Буйнакск, 1997 год. Два человека горят среди тысячной толпы, и их никто не тушит. Только что этих двоих — мужчину и женщину — наказали за убийство ребёнка, которое никогда не будет расследовано. Вопрос их вины так и повиснет над городской площадью запахом горящего человеческого мяса. Спустя 30 лет репортёр Baza Игорь Залюбовин отыскал тех, кто совершил этот самосуд, чтобы спросить, почему они по-прежнему уверены, что сделали всё правильно.
I. Хоровод
Пока милицейская буханка мчится по узким городским улочкам на площадь, Расул слушает рацию. Он — 30-летний инспектор по делам несовершеннолетних в Буйнакске. Голоса коллег звучат одновременно бодро и растерянно: двоих подозреваемых в убийстве ребёнка, семейную пару, везут на площадь. Везут родственники убитой. Зачем? Такого вопроса не было. Милиционерам было понятно: будут убивать.
Когда буханка остановилась у западной кромки центральной городской площади, Расул наконец увидел толпу. Люди шли на площадь со всего города. Сколько их было? Триста, четыреста, может быть тысяча, их Расул не сосчитал. Время было к десяти утра, конец зимы: мягко, тепло и пасмурно. 4 марта 1997 года, эта дата — первый самосуд в истории современной России. И по-прежнему— самый жестокий.
У Расула в тот день не было никакого приказа. Одетый по форме, инспектор шёл через площадь от памятника революционеру Уллубию Буйнакскому к небольшому пятачку у кинотеатра «Дагестан». Гул человеческих голосов всё нарастает, а дальше появился запах: отвратительный запах горящего человеческого мяса. Всё уже было сделано.
Наконец Расул увидел что-то вроде хоровода вокруг костра: раскачиваясь над телами, женщины улюлюкали, мужчины молчали, но молчание это тоже будто гудело. Инспектор несколько раз прорывался к телам, но его оттаскивали и выбрасывали из круга. Расул был растерян: чем тушить? Он и спустя тридцать лет зачем-то подчёркивает, что на месте, мол, не было огнетушителей. И страшно оправдывается: «Куртку тоже не снимешь, форму нарушать нельзя».
Медленно изгибаясь, догорали тела. Приехала труповозка. Наконец до инспектора довели приказ: опрашивать людей. Это формальность, чтобы собрать показания свидетелей, на случай если по факту двойного жестокого убийства на городской площади Буйнакска вдруг заведут уголовное дело (этого никогда не произойдёт. — Прим. ред.). Расулу приказали опросить столько людей, сколько он сможет. Инспектор ходил по площади и задавал несколько стандартных вопросов, а последний, видимо, от себя: как вы относитесь к тому, что тут произошло? Мужчины, женщины, старики, молодые — девять человек из десяти отвечали инспектору, что всё было сделано правильно.
Вот так целый город убил семейную пару Гаджиевых без суда и следствия. Но, может, у них была причина?
II. Исчезновение
Зимой 1997 года в Буйнакске шла предвыборная гонка: то были годы максимального суверенитета российских регионов, и борьба даже за место муниципального главы разделила пятьдесят тысяч человек на конкурирующие, если не сказать враждующие, фракции. Крупнейшей была команда Маги-Топора, местного банкира и авторитета: на его стороне было множество тухумов (так в Дагестане называется род или клан. — Прим. ред.), а также целые предприятия, например компания «Теплосети». Эти сотни людей — серьёзная сила, готовая до хрипоты спорить на митингах, быть наблюдателями, защищать своего кандидата. Кандидат Маги-Топора — Шамиль, правая рука и молодой тренер по вольной борьбе.
И вот 25 февраля 1997 года случается беда. По дороге из школы домой пропадает племянница Шамиля — 12-летняя Шахрузат Омарова. Так начинается эта история. Шамиль был дома: «Её мать говорит: “Шамиль, Шахриня не пришла со школы домой”. Я говорю: “А сколько прошло?” Мать говорит: “Она даже на пять минут не опаздывала, настолько пунктуальная девочка, исполнительная”. И это волнение матери автоматом на меня пришло, пошли сразу в гимназию, они говорят, что Шахриня была и ушла и больше её не видели».
Через пару часов обратились в милицию. Несмотря на действовавшее в те годы «правило трёх дней», заявление приняли. Инспектор по делам несовершеннолетних — тот самый Расул — спустя 30 лет рассказывает Baza, что в день исчезновения Шахрузат начальник тоже отправил его ходить по улицам и разговаривать с возможными случайными свидетелями. Это была безуспешная затея, никто ничего не видел. Тем временем электорат Маги-Топора уже формировал мобильные поисковые отряды: вскоре таких по Дагестану будет действовать около сорока. «Люди были очень мобилизованы перед выборами, — вспоминает свидетель казни, преподаватель местного техникума, — наэлектрилизованы, все очень готовы были действовать. И тут такое происходит. Пропадает ребёнок. У нас ведь такого не бывало, чтобы дети пропадали».
И спустя тридцать лет некоторые свидетели тех событий утверждают, что дети исчезали и до дела Шахрузат, а после казни это прекратилось; другие, наоборот, настаивают, что исчезновения продолжились — и это должно посеять сомнения.
В те февральские дни по городу ползут жуткие слухи: Шахрузат Омарова была похищена чёрными трансплантологами.
III. Сирена
Это сила телевидения: сверхпопулярная тогда криминальная программа «Сирена», выходившая на местном ТВ, незадолго до этого выпустила эфир, посвящённый чёрному рынку донорских органов. Вечером 25 февраля в её эфире — фотография Шахрузат. Ведущий Евгений Смелянский (исчезнет в 2001-м при невыясненных обстоятельствах. — Прим. Baza) просит всех, кто видел девочку, сообщить любые сведения родственникам или милиции.
Магомед — в те дни капитан буйнакской милиции — и сейчас уверяет, что, если бы серийные исчезновения детей имели место, это бы накалило обстановку ещё сильнее. Капитан не помнит подобных случаев. Хотя время было трудное, межвоенное: не прошло и года, как в Хасавюрте, в 80 километрах на запад, подписали знаменитые соглашения об окончании первой чеченской. В такие времена легко что-то упустить.
В горных сельских районах, примыкающих к городу с юга, расползался ваххабизм. На въезде в такие селения стояли шлагбаумы, и милицию туда не пускали. В самом Буйнакске квартирована артиллеристская бригада федеральных войск: тысячи солдат и офицеров с ПТСР в ежедневном ожидании очередной диверсии «лесных». Крайними в этом противостоянии оказывались внезапно милиционеры: «Что ни день — убили коллегу, — вспоминает Магомед. — Мы для «лесных» были проще как цели. Вояки там сидят в части, мы по улицам ходим. Я не думаю, что мы тогда плохо работали, мы тогда работали в тяжелейших условиях».
Сам Магомед впоследствии занимался расследованием военных преступлений при окружной прокуратуре, но не сталкивался с насилием военных по отношению к детям. «Ни на военных, ни на ваххабитов никто не думал, — говорит капитан. — Там с самого начала был один, в общем-то, подозреваемый».
Утром 26 февраля в доме Омаровых раздаётся телефонный звонок. Звонит коллега матери Шахрузат: «Слушай, сейчас передачу смотрели, и мой муж узнал девочку, говорит, не знал, что это твоя», — есть первый свидетель.
Мать Шахрузат работает в той самой компании «Теплосети». Свидетель — на тот момент водитель директора этой компании, он ждёт своего шефа на улице Кирова. Он видит, как Шахрузат выходит из лицея № 1 и идёт домой обычным маршрутом, но за ней медленно едет белый «запорожец». У мечети на Чайковского, в двух шагах — водитель «запорожца» сажает девочку в машину. «Не хотела садиться сначала, но потом водитель того “запорожца” как-то её уговорил, — пересказывает слова свидетеля близкая родственница девочки. — “Запорожец” тронулся, свидетель проследовал за ним, по улице Чайковского. И эта девочка сидела на заднем сиденье, у неё были такие испуганные глаза, видно было, что что-то её тревожит. И это показалось очень странным, что ребёнок был так напуган». На развилке «запорожец» повернул за город — в сторону села Манасаул. Позже этого момента её живой никто не видел.
IV. Афганец
Осень 1989-го, восемь лет до событий — а погода мягкая и тёплая. Гаджимурад Гаджиев вернулся с афганской войны — его отправили защищать интересы разваливающейся советской империи сразу после школы, как и многих из его поколения. Кроме впалых, непробиваемых глаз, в его внешности нет ничего, что привлекает внимание. На родной улице Островского Гаджимурада всегда считали странноватым: с самого детства лез к девочкам с какой-то яростной прямотой, а из Афганистана вернулся с голосами в голове. Но его соседку Патиму всё это не смутило. Летом они сыграли свадьбу, она ждала первенца. Гаджимурад перебивался случайными заработками, в остальное время слоняясь без дела, — так рассказывает его тётя.
Больше всего Гаджимураду нравилось фотографировать, и иногда он ходил по городу, делая снимки разных людей. Две сестры жили на улице Чайковского, у той самой мечети, где через десять лет неизвестный водитель посадит Шахрузат Омарову в белый «запорожец». Осенью 1989 года Гаджимурад Гаджиев подошёл к этим девочкам и предложил сделать фотографии — фотосессию с котёнком в рощице. Вспоминает соседка с улицы Островского: «Там место — это дикие деревья. Мой свёкор делал обрезку веток. И вот он, когда туда в лес пошёл, эти девочки, они там плачут, привязанные к дереву. Они маленькие девочки были, лет десять им. Что Гаджимурад хотел с ними сделать, я не знаю. Фотографировать, что ли, хотел, а что потом — не ясно. Он их к дереву привязал, но ничего не успел, мой свёкор его спугнул».
Семья девочек добилась того, чтобы Гаджимурада посадили. Ему дали 8 лет строгого режима: минимальный срок по советскому Уголовному кодексу. Но попал Гаджимурад не просто в колонию, а в махачкалинскую туберкулёзную тюрьму. Неизвестно, болел ли он, будучи на воле или получил заболевание в СИЗО. Но свой срок он отсидел тихо, пока не встретился с божественным откровением, которое через десять лет приведёт его прямо на костёр.
V. Иисус
В девяностые годы протестантская община Дагестана переживала свои самые спокойные времена с конца XIX века, когда первые немецкие переселенцы приехали на эти земли. Может быть, дело было в «крыше»: в начале девяностых её возглавил Валерий Ахмедов, бывший сотрудник религиозного управления местного КГБ. Сложно сказать, что случилось с законспирированным сотрудником, — придя в молельный дом в качестве агента, Ахмедов внезапно на самом деле обрёл веру в Иисуса, уволился из ведомства и в итоге стал пресвитером. Община была совсем небольшой: десяток прихожан в Махачкале и ещё столько же по окрестным городам — в Каспийске, Избербаше.
Cвязи пресвитера Ахмедова со старой работы открывали неисповедимые пути для миссионерской деятельности: один из таких вёл в махачкалинскую тюрьму для больных туберкулёзом. Там он встретил осуждённого Гаджимурада, и после нескольких встреч с проповедниками тот решил принять крещение. Это достаточно редкий случай — согласно монографии о жизни протестантов в Дагестане, девяносто процентов общины всегда составляли люди с русскими и немецкими фамилиями.
«Гаджимурад, конечно же, покаялся в первом своём преступлении. Он уверовал в Иисуса Христа, он полюбил Иисуса, — рассказывает Baza один из прихожан. — Он стал соблюдать заповеди. И потом, когда они с Татьяной познакомились, она приезжала к нему в тюрьму, они стали парой. Это были очень добродушные люди, которых Бог изменил».
Татьяна Дмитренко — маленькая, скромная и улыбчивая женщина. На тот момент ей чуть за тридцать. Родилась на Украине, работала в Избербаше в геологоразведке, увлекалась альпинизмом. В девяностых работы не стало, и Татьяна перебивалась подработками. Ушла в религию: её увлекли протестанты, и она тоже стала частью общины, чтобы каждую субботу петь гимны Иисусу в небольшом молельном доме и проповедовать.
Роман Татьяны и Гаджимурада развивался с 1993 года — быстро, прямо в туберкулёзной тюрьме, под сотней глаз — охранников, других арестантов: она приезжала к нему на свидания так часто, как это было возможно. Вскоре они поженились прямо в тюрьме. Осенью 1995 года Гаджимурад вышел на свободу. Они стали жить на два города: в родительском доме Гаджиевых в Буйнакске и у Татьяны в Избербаше. В выходные они, как правило, приезжали в Махачкалу, на службу. Иногда в горы ходили вместе со всеми. «Татьяна его как-то всегда старалась обнять, он — внешне очень спокойный, сдержанный. Немного забывчивый, мог из чужой кружки попить. Понятно, что у него закрытая уже была форма туберкулёза, но всё-таки, — вспоминает один из прихожан. — Татьяна часто занимала у нас деньги, потому что у них были проблемы с этим, работа у них была сезонная».
Татьяна и Гаджимурад работали семейным подрядом — детская фотостудия на выезде. Новый год, потом — выпускные альбомы в школах, потом — мероприятия в детских лагерях, Первое сентября, День учителя, в остальное время — просто художественная фотография. Чтобы заработать хоть что-то, приходилось много ездить. Для этого у Гаджимурада был «ушастый» «запорожец» белого цвета.
VI. Запорожец
Уже через час после того, как свидетель рассказал, что Шахрузат увезли именно на белом «запорожце», её дядя Шамиль и другие мужчины семьи приехали в местную ГАИ и выяснили, что в городе всего три таких машины. Одной владел старик-инвалид, другой не было в городе, третья была записана на их соседа Гаджимурада Гаджиева.
Дома Гаджимурада не было — и тогда начались его поиски. Фотографию «запорожца» тем же вечером показали в программе «Сирена». Это было на второй день поисков, 26 февраля, среда. А днём «запорожец» замечают у Нижнеказанищенского моста — мост был на ремонте, и, пересекая реку вброд, машина застряла. Гаджимурада там запомнил сторож детского лагеря неподалёку, в который он постучался за помощью: «У нас тут такое место: трос берут, что-то ещё берут — и не возвращают. А он пришёл, попросил помощи, потом обратно привёз эту, как его, лопату, отдал, уехал. Оказывается, его вытянула другая машина там. Эта лопата даже не понадобилась».
Белый «запорожец» вытягивала не просто другая машина — по иронии это была машина одной из поисковых групп: они всё ещё разыскивали просто тело девочки и были не в курсе, что охота идёт уже за конкретным белым «запорожцем».
28 февраля, в пятницу, Гаджиевых едва не настигли в Избербаше — при том что у Татьяны было своё жильё в городе, они с мужем ночевали у одной из прихожанок протестантской молельни, учительницы физкультуры. По словам прихожан, Татьяна и Гаджимурад были встревожены: якобы у них в Буйнакске возникли проблемы из-за миссионерской деятельности, и теперь они срочно собираются уехать из Дагестана. Из всего этого следует, что Гаджиевы понимали, что их ищут, лгали и скрывались.
VII. Хизри
Дни тянутся без результата: больше тысячи человек прочёсывают местность, на дорогах стоят блокпосты, в каждом вечернем эфире «Сирены» показывают ориентировку на белый «запорожец». 1 марта, в субботу, её видит и Хизри, подполковник милиции. Он приехал в Буйнакск на несколько дней из Москвы, где учится в Академии МВД. Хизри тут для небольшого предвыборного турне: как и Шамиль, он баллотируется на пост главы района. Ранним утром 2 марта Хизри едет в аэропорт, ему нужно обратно в Москву. По пути он замечает «запорожец» Гаджимурада.
«Я впереди сижу, — вспоминает Хизри, — смотрю, из леса выезжает какая-то машина, она белого цвета. Я когда увидел, что это “запорожец”, я тогда привстал аж, думаю, ну, вчера же только вечером показывали по телевизору. Я говорю: Анвар, подожди, опасный преступник, говорю, давай, разворачиваем машину! Ударь передним крылом, его сбивать надо с дороги. Он говорит: ты что! Я говорю: да я тебе новую машину куплю! В этот момент у меня вот такое зациклилось, что надо его остановить!»
Погоня начинается на Талгинской дороге — одной из двух трасс, связывающих Буйнакск и Махачкалу. Довольно скоро «запорожец» удаётся прижать к обочине. Хизри идёт к машине Гаджиевых и на ходу сочиняет легенду: «Чтобы не испугать, чтобы не настроить, вдруг оружие — а я без оружия, без ничего, — я говорю: ты, когда проезжал Халимбекаульское кольцо (один из въездов в Буйнакск. — Прим. автора), задел задней частью машины ребёнка. Ребёнок перебегал, и ты его сбил, говорю, ребёнка, и он в больнице, хорошо, что он остался, говорю, живой, нормально, вылечился, говорю, ребёнок уже. Вот ты, говорю, задним клыком ты задел его. Поедем в больницу?»
Блеф срабатывает. Хизри садится в машину к Гаджиевым на переднее пассажирское. Гаджимурад — за рулём, Татьяна сидит сзади. Они медленно едут в Буйнакск. Гаджиевы выглядят достаточно спокойными: она кажется погружённой в себя, а он будто слегка растерян. Хизри старается разговаривать на отвлечённые темы. Через сорок минут они добираются до того самого Халимбекаульского кольца: там куча патрулей. Увидев «запорожец», к нему несётся тот самый дядя Шахрузат Шамиль: он открывает дверь и едва не выбрасывает водителя — Гаджимурада — на заднее сиденье. В его непробиваемом взгляде сложно что-то либо разгадать: волнуется ли он, спокоен, виноват? Пока они едут по городу, Хизри пытается убедить Шамиля отвезти Гаджиевых в горотдел, но тот молча едет по улице Чайковского, в самый её конец, в дом Омаровых.
«Около дома человек двести, вы представляете, небольшие улицы и частный сектор, люди, люди, повсюду. Две-три машины впереди нас, разряжается толпа, и мы туда за ними, сзади заезжает ещё две-три машины поисковых групп и ещё мой двоюродный брат Анвар в самом конце. И я не успел выйти из машины, уже открывают двери, я только выхожу — и сбоку получаю по мозгам, прямо в лицо вот такой удар, вот такой огромный кулак. Я удержался за дверь, схватился, удержался, схватили меня, вывели из толпы. А могли разорвать за пять секунд, но я об этом же не думал, я выхожу из этой толпы, сажусь в машину и уезжаю», — объясняет Baza Хизри спустя 30 лет.
Гаджиевы остались тогда одни против толпы.
VIII. Признание
Тело Шахрузат Омаровой пролежало под Нижнеказанищенским мостом — тем самым, где застрял белый «запорожец», — не более шести дней, а скорее всего, меньше. Его нашли 2 марта, в тот же день, когда Хизри привёз Гаджиевых на Халимбекаульское кольцо.
«Скелетированное состояние, следов изъятия органов или расчленения — нет», — зафиксирует местный судмедэксперт Рахматуллаев. Если сказать проще, на небольшой размытой фотографии это выглядит так, будто останки Шахрузат пролежали под этим мостом целую вечность. Если учесть отсутствие следов расчленения, зафиксированное Рахматуллаевым, то ещё и стали пищей для крупных хищников вроде шакалов или волков: объяснить такие повреждения иначе — довольно сложно. В этом мнении сошлись опрошенные мной судмедэксперты и патологоанатомы: «Характер травм такой, будто рвали волки», — напишет один из них.
Шамиль — наверное, его можно назвать организатором поисков — утверждает, что место, где искать тело, указала гадалка. Сторож лагеря «Космос» неподалёку рассказывает немного другую историю. Она кажется вполне достоверной и не противоречит версии Шамиля, если забыть про гадалку: с обрывистого склона сошёл сель, сдвинул грунт в ложбине реки, из него показалась рука. Руку нашли собаки, а дальше поисковая команда нашла останки. По третьей версии — место указали сами Гаджиевы. Возникает вопрос: неужели, если бы это было так, организатор поисков сослался бы на помощь гадалки?
Ещё одна важная улика против Гаджиевых — это признание вины. Оно было получено так: сначала пару некоторое время держат в доме Омаровых в Буйнакске. Гаджимурада сильно избивают, но он отказывается признаться в убийстве. Татьяна — несмотря на очевидный испуг — тоже молчит. Шамиль довольно быстро понимает, что в городе Гаджиевых может отбить милиция: тогда Татьяну и Гаджимурада вывозят в Манасаул — родовое село семьи Шахрузат. На въезде ставят шлагбаум; местные мужчины собираются на сельской площади и разводят костры. Теперь милиции сюда вход заказан.
Гаджимурада пытают раскалённой кочергой, но он по-прежнему не сознаётся. Тогда Шамиль решает применить психологический трюк. «Мой любимый предмет в училище был психология. И вот в одной комнате сажаем его и двоих охранников, а в другой, в другой комнате сидит она, и с ней тоже посадили двоих, — рассказывает Baza сам Шамиль. — Мы забежали туда к нему, я говорю его охранникам: она умерла, перед смертью она сказала, что он это, это, это сделал! Он как полез на стенку: да как она могла так сказать, это всё она сделала, это, это, это! Потом забежали в ту комнату, где она сидит, и перед ней этим ребятам, моим братьям, им говорим, что он умер, перед смертью он сказал, что она всё это сделала. Он же, он же, уже точно сказал, что она сделала, она это, это, это сделала. Она начала головой о стенку бить, он сволочь, подлец, как он мог меня предать, вот так, их свели, и как они, драться, друг на друга. Да, она думала, что он уже мёртвый, он думал, что она мёртвая, поэтому это истина вышла».
Существовало якобы и видеопризнание Гаджимурада, записанное после пыток: о нём в своём репортаже от 31 марта 1997 года упоминает корреспондент газеты Moscow News. «Видеокассета с записанным на ней признанием Гаджиева тоже пока не может служить доказательством, потому что никто ни в прокуратуре, ни в милиции её не видел. Родственники утверждают, что такая запись была, но её уничтожили, чтобы не выдать имена тех, кто попал в кадр вместе с Гаджиевым». Речи об участии в том видео Татьяны вообще не идёт.
Вот как детали признания вспоминает близкая родственница Шахрузат: «Он всё рассказал, всё как было, что он готовил себя, как он сказал, на какие-то дела, и, чтобы ему было не страшно, он сначала отрезал ей… А, нет, он попытался её изнасиловать. Это был февраль. И вот всё это время этот “запорожец”, там капот спереди, и вот якобы её пичкал всякими снотворными, чтобы она всё время спала, и она вот это всё время была в капоте, в передней части: я её там, говорит, прятал. Я её хотел отпустить, но не мог, потому что мы были соседями, Шахриня их опознала бы. А убить я боялся. Потому что много людей, родственников вокруг».
Никакие детали этого признания, которые сами по себе поддавались бы проверке, не сохранились. Было ли признание вообще — неизвестно, потому что есть и другие его версии: например, что на месте убийства Гаджиевы якобы сознались в том, что пустили Шахрузат на шашлык и запивали мясо коньяком: ведь там была найдена полупустая бутылка. А ещё — что сатанинская секта баптистов отправила их на добычу детских органов — но обсуждать всё это всерьёз не приходится. Вероятнее всего, если Гаджимурад действительно виновен в преступлении, — в его действиях стоит искать сексуальный мотив. Один из прихожан-баптистов рассказал мне, что Татьяна однажды пожаловалась его сестре: «Гаджимурад как-то странно смотрит на детей». Но, если она была соучастницей преступления с сексуальным мотивом, не очень понятно, зачем ей говорить такие вещи.
Всерьёз на виновность Татьяны и Гаджимурада указывают два ключевых момента. Во-первых, сотрудник «Теплосетей» видел, как Шахрузат садилась в «запорожец». Во-вторых, сторож в пионерском лагере видел «запорожец» там, где нашли тело. Нигде не фигурирует Татьяна. Буйнакский прокурор-криминалист Абакаров говорил в интервью газете Moscow News, что следствие располагает доказательствами виновности Гаджимурада, но в отношении его жены — нет.
Если предположить, что Гаджимурад действительно виновен, — женщину, что же, просто сожгли за компанию?
IX. Мораторий
16 апреля 1997 года в России введут мораторий на смертную казнь. За полтора месяца до этого, 3 марта, Гаджимурада выводят во двор и начинают буквально топтать ногами. «Их было около пятидесяти человек, а я понимал, что его убивать нельзя, — вспоминает Шамиль, — я побежал, лёг на него, оставьте, не убивайте его, оставьте, по мне тоже били, ну я автоматически защищался как-то, и я его сохранил, не дал его убивать». Следом в село всё-таки добрались милицейские начальники: «Мы не собираемся отдавать, — вспоминает Шамиль, — один раз отдали, говорю, 8 лет он отсидел и на нашем ребёнке повторил это. Вы ещё хотите?» Жить Гаджиевым оставалось один день.
Спустя тридцать лет Тагир — ещё один свидетель тех событий — проводит по селу Манасаул что-то вроде экскурсии: вот здесь держали Татьяну, здесь — Гаджимурада. Отсюда их 4 марта повезли в Буйнакск. «Милиции на дорогах не было. Они же, я же говорю, на площади хотели, я тогда (...) им сказал, вы что, с ума сошли, что ли, (...) там дети ходят, женщины. Я же сказал, вы туда идите за кинотеатр, а так представляешь, на площади хотели, ты представляешь, что было бы вообще на площади-то? Они, когда уже стартанули, уже понятно было, что, для чего их везут. Там же уже в машинах и канистры с бензином были».
Гаджиевых привезли на площадь на уазике. «Они уже полудохлые там были, — вспоминает Тагир. — Женщину женщины там побили хорошенько. Этот — уже после всех пыток был такой… Но они ещё там попрощаться и постонать успели немножко. Долго они, не сразу тоже умерли. Лежали, когда из машины их вытаскивали, они уже прощались, потому что там, где они лежали, там же рядом с ними канистры лежали, они уже знали, для чего это. Они прощались, признались друг другу в любви, их вытащили, облили и подожгли. Мычали, мычали, но вот так криков не было».
Магомед — тот самый буйнакский опер, что впоследствии расследовал военные преступления российской армии, — пришёл на площадь, когда Гаджиевы уже горели. «Там находились сотрудники милиции, но, чтобы они вмешивались, такого не было. Все сидели и стояли, то есть, и наблюдали за всеми этими действиями. В то время главой администрации был покойный Осман, а главой республики был покойный Магомед Али. Ну, видя эту ситуацию и оценивая, допустим, какие могут быть последствия, глава администрации Осман позвонил главе республики, доложил о данной ситуации — и оттуда команда поступила не вмешиваться, просто наблюдать».
Коллега Магомеда Расул, инспектор по делам несовершеннолетних, тоже где-то тут, наблюдает из толпы. Родственница Шахрузат оставила кассу в банке Маги-Топора, чтобы несколько минут издалека посмотреть на то, что происходит. В местной прессе случившееся тогда назовут «митингом работников компании “Теплосети”» — это не про цензуру, а про влияние Маги-Топора и самой фирмы.
«Знаете, когда закончилось вот это всё мероприятие, у всех же кассеты изъяли, — вспоминает Тагир, — а у меня был этот, журналист, снимал на мою камеру, он уже сознание терял, я его уже вот так держал, чтобы он не упал. Мы сняли, и милиция стала бегать, у всех собирать. Я быстро поменял кассету, закинул туда пустую. И в тот же вечер приехали корреспонденты из НТВ, я передал им эту кассету с условием, что они покажут, и они в тот же вечер показали по телевизору. То, что показали, это вот именно моя съёмка».
В маленькой республике всё близко: так, тела девочки Шахрузат Омаровой и супругов Гаджиевых осматривал один и тот же судмедэксперт Рахматуллаев. «У мужчины перелом кости черепа и кляп во рту, у женщины — сломана челюсть», — вердикт цитируется по репортажу газеты Moscow News. Текст назывался «Всего: трое убитых», и это точный акцент: ни одна смерть в итоге не будет расследована.
Белый «запорожец» Гаджиевых просто сожгут в районе абрикосовых садов, на окраине Буйнакска. Их тела родственники Омаровых выкрадут из морга и бросят под Нижнеказанищенским мостом. Через некоторое время пьяный человек принесёт кости матери Гаджимурада, и она похоронит их на русском кладбище, в одном гробу, — это известно от единственной представительницы семьи Гаджиевых, оставшейся в городе, — его тёти.
В молельном доме пройдут обыски — но там не найдут тайной операционной трансплантологов, да и вообще ничего особенного, кроме религиозных брошюр и музыкальных инструментов. Через месяц после казни в Дагестан приедет делегация московских протестантов и проведёт выступления в нескольких ДК — всё это на фоне явного негатива со стороны местных. С тех пор протестанты будут сидеть тихо, стараясь не привлекать внимания. Прошло тридцать лет, а они до сих пор боятся давать комментарии: «Татьяну и Гаджимурада не вернёшь, а живые люди могут пострадать».
На вопрос, почему они всё сделали правильно, люди в Буйнакске сейчас, как правило, отвечают: Гаджиевы были виновны, и нужно было их наказать. Допустить сомнения в их виновности, даже спустя тридцать лет, никто не способен.
Дядя Шамиль всю оставшуюся жизнь проработал тренером по борьбе. Его спортшкола сейчас находится в здании по соседству с лицеем № 1, откуда тридцать лет назад вышла и не вернулась Шахрузат Омарова. Перед записью интервью, в ноябре 2024 года, он отпустил воспитанников пораньше, ещё толком не зная, о чём будет идти речь. А затем сильно нервничал во время разговора.
Спустя три недели 66-летний Шамиль Шайхилов умер от инфаркта.