"Лер, поешь хоть что-нибудь", – я поставила тарелку с картошкой на столик около её двери. В комнате царила тишина. Раньше, придя из школы, она первым делом неслась на кухню и, размахивая дневником, тараторила обо всём: какую пятёрку получила, что нового узнала, как Маринка из параллельного класса постриглась под мальчика.
Теперь – молчание. Будто мою болтушку подменили.
"Мам, всё нормально, просто устала", – раз за разом повторяла она, когда я пыталась её разговорить. И утыкалась в учебники с таким остервенением, что становилось не по себе.
Первый тревожный звонок прозвенел, когда Лера заболела в понедельник утром. "Горло", – сипела она, кутаясь в одеяло. К вечеру "больная" уплетала пельмени и смотрела сериал. Во вторник – мигрень. В среду – тошнота. К четвергу я уже собиралась вести её к неврологу, но случайно взглянула в расписание: каждое "недомогание" приходилось на дни, когда стоял русский язык.
"Что происходит на русском?" – спросила я прямо. Лера дёрнулась, как от удара, и пробормотала что-то про контрольные.
***
В родительском чате царило оживление. Я, конечно, регулярно в него заглядывала, но когда там было по 200+ сообщений, просто их пролистывала. Да и к тому же моя дочь всегда хорошо училась и отличалась хорошей дисциплиной. В чате, оказывается, новая учительница русского Марина Викторовна произвела фурор. "Наконец-то настоящий педагог!", "Сразу видно – старой закалки!", "А то распустились детки...".
Я пролистала чат вверх и замерла. Два месяца назад: "Лерочка сегодня расплакалась на уроке. Марина Викторовна сказала, что её сочинение – образец безграмотности. Представляете, наша отличница – и тройка!"
Я вспомнила тот вечер. Лера сидела, сгорбившись, над тетрадкой и исправляла ошибки. "Мам, а может, я правда тупая?" – её голос дрожал. Я отмахнулась тогда: подумаешь, тройка, с кем не бывает...
***
На следующий день я привезла Леру в школу пораньше. Села в машине напротив входа и стала наблюдать. Вот идёт моя Лера – ссутулившаяся, будто несёт непосильную ношу. Рядом две одноклассницы, тоже какие-то пришибленные. А вот летит стайка девчонок – смеются, размахивают руками. Раньше Лера была такой же.
Вечером я позвонила Тане, маме Лериной подруги Кати.
"А, ты заметила наконец? – В её голосе звучала горечь. – Катька моя в туалете прячется на русском. Говорит, Марина Викторовна её к доске специально вызывает, а потом..."
"Что потом?"
"Стоит и комментирует. Знаешь, так... с улыбочкой. Мол, кто-то книжки читает, а кто-то в телефоне сидит. Кто-то к пятёркам стремится, а кто-то... ну что с него взять. И ведь не придерёшься – внешне всё корректно".
Я вспомнила, как Лера запоем читала этим летом. "Джейн Эйр" проглотила за несколько дней, потом "Маленького принца", потом... Когда она перестала читать?
"Мам, – Лера стояла в дверях моей комнаты. – Я завтра, наверное, не пойду. Что-то горло..."
***
Я подошла и молча открыла её телефон – у нас уговор, никаких паролей. Открыла переписку с Катей.
"Может, прогуляем завтра? Не могу больше слышать, какая я тупая..." "Давай. Всё равно она опять начнёт – то ли дело Светка, вот у кого мозги. А мы так, мебель..." "Лучше сдохнуть, чем идти завтра на русский" "Ага. Жаль, нельзя просто исчезнуть"
Лера за моей спиной всхлипнула: "Мам, я не хотела, чтобы ты волновалась..."
Я обняла дочь, и она разрыдалась – впервые за все эти месяцы.
"Я так старалась, мам! Переписывала сочинение четыре раза. А она... она даже не читает. Говорит: 'Что тут читать, сразу видно – не твой уровень'. И улыбается так... А Светку хвалит, хотя она списывает с ГДЗ, я точно знаю!"
Ночью я не спала. Открыла ноутбук, зашла на сайт РОНО – два часа искала информацию о зачислении в другие школы посреди года. Нашла телефоны директоров. Открыла отзывы о школах, карту района. Утром позвонила на работу – взяла отгул. И поехала в школу.
"Вы понимаете, что портите ребёнку характер?" – директриса постукивала ручкой по столу. – "Марина Викторовна – педагог с тридцатилетним стажем. А вы потакаете детским капризам".
"Да, потакаю, – я смотрела ей в глаза. – Потому что мой ребёнок важнее вашего стажа. И важнее ваших методов закалки характера. Заявление примете или в департамент понесу?"
Через несколько дней мы с Лерой сидели в её комнате, разбирая учебники.
"А вдруг там будет ещё хуже?" – она вертела в руках тетрадь по русскому.
"Тогда найдём третью школу. Или четвёртую. Или на семейное обучение уйдём. Но травить себя я тебе больше не позволю".
"А как же Катька? И Маринка? Они там останутся..."
Я достала телефон, открыла родительский чат. "Дорогие родители! Я забираю дочь из школы. Потому что..."
Пока я печатала, в комнату заглянул муж: "Ты уверена? Может, просто поговорить с учительницей?"
"Поговорить?" – я показала ему Лерин дневник. – "Смотри. Было: русский – 5, литература – 5, и за сочинения – 5. Стало: русский – 3, литература – 3, сочинения – не сдала. И дело не в оценках. Дело в том, что наша дочь больше не верит в себя. Что она боится открыть рот на уроке."
"Мам, – Лера вдруг улыбнулась впервые за долгое время. – А можно я сама напишу? В чат?"
Она взяла телефон: "Здравствуйте! Это Лера. Я ухожу из школы, потому что больше не хочу бояться. Катя, Марина, простите, что оставляю вас. Но, может быть, глядя на меня, вы тоже решитесь? Потому что мы не тупые. Мы не мебель. Мы достойны уважения. Прямо сейчас".
Через неделю Лера впервые пошла в новую школу. А ещё через день в старый чат пришло сообщение от Катиной мамы: "Девочки, подскажите, куда подавать документы на перевод?"
Через месяц из класса ушли еще 3 человека. А ещё через месяц Марина Викторовна уволилась "по собственному желанию". Говорят, директриса намекнула – или так, или разбирательство.
А вчера Лера принесла из новой школы пятёрку за сочинение. "Представляешь, мам, – щебетала она, – учительница сказала, что у меня отличный слог! И что я молодец!"
"А о чём сочинение?"
"О свободе. О том, что иногда нужно просто перестать молчать".