Избранные статьи из книги «Нэцкэ» (серия «Мастера и шедевры»), посвящённые непосредственно японскому фольклору.
БАБОЧКА
Натсуо
Дерево, золото
2.0 x 2.0 x 1.1 см.
Конец XIX — начало XX в.
Музей искусства. Лос-Анджелес (США)
Рамка плоской круглой коробочки кагамибута вырезана из дерева. Внутри рамки мастер Натсуо поместил тонкий лист золота, на котором изображение бабочки лишь слегка процарапано. Тем не менее, рисунок точен. На крыльях бабочки видны жилки, на тельце прорисованы волоски, на голове у летуньи усики. Обращает внимание большое пустое пространство на крышке кагамибута. Мастер помещает бабочку не в центр композиции. Она словно влетает в окошко, часть крыла находится ещё за пределами рамки. Взгляд невольно рисует диагональ её полёта.
Стиль намёков, при котором незначительными штрихами японским художникам удавалось передать цельное впечатление от картины, проявлялось не только в живописи и скульптуре, но главным образом в поэзии хокку. Эта поэтическая форма возникла благодаря эволюции пятистиший танка, которые со временем стали делиться на две строфы: трёхстишие и двустишие. В XII в. появились стихи рэнга. Они состояли из чередующихся трёхстиший и двустиший. Первое трёхстишие называлось хокку — «начальной строфой». Во второй половине XVII в. хокку как нерифмованное трёхстишие из 17 слогов (5+7+5) было самостоятельной поэтической формой стихосложения. Стих записывали в один столбец. Для создания ритма служили особые разделительные слова — кирэдзи (на японском «режущее слово»). Кстати, при переводе хокку кирэдзи подсказывали, где следует сделать разрыв строки. В классическом хокку автор с помощью всего нескольких слов создавал настроение, говорил о человеческих переживаниях. При этом полагалось уточнить время года с помощью «сезонного слова» киго.
Бабочки, как символ мимолётности жизни, часто встречаются в поэзии мастеров хокку. В качестве примера можно привести несколько хокку классика этого жанра Мацуо Басё (1644–1694).
Даже осенью хочется жить
Этой бабочке: пьёт торопливо
С лепестков хризантемы росу.
Бабочкой уже никогда
Он не станет… Напрасно трепещет
Червячок на осеннем ветру.
Эти строчки не только о быстротечной жизни насекомых. Они говорят и о восприятии мира человеком на склоне лет, о несбывшихся надеждах, и о неотвратном конце.
Басё и сам в каком-то смысле напоминал бабочку, вся жизнь которой — полёт и движение. Он много путешествовал по стране. Несмотря на достаточно высокое происхождение, был при этом похож на странствующего монаха. Из всего имущества у поэта была лишь плетёная шляпа, дорожный плащ, сума со сборниками китайских и японских стихов, посох, чётки и флейта.
© источник: Нэцкэ / сост. С. Ю. Афонькин. — СПб: ООО СЗКЭО "Кристалл", М.: Оникс, 2007. — 320 с., илл.
© оцифровка: Анна Ласомбра
===
От админа: С бабочками у японцев отношения были сложными. В Китае у бабочек весьма позитивный символический смысл, но в Японии он как-то не слишком прижился. С одной стороны признавались красота бабочки, её изящество и хрупкость. В литературе и особенно поэзии, как мы видели выше, образ бабочки символизирует ускользающее и преходящее очарование всякой красоты — особенно женской. Она же символ души вообще. В прелестном эссе Лафкадио Хёрна, которое так и называется — «Бабочки», очень поэтично описаны эти культурные представления. Что любопытно, Хёрн накрепко связывает их именно с влиянием Китая, и это довольно логично — ведь китайскую литературу и китайских классиков издревле знали все образованные японцы.
Иное дело — народные представления и фольклор. По словам японского энтомолога Хидэто Хосины (保科 英人) в народе отношение к бабочкам было скорее опасливое. Другие насекомые вызывали у древних японцев куда больше положительных чувств. В частности, это заметно по сборнику старинных песен «Собрание мириад листьев» (Манъё:сю:, 万葉集). Хотя в нём более 4 тыс. песен, ни одна из них не упоминает бабочек, зато есть и светлячки, и стрекозы, и цикады. Бабочки же, особенно, если их было много, мыслились как дурное предзнаменование. Хёрн об этом, кстати, упоминает, когда начинает касаться чисто японских легенд о бабочках. Туда же можно добавить и трагичную легенду про червя Окику. Кроме того, связь бабочек с душами, живыми и мёртвыми, тоже способствовала восприятию их как, пусть красивых, но в чём-то опасных насекомых. По некоторым местечковым поверьям бабочки даже способны питаться человеческой плотью.
Пожалуй, самое светлое народное восприятие бабочки появилось в среде японских христиан, которые весьма творчески переосмыслили воплощение Святого Духа. Так в традиции префектуры Нагасаки, считалось, что зачатие Христа в чреве Девы Марии случилось, когда в рот ей влетела бабочка. Здесь связь с душой преобразилась в духовный образ божественной благодати.
© Хякки Ягё: | Ночной парад сотни демонов (основная группа VK) — там вы можете почитать научные и популярные статьи, старинные и новые истории о японских богах, духах и демонах, а также разные сказки: японские, китайские, индийские и других народов, которые имеют отношение к японскому фольклору.