– А ты как вообще додумалась сюда заявиться? – голос Макса хлестал, как мокрый полотенце. Он сидел на краю кровати, держа в руках телефон, будто сдерживался, чтобы не швырнуть его. – Валяй отсюда. Тут тебе никто не рад.
Нина стояла посреди комнаты. В плечах – едва уловимый наклон, будто ждала удара, но не собиралась отступать. Она с трудом сдерживала дрожь. Все внутри скручивалось от страха и обиды, но она заставила себя выдохнуть и уставилась прямо на Макса.
– Мы не в триллере, чтобы выгонять меня на улицу с ребенком на руках, – коротко сказала она.
– А это вообще-то твой ребенок. Я не подписывался жить с двумя… – он махнул рукой в сторону дверного проема, за которым, казалось, притаилось чье-то теплое дыхание. – Давай, собирай манатки. Свою инвалидную пенсию получаешь – вот на нее и живи.
Слова будто разлетелись по комнате, как осколки. Где-то в соседней комнате шаркнули маленькие ножки. Нина знала, кто это. Ее Мирон. Маленький, с огромными серыми глазами. Он умел слушать без звука, видеть то, что никто не хотел показывать.
Она молча пошла к двери, подхватила коляску и сына. Ни слез, ни просьб – ничего. Только внутри, как застрявший осколок, билось одно: Я больше не позволю себе зависеть от тебя. Никогда.
Ее жизнь словно раскололась на две половины. До аварии Нина была совсем другой – уверенной, энергичной, как батарейка, которую невозможно разрядить. Она любила своё отражение в зеркале, своё звонкое "доброе утро" в кадре, когда начинала вести программу на местном телеканале. Работала над сюжетами допоздна, мечтала стать редактором собственного шоу. Её смех был таким искренним и заразительным, что даже строгий режиссёр нередко прерывал репетиции, чтобы отпустить пару шуток вместе с ней.
Мир вокруг тогда казался покорённым. Каждое утро было не просто началом дня – это был старт ещё одного восхождения. "Нина! Ты родилась для экрана!" – восклицал её начальник, хлопая её по плечу. И Нина верила: да, её ждёт что-то грандиозное.
Но потом случился тот вечер.
Чужой джип вылетел из поворота. В последний момент Нина даже не успела испугаться – она лишь заметила ослепительный свет фар и ощутила хруст, будто ломали не металл, а её собственную реальность.
Когда она очнулась, вокруг был только белый свет – яркие лампы в больничной палате. На мгновение она подумала, что это рай. Но ощущение чужих швов на теле, дикая боль в пояснице и резкий запах антисептика быстро вернули её обратно в реальность.
– У вас была серьёзная травма, – сказал хирург, едва взглянув ей в глаза. – Но вы восстановитесь, у вас железная воля.
Но в зеркале Нина видела другое. Железную волю? Её ноги теперь были разные: правая – металлический протез, левая – слабо слушалась. Она могла ходить только с поддержкой, а каждый шаг напоминал об утрате.
Сначала она пыталась улыбаться – для врачей, для родителей, даже для себя самой. Но улыбка всё чаще напоминала кривую линию, за которой пряталась пустота. Её звали на работу, друзья приходили с пледами и корзинами фруктов, а она смотрела на них так, будто они пришли не в больницу, а на похороны её прежней жизни.
Год спустя она попробовала вернуться к телевидению, но всё пошло не так. Камера будто выхватывала не её лицо, а боль и усталость, спрятанные за слоем косметики. Люди сочувственно кивали, а она видела в их глазах жалость – то чувство, которого она ненавидела больше всего.
И в этот момент она встретила Макса. Он казался другим – сильным, уверенным. Ему нравилось ухаживать за ней, приносить сумки, помогать на лестнице. С ним Нина снова начала чувствовать себя важной. "Я в порядке", – уверяла она себя, смотря в его добрые глаза.
А потом случилось чудо.
Через два года после аварии она узнала, что беременна. На плановой проверке врач спросила, не кружится ли голова.
– Кружится, но это от протезов, наверное, – отмахнулась она.
– А месячные давно были? – уточнил врач, нахмурив брови.
И Нина сначала рассмеялась, подумав, что это шутка. Но когда она услышала глухое "тук-тук-тук" на УЗИ, её сердце пропустило удар.
– У вас мальчик. Уже четвертый месяц.
Она заплакала прямо на кушетке, крепко сжимая края халата. Это было счастье, смешанное с паникой. Она не знала, как справится. Но справилась. Она дала ему имя Мирон – "мирный", "дарующий покой".
Макс тогда казался счастливым. Он поддерживал её, носил пакеты из магазина, бегал за детскими вещами, таскал коляску по лестницам. Она поверила, что он останется рядом, что это её шанс на новую жизнь. Но реальность снова нанесла удар.
Макс начал меняться, когда Мирон родился. Ребёнок плакал ночами, Нина пыталась справляться сама, потому что знала: у Макса рано утром работа. А потом начались её походы по врачам – боли в спине усилились, ноги стали ещё слабее. Она ходила с ходунками, пока коляска стояла в углу, и всё чаще ловила на себе раздражённые взгляды мужа.
– Может, ты займёшься собой, Нин? – как-то сказал он. – Я женился на девушке с экранов, а не… ну, ты поняла.
Она не ответила, просто отвернулась. В тот момент она поняла, что снова становится чужой. Для всех. Даже для него.
Макс уставал. То ли от её ходунков, то ли от Мироновых ночных капризов, то ли просто от их общей борьбы за жизнь. И однажды, когда она вернулась домой после очередного массажа, он сидел за кухонным столом, перекатывая ключи от машины в руках.
– Нина, я уезжаю.
Её не удивили ни слова, ни тон. Он уже давно говорил больше с телефоном, чем с ней. Она лишь кивнула.
А потом был день, когда он сказал ей, чтобы она собирала вещи. "Мне надоело жить в этом кошмаре", – холодно бросил он.
И вот теперь она стояла с коляской на холодной улице, а её жизнь вновь обнулялась. Снова с нуля.
На улице было холодно. Ветер резал лицо, пальцы замерзли, несмотря на перчатки. Нина толкала коляску, чувствуя, как каждое колесо спотыкается о неровности тротуара. В голове, как старый пластмассовый шарик с погремушкой, перекатывались слова Макса: "Валяй отсюда. Никто не держит."
– Мама, а куда мы? – Мирон выглянул из-под одеяла, которое она заботливо натянула на него перед выходом. Его голосок был тонкий, но такой ясный, что резанул слух сильнее, чем порыв ветра.
– Домой, сынок, – тихо сказала Нина, выдавив из себя улыбку, которая казалась стеклянной.
"Домой". Она почти рассмеялась. Это слово уже давно не имело для неё привычного смысла. Дом – это там, где тепло, где запах пирогов смешивается с чистотой выглаженного белья. Но сейчас её "домом" стал угол в старой пятиэтажке, с обшарпанными стенами, хриплым краном в ванной и запахом варёной капусты, который поднимался откуда-то из подвала.
Когда они приехали, тишина квартиры ударила в уши сильнее, чем любой шум. Мирон сразу побежал в маленькую комнату, где стояла кроватка, переданная им от соседки Тамары. Нина села на старый продавленный диван и впервые за день позволила себе расслабиться. Не то чтобы она чувствовала облегчение – скорее пустоту. В голове крутилась только одна мысль: "Я должна как-то справиться."
Первую неделю Нина просто существовала. Она вставала с рассветом, готовила Мирону простую кашу, потом проводила его до садика, который оказался в трёх кварталах. Возвращалась домой и садилась за компьютер, мониторя вакансии, где можно работать удалённо. Иногда ей казалось, что эти поиски – как рыбалка в пересохшем озере.
Чтобы выжить, она начала продавать вещи: старую куртку, почти новую кофемашину, подаренную когда-то Максом, сумку из натуральной кожи, которую любила носить ещё в "той жизни". Каждый день она открывала дверь людям с пустыми глазами, которые быстро забирали её вещи, отсчитывали деньги и исчезали за углом.
Однажды вечером в дверь позвонили. Нина подумала, что это очередной покупатель. На пороге стояла Тамара – соседка с верхнего этажа, женщина лет пятидесяти, с ярко окрашенными губами и строгим взглядом. В руках у неё была большая кастрюля, из-под крышки которой валил пар.
– Борщ, – коротко сказала Тамара, протягивая кастрюлю.
– Зачем? – растерялась Нина, не зная, что ещё сказать.
– Ты не ешь ничего, кроме хлеба с чаем, а ребёнок – не тряпичная кукла. Голодная мать – слабая мать, – отрезала Тамара. – А слабая мать – уже не мать.
Её слова прозвучали грубо, почти обидно, но Нина всё равно улыбнулась. Почему-то эта прямота напомнила ей что-то доброе, забытое.
Тамара осталась на кухне и потребовала тарелки. Они ели борщ, а Мирон так смешно держал ложку, что Тамара смеялась до слёз.
– Ладно, – сказала она, вытирая уголки глаз. – Ты хоть в себя-то приди. У нас тут баба с четвёртого мужа выгнала. Пьёт, правда, но тебе какая разница? У него кровать в порядке, он тихий. Хочешь, сдам?
– Не надо, – качнула головой Нина. – Мы справимся.
– Ну-ну, – бросила Тамара, закуривая у окна. – Только если ещё раз увижу, как ты от голода в ступор входишь, я тебе эту кастрюлю на голову надену. Поняла?
Нина улыбнулась. Тетя Тамара стала для неё чем-то вроде будильника, который постоянно трезвонил: "Проснись! Проснись!"
Через месяц ей удалось найти работу в онлайн-колл-центре. Зарплата была небольшая, но хватало на оплату квартиры и на простую еду. Тамара иногда приносила свежие пирожки или звала их с Мироном к себе посмотреть сериалы.
Каждую неделю Нина возила Мирона в парк, где было много других детей. Они бегали, катались на качелях, но сам Мирон часто садился рядом с мамой на скамейку и просто держал её за руку.
– Мам, а ты хочешь бегать? – как-то спросил он.
Нина замерла, смотря на его серьёзные глаза.
– Очень, – честно ответила она.
Мирон кивнул, будто что-то понял.
– А когда?
Она не знала, что ответить. Поэтому просто сжала его руку сильнее.
Но самое важное произошло, когда Нина решила записаться на курс физиотерапии. В клинике было тихо, коридоры пахли спиртом и лекарствами. Она сидела на кушетке, пока молодой мужчина в белом халате пристально осматривал её ногу.
– Всё можно исправить, – вдруг сказал он.
– Я так не думаю, – буркнула Нина, посмотрев на его уверенное лицо.
– Тогда вы ещё не знаете, на что способны, – ответил он, пристально глядя ей в глаза. – Давайте договоримся: я делаю свою работу, а вы – свою.
Нина хотела что-то возразить, но вместо этого хмыкнула.
– Ладно, доктор. Проверим вашу теорию.
Его звали Сергей. И каждый раз, когда Нина приходила на процедуру, он находил способ её приободрить.
– Нога – как инструмент, – говорил он. – Если на гитаре сломалась струна, её можно заменить. Главное – правильно настроить.
Нина не была уверена, что ему верит, но в этих словах был свет, который согревал.
Прошло три месяца. Каждый день был испытанием, но Нина чувствовала – она цепляется за жизнь, даже если иногда пальцы соскальзывают. Комната в клинике, где пахло спиртом и старой резиной, стала для неё местом, где время будто замирало. Когда Сергей заходил в кабинет, его спокойствие распространялось на всё вокруг, как тепло от включённого радиатора.
– Это всё можно исправить, – сказал он однажды, укладывая её на кушетку.
– Правда? – спросила Нина, с трудом скрывая сомнение.
– Правда, – ответил Сергей. Его голос был ровным, без излишней уверенности, но каким-то таким… несомненным.
– Просто нужно время, – добавил он.
– У меня его нет, – резко ответила Нина.
Она ожидала, что он будет спорить, убеждать, что-то объяснять. Но вместо этого Сергей просто посмотрел на неё, внимательно и немного печально.
– Тогда у нас договор: я делаю свою часть работы, а вы – свою, – сказал он, чуть улыбнувшись.
Нина не удержалась и засмеялась. Как будто в ней что-то чуть-чуть сдвинулось с мёртвой точки.
– Проверим, как ты работаешь, доктор.
В тот день она, как всегда, вышла из клиники и остановилась у автобусной остановки. В руках была небольшая сумка – там лежали бутылка воды и несколько листков с очередными рекомендациями. Нина уже собралась сесть в маршрутку, как вдруг услышала знакомый голос:
– Ну надо же, железная леди на свободе!
Она обернулась. Макс. В руках он держал шлем от мотоцикла, рядом стояла блондинка с такими длинными ресницами, что казалось, она вот-вот улетит. На лице Макса играла довольная ухмылка. Он осмотрел Нину с головы до ног, словно оценивая товар на витрине.
– Чего замерла? Слов нет? – продолжил он, явно наслаждаясь моментом.
В голове Нины пронеслись обрывки воспоминаний: их дом, Мирон, коляска, его раздражённые вздохи и брошенные на ходу слова: "Ты стала такой скучной."
Она могла бы сейчас многое сказать. Что-то едкое, острое, то, что выбило бы из него это самодовольное выражение. Но вместо этого она просто вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.
– Ничего, – коротко ответила Нина и развернулась, чтобы уйти.
Макс замер на месте, будто не поверил, что она просто так оборвала разговор.
– Эй! Ты чего такая важная? – выкрикнул он ей вслед.
Она не обернулась. Впервые за долгое время Нина не чувствовала боли. Ни в ногах, ни в сердце. Только тихую, злую радость, которую она себе даже позволила: "Ну как там тебе с твоими длинными ресницами, Макс? Хватает тебя на её разговоры про маникюр?"
Но настоящая кульминация ждала её вечером.
Возвращаясь домой, Нина задержалась на лестничной клетке. У двери её уже ждал Мирон – в его руках был сломанный грузовик. Тамара сидела у окна с вязанием и с серьёзным видом объясняла, как правильно довязать мысок на носке.
Нина только собиралась разуться, когда раздался звонок телефона. Сергей.
– Завтра на приём придёте? – спросил он вместо приветствия.
– А куда я денусь, – засмеялась она.
– У меня есть идея, – продолжил он. – Хочу попробовать кое-что новое.
– Это надолго? – спросила Нина.
– Будет больно. Но, поверьте, результат стоит того. Вы готовы?
Она сделала паузу, ощущая тяжесть этих слов. Это был тот момент, когда некуда отступать. Всё или ничего.
– Я готова, – ответила она твёрдо.
На следующий день Сергей действительно приготовил что-то новое. Программа включала упражнения, которые казались ей невозможными. Каждый шаг был адом, но в этих мучениях был смысл. Она видела, как он смотрел на неё – без жалости, но с каким-то внутренним уважением.
– Ещё один шаг, Нина. Давай. – Его голос звучал мягко, но твёрдо.
Она сделала ещё один шаг. Потом ещё. Ноги горели огнём, протез тёр, и она чувствовала, как от напряжения начинают дрожать руки.
– Я не могу, – сказала она, стиснув зубы.
– Можешь, – ответил он.
И она смогла.
Через полгода Нина действительно почувствовала, что жизнь начинает выравниваться. Она могла ходить без палки – неуверенно, осторожно, но всё-таки сама. Мирон теперь не спрашивал, когда мама «научится бегать», а только с гордостью рассказывал Тамаре:
– Моя мама уже почти летает!
Квартира всё ещё была тесной, но в ней впервые стало уютно. Нина купила недорогие занавески в цветочек, подарила Мирону яркий коврик с изображением городских дорог и начала готовить что-то вкусное почти каждый вечер. Мирон обожал, когда по квартире разливался запах пирога, пусть даже тесто не всегда получалось идеальным.
– Мам, ты теперь как бабушка Тамара, – заявил он однажды, с аппетитом доедая кусок. – Только ещё вкуснее.
Тамара отреагировала громким хохотом, но позже шепнула Нине на ухо:
– Ну всё, дочка, ты выбралась. Осталось только мужчину найти.
– Тамара, не смешите меня, – улыбнулась Нина. – С меня хватит.
Но мысль застряла в голове, и Нина не могла её вытеснить.
Вечером, когда она уложила Мирона спать, зазвонил телефон. Сергей. Она удивилась: обычно он не звонил после работы.
– Нина, привет. Тут такое дело… У меня два билета в океанариум. Мирону, наверное, понравится.
Она замерла, не зная, что сказать.
– Это… подарок? – наконец спросила она, пытаясь скрыть растерянность.
– Скорее, повод, – спокойно ответил он. – Пойдём?
Слова Сергея прозвучали так естественно, будто приглашение в океанариум – это что-то само собой разумеющееся.
Нина секунду подумала, а потом услышала собственный голос:
– Да, пойдём.
Она опустила телефон, чувствуя, как её щёки горят.
Утром, собираясь, Нина долго возилась с выбором одежды. Всё хотелось выглядеть просто, но аккуратно. Тамара не удержалась и влезла с комментариями:
– Ты что это, как школьница перед выпускным?
– Тамара, это просто океанариум, – сказала Нина, пытаясь сохранить невозмутимость.
– Да-да, просто океанариум. Мужик тебя позвал – и просто океанариум, – хмыкнула Тамара, но тут же добавила, почти ласково: – Выглядишь ты, кстати, отлично.
Когда они приехали, Нина сразу заметила, как загорелись глаза Мирона. Он смотрел на гигантские стеклянные окна, за которыми переливались свет и вода, как на настоящее чудо.
– Мама, а мы правда туда? – спросил он, тянув её за руку.
– Правда, – ответила Нина, улыбаясь.
Сергей ждал их у входа. Он был в джинсах и простой рубашке, но выглядел так, будто он дома.
– Готовы погружаться в морские глубины? – спросил он, протягивая Мирону руку.
Мирон взвизгнул от радости и тут же взял его за ладонь.
– Там что, будут настоящие акулы? – с восхищением спросил мальчик.
– Конечно, – ответил Сергей. – И акулы, и морские черепахи, и даже белуга.
– Белуга? Это кто?
– Сейчас узнаешь, – сказал Сергей, улыбаясь.
Они прошли в зал, и Мирон сразу подбежал к огромному стеклу, за которым медленно плыли рыбы, словно из сказки. Он прильнул к стеклу, даже не отрываясь, и бормотал что-то себе под нос.
Нина смотрела на сына, чувствуя, как внутри неё поднимается странное тепло. Оно было не похоже на те чувства, что она испытывала раньше – ни боль, ни страх, ни даже привычная тревога. Это было похоже на счастье.
– Спасибо, – тихо сказала она, обращаясь к Сергею.
Он чуть наклонился к её уху, чтобы услышать.
– Всегда пожалуйста, – ответил он, так же тихо.
Кто-то задел её локтем, проходя мимо, и Нина пошатнулась. Сергей быстро подхватил её за плечо.
– Ты не упадёшь, Нина, – сказал он, глядя ей в глаза. – Никогда.
Она посмотрела на него и кивнула, потому что знала: это правда.