. Сел рядом, но мыслями был где-то далеко. Лидия украдкой разглядывала его профиль — такой знакомый, родной. Каждая морщинка изучена за годы совместной жизни. Но сейчас ей казалось, что она видит в этом лице что-то новое, незнакомое. Какую-то затаённую боль.
— Может, расскажешь? — тихо спросила она, накрыв его руку своей.
Олег вздрогнул.
— О чём?
— О том, что с тобой происходит. О детях этих... — Она замялась. — Ты ведь сам всегда говорил, что нам и вдвоём хорошо.
Он долго молчал. Солнце спряталось за облако, по парку пробежал прохладный ветерок. Где-то вдалеке заплакал ребёнок, и Лидия заметила, как дрогнули пальцы мужа под её ладонью.
— Знаешь, — наконец проговорил он, глядя куда-то вдаль, — иногда кажется, что жизнь — она как поезд. Несётся вперёд, а ты всё думаешь: вот сейчас, на следующей станции сделаю то, что давно хотел... А потом смотришь в окно, а там уже конечная...
— Олежа, — она сжала его руку крепче, — ты меня пугаешь.
Он повернулся к ней, попытался улыбнуться, но улыбка вышла какой-то кривой, беспомощной.
— Прости. Я... давай домой пойдём? Что-то прохладно стало.
Всю обратную дорогу они молчали. А ночью Лидия проснулась от странного звука — всхлипа? стона? — и увидела, что Олег сидит на кухне в полной темноте. Она постояла в дверях, не решаясь войти, а потом тихонько вернулась в постель. Впервые за сорок лет у неё не нашлось слов, чтобы утешить мужа.
Лидия проснулась среди ночи от тишины. Странно, когда живёшь с человеком столько лет, начинаешь просыпаться даже не от звуков, а от их отсутствия. Рука машинально потянулась к соседней подушке — пусто. Простыни остыли, значит, Олег встал давно.
В гостиной горел ночник, отбрасывая тусклые тени на стены. Олег сидел в своём любимом кресле, сгорбившись, подавшись вперёд, будто его придавила какая-то невидимая тяжесть. В руках — потёртая фотография их свадьбы.
— Не спится? — Лидия присела на подлокотник, как делала всегда, когда им нужно было поговорить.
Он вздрогнул, но не обернулся.
— Разбудил тебя? Прости.
— Олеж, — она осторожно коснулась его плеча, — я же вижу — что-то случилось. Я ведь твоя жена. Сорок лет вместе... Неужели не доверяешь?
Он наконец поднял голову, и у Лидии сжалось сердце — таким потерянным был его взгляд.
— Помнишь, я в прошлом месяце ездил к Михалычу? — его голос звучал глухо, будто издалека. — Не к Михалычу я ездил. В областную больницу.
Лидия почувствовала, как холодеет всё внутри. Сердце пропустило удар, потом забилось быстро-быстро.
— Что... что сказали врачи?
Олег медленно провёл пальцем по фотографии, по их молодым, счастливым лицам.
— Полгода. Может, восемь месяцев, если повезёт, — он говорил ровно, словно о прогнозе погоды. — Операция уже не поможет. Слишком поздно заметили.
Лидия сползла с подлокотника, опустилась на колени перед креслом, заглянула мужу в лицо:
— Нет... Нет-нет-нет. Ты что-то путаешь. Давай съездим в Москву, там врачи лучше, там...
— Лидушка, — он впервые за вечер улыбнулся, погладил её по щеке. — Не надо. Я уже всё узнал. Везде один ответ.
Она схватила его за руки, стиснула пальцы:
— Но почему ты молчал? Почему один? Я бы...
— Я не мог, — он покачал головой. — Сначала думал, может, ошибка. Потом... боялся. Не знал, как сказать. А теперь вот... — Он сглотнул. — Страшно, Лид. Не смерти страшно. А того, что зря прожил. Ничего после себя не оставлю. Некому будет даже историй рассказать, какими мы были в молодости. Всё уйдёт, словно и не было ничего...
Лидия уткнулась лицом в его колени, плечи её затряслись. А он гладил её по седым волосам и продолжал говорить — теперь, когда плотину молчания прорвало, слова лились потоком:
— Знаешь, я ведь всегда гордился, что мы живём для себя. Что нам никто не нужен. А сейчас... Сейчас смотрю на детей в парке и думаю: вот этому мальчишке я бы показал, как скворечник мастерить. А той девчушке с косичками рассказал бы про созвездия — помнишь, как мы с тобой на крыше сидели, звёзды считали?
Его голос дрогнул:
— Мне не просто ребёнка хочется, Лид. Мне хочется... успеть. Успеть отдать кому-то всю эту жизнь, что мы прожили. Все эти истории, все эти "помнишь, как...". Чтобы не исчезло всё это. Понимаешь?
Она подняла заплаканное лицо:
— Понимаю, родной. Теперь понимаю...
Детский дом оказался не таким, как представляла Лидия. Никаких облупленных стен и угрюмых коридоров — светлое трёхэтажное здание, клумбы с первыми весенними цветами, детская площадка во дворе.
— Проходите, пожалуйста, — директор, моложавая женщина с добрыми глазами, проводила их в свой кабинет. — Я знаю, решение непростое. Многие пожилые пары сомневаются...
Лидия сжала руку мужа. Она до последнего надеялась, что Олег передумает. Что это всё блажь, каприз умирающего человека. Но он с каждым днём словно молодел — собирал документы, советовался с юристами, даже затеял ремонт в маленькой комнате, где раньше хранили старые вещи.
— Понимаете, — Олег подался вперёд, — мы не ищем младенца. Нам бы ребёнка постарше, чтобы уже понимал что-то. Чтобы можно было разговаривать, учить...
Директор понимающе кивнула:
— У нас есть дети разного возраста. Хотите познакомиться?
Они шли по коридору, и Лидия чувствовала, как дрожит рука мужа. За каждой дверью слышались детские голоса, смех, музыка. "Господи, — думала она, — что мы делаем? Куда лезем на старости лет?"
Дверь группы старших дошкольников распахнулась, и навстречу хлынул поток звонких голосов. Дети окружили их, разглядывая с любопытством. Олег растерянно улыбался, отвечая на десятки вопросов разом.
И вдруг Лидия заметила его — мальчика, который не бросился к ним вместе со всеми. Он стоял у окна, держа в руках потрёпанную книжку, и смотрел. Просто смотрел — внимательно, серьёзно, словно видел что-то такое, чего не видели другие.
— А это у нас Максим, — проследив за её взглядом, сказала воспитательница. — Очень способный мальчик, но... сложный. Всё больше один, с книжками.
Максим, будто услышав своё имя, поднял глаза от книги. Взгляд его — недетски серьёзный, глубокий — встретился со взглядом Лидии. Что-то дрогнуло у неё внутри, ёкнуло, как тогда, сорок лет назад, когда впервые увидела Олега.
— Что читаешь? — Олег первым сделал шаг к мальчику.
— Про звёзды, — ответил тот тихо, но твёрдо. — Тут написано, что у каждой звезды своя история. Как у людей.
Лидия увидела, как изменилось лицо мужа. Морщинки разгладились, в глазах появился тот самый блеск, который она помнила с молодости — когда он рассказывал ей о созвездиях на ночной крыше.
— А знаешь, — Олег присел рядом с мальчиком, — я тоже люблю звёзды. Хочешь, расскажу про созвездие Большой Медведицы?
Максим помедлил секунду, потом кивнул и придвинулся ближе. А Лидия смотрела на них — седой мужчина и маленький серьёзный мальчик, склонившиеся над книгой — и чувствовала, как к горлу подкатывает комок.
Она вдруг поняла — это конец её прежней жизни. И начало чего-то нового, страшного, невозможного. Но почему-то впервые за последние недели ей не было страшно.
— Лидия Петровна, — тихо позвала директор, — присядем? Нам нужно обсудить много важных вопросов.
Она кивнула, но ещё с минуту не могла оторвать взгляд от этой картины: Олег водил пальцем по странице, что-то рассказывая, а Максим слушал с той же серьёзностью, с какой читал минуту назад. И что-то подсказывало ей — этот мальчик тоже всё понимает. Про звёзды. Про истории. Про время, которого осталось так мало.
Три месяца пролетели как один день. Собрания, комиссии, справки, документы — Лидии казалось, что она проживает новую жизнь, где каждый час расписан по минутам. А по ночам они с Олегом лежали без сна, перешёптываясь как молодожёны:
— А кровать куда поставим? — А вдруг он не полюбит твои оладьи? — А школа? Как же школа?
Олег торопился. Она видела это по тому, как лихорадочно он готовил комнату, как часами просиживал в интернете, выбирая книжки про космос. Болезнь, казалось, отступила — словно время решило подождать, дать ему шанс.
И вот этот день настал. Они стояли у дверей детского дома, держась за руки, как тогда, в молодости, у дверей ЗАГСа.
— Готова? — шепнул Олег. Лидия молча кивнула. Готова ли? В шестьдесят пять лет стать матерью?
Максим ждал их в той же комнате, где они встретились впервые. Теперь его вещи были сложены в небольшой рюкзак: немного одежды, несколько книг, потрёпанный блокнот.
— Это мои звёзды, — сказал он серьёзно, показывая рисунки в блокноте. — Можно их взять?
— Конечно, милый, — у Лидии перехватило горло. — Это твой дом теперь. Всё, что захочешь...
Первый вечер дома вышел неловким. Максим осторожно ходил по квартире, боясь что-то задеть. Разглядывал фотографии на стенах, старый глобус в кабинете Олега, коллекцию минералов на полке.
— А это что? — спросил он, указывая на большой камень с вкраплениями кварца.
— О, это целая история! — оживился Олег. — Мы с Лидой нашли его в горах, когда...
Он осёкся, закашлялся. Лидия быстро подошла, обняла его за плечи:
— Олежа, давай-ка ты присядешь. А я чай поставлю.
Максим смотрел на них своими серьёзными глазами. Не по-детски понимающими глазами.
— Вы заболели? — спросил он прямо.
Олег медленно опустился в кресло:
— Да, малыш. Заболел. — Сильно? — Сильно.
Максим помолчал, разглядывая свои руки.
— У нас в детдоме Мария Ивановна тоже болела. А потом ушла к звёздам. Она так говорила — что уходит к звёздам.
Лидия замерла с чайником в руках. А Максим вдруг подошёл к Олегу и положил свою маленькую ладошку ему на колено:
— Но вы не уходите пока, ладно? Вы же мне ещё не все созвездия показали.
Олег притянул мальчика к себе, обнял. По его щеке скатилась слеза.
— Не все, — прошептал он. — Конечно, не все...
Ночью Лидия проснулась от тихих голосов. Выглянула в коридор — дверь в комнату Максима была приоткрыта. Олег сидел на краю кровати и что-то рассказывал — про звёзды, про горы, про их с Лидой молодость. А мальчик слушал, подперев голову рукой, и глаза его блестели в темноте.
— Мама, — вдруг позвал Максим, заметив её в дверях. — Мама, иди к нам. Папа такие истории рассказывает...
"Мама". Первый раз. У Лидии задрожали колени. Она присела на край кровати, и маленькая тёплая ладошка тут же скользнула в её руку.
Они сидели втроём в темноте, и Олег рассказывал, рассказывал, словно торопился поделиться всем, что накопилось за жизнь. А за окном загорались звёзды — те самые, о которых он говорил. И впервые за долгое время Лидия подумала, что, может быть, всё будет правильно. Что любовь — она ведь тоже как звезда: даже когда гаснет, свет её ещё долго идёт к нам через время и пространство.
Что Олег уйдёт, но останутся его истории. Останется этот мальчик с недетски мудрыми глазами. И она сама — чтобы рассказывать ему снова и снова, какими они были в молодости. Чтобы любить его — за двоих.