Демон и ангел хрустальнейший –
двое в смертельном бою,
кто победит в том ристалище,
видя лишь правду свою?
Я не оракул пророчества,
слепо рискну головой.
Но, даже если захочется
выйти из схватки живой,
буду без сна и без жалости
биться, чтоб мне повезло.
Знать бы лишь только:
сражаешься
ты за добро или зло?
(Римма Казакова)
Она очень быстро стала своей в компании шестидесятников – рядом с Евтушенко, Рождественским, Ахмадулиной, Окуджавой, Вознесенским; была признана молодыми, но уже состоявшимися поэтами за яркую индивидуальность, непохожесть и, что совсем немаловажно, соответствие времени.
Литературный критик Кирилл Ковальджи когда-то очень давно написал:
«Имя Риммы Казаковой неотделимо от легкой ауры легендарности. Ворвалась в шумную компанию шестидесятников откуда-то с Дальнего Востока, произвела фурор, молодая, красивая, заводная, талантливая - черт в юбке. Кажется. успех пришел к ней сразу - ее окатило жаркой волной тогдашней всеобщей любви к поэзии. И на гребне этой горячей волны она чувствовала себя, как рыба в воде. Легкая на подъем, веселая, щедрая, неистощимая. И не без привкуса авантюрности. Ее победоносное счастливое самоутверждение совпало с мироощущением первого послесталинского молодого поколения».
…Родители назвали ее в духе времени: – Рэмо (Революция, Электрификация, Мировой Октябрь). Сложно придумать менее подходящее имя для юной девушки, просто какая-то аббревиатура наряду с ВЦСПС или ЦПКО. Двадцатилетняя Рэмо настойчиво штурмовала ЗАГСы, требуя заменить своё непонятное имя на более благозвучное - Римма, наверное, предвосхищая свою судьбу, ведь «rima» в переводе с испанского значит «рифма». Затея все-таки удалась, хотя девушку сурово пристыдили за полное отсутствие патриотизма.
В одном из своих последних интервью состоявшийся и признанный поэт Римма Фёдоровна Казакова поделилась с читателями:
«Я была советским человеком, но по органике не вписывалась в ту эпоху – “Я шагала как солдат, часть массовки, часть народа. Но чертился наугад путь совсем иного рода…”».
Путь «иного рода» в творчестве Казаковой был настолько очевиден и ярок, что даже зарубежные критики отмечали: «Ее творчество определено характерными для конца 1950-х годов поисками человеческой порядочности и отказом от пафоса и пропаганды…».
Ее первые стихи опубликовали в 1955 году, через три года вышел первый поэтический сборник, а уже в 1959 году Казакова стала членом Союза писателей СССР. Всего за годы ее творчества вышло около трех десятков книг; к сожалению, сегодня найти их можно только в букинистических магазинах и библиотеках. Ситуация поистине удивительная: вневременные стихи Казаковой несут в себе такой заряд мудрости, любви и открытости, что никак не могут быть не востребованы…
Вот что написал о Римме Казаковой Евгений Евтушенко:
«Римма Казакова осталась в моей памяти очаровательной, открытой людям энергичнейшей девчонкой, сдувающей падающую на глаза непокорную челку. На протяжении многих лет эта челка редела, седела, перекрашивалась, но резкий, мальчишеский порыв дыхания взметал даже седину, чтобы она не заслоняла любопытствующий, искрящийся неравнодушием к жизни непобедимо молодой взгляд».
Наверное, у каждого популярного российского исполнителя была хоть одна песня на стихи Казаковой - её напевные, звучные строки всегда великолепно ложились на музыку. Поэтессе очень нравилось писать тексты для песенного исполнения, она называла этот жанр очень демократичным, волнующим и радостным, поскольку «никто не знает кто автор, но все поют твои песни». Все до единой песни на стихи Риммы Казаковой до сих пор исполняются на эстраде, они любимы и популярны - «Мадонна», «Ты меня любишь», «Ненаглядный мой», «А музыка венчальная...» и многие-многие другие шлягеры.
Однажды Римме Казаковой позвонила Агния Барто и с удивлением в голосе спросила: «Деточка, хорошие стихи, но как же можно так раздеваться перед таким количеством людей?».
А Казакова и не раздевалась, она обнажала душу, повествуя о любви, не только чувственной, но и о любви совсем иного рода, о чем сейчас стыдливо умалчивают - о любви к своей Родине, она была «не из тех, кто меняет знамена».
И самые лучшие стихи Казаковой - о любви, достаточно откровенные и даже провокационные для тех целомудренных десятилетий, но она никогда не боялась открываться перед читателями, безрассудно и безоглядно: «Я не боюсь бросить своё сердце. Топчите его, я подниму, вымою и вложу обратно. Для меня это неопасно». Счастливая творческая судьба и горькая личная судьбина: вечный страх за сына-наркомана, разочарования, душевная боль, постепенное забвение...
Из интервью Риммы Казаковой:
«Я никогда не зацикливалась на стихах — хорошо готовила, вязала, любила жизнь во всех ее проявлениях. Но однажды поняла, что именно призвание вело меня по жизни. И от того, что мешало ему, я иногда с легкостью, а иногда тяжело отказывалась. Писание стихов было важнее».
Казакова – первая и последняя женщина на посту Секретаря правления Союза писателей СССР - искренняя, откровенная и открытая, такие не очень годились для номенклатуры, поэтому «с треском оттуда выгнали». Мудрые друзья из Туркменистана утешили незадачливую чиновницу: «Не переживай. Из поэтов не выгоняют. А остальное не важно».
Римма Казакова всегда искренне верила в особое предназначение поэта на Земле. И мы верим. Верим в то, что творчество Казаковой не забыто. Формально в ее честь названа площадь в Новой Москве, учреждена литературная премия ее имени для молодых поэтов. Только новых книг почему-то нет…
«Вспоминай меня без грусти» - как завещание. И мы помним: без поэзии, как и без любви, жить сложно.
«Вспоминай меня без грусти…»
Постарею, побелею, как земля зимой.
Я тобой переболею, ненаглядный мой.
Я тобой перетоскую - переворошу,
По тебе перетолкую, что в себе ношу.
До небес и бездн достану, время торопя,
И совсем твоею стану - только без тебя.
Мой товарищ стародавний, суд мой и судьба,
Я тобой перестрадаю, чтоб найти себя.
Я узнаю цену раю, ад вкусив в раю,
Я тобой переиграю молодость свою.
Переходы, перегрузки, долгий путь домой...
Вспоминай меня без грусти, ненаглядный мой!
«Из первых книг…»
Из первых книг, из первых книг,
которых позабыть не смею,
училась думать напрямик
и по-другому не сумею.
Из первых рук, из первых рук
я получила жизнь, как глобус,
где круг зачеркивает круг
и рядом с тишиною — пропасть.
Из первых губ, из первых губ
я поняла любви всесильность.
Был кто-то груб, а кто-то глуп,
но я — не с ними, с ней носилась!
Как скрытый смысл, как хитрый лаз.
как зверь, что взаперти томится,
во всем таится Первый Раз —
и в нас до времени таится.
Но хоть чуть-чуть очнется вдруг,
живем — как истинно живые:
из первых книг, из первых рук,
из самых первых губ, впервые.
«В какой-то миг неуловимый…»
В какой-то миг неуловимый,
неумолимый на года,
я поняла, что нелюбимой
уже не буду никогда.
Что были плети, были сети
не красных дат календаря,
но доброта не зря на свете
и сострадание не зря.
И жизнь – не выставка, не сцена,
не бесполезность щедрых трат,
и если что и впрямь бесценно –
сердца, которые болят.
«Был день прозрачен и просторен…»
Был день прозрачен и просторен
и окроплен пыльцой зари,
как дом, что из стекла построен
с металлом синим изнутри.
Велик был неправдоподобно,
всем славен и ничем не плох!
Все проживалось в нем подробно:
и каждый шаг, и каждый вздох.
Блестели облака, как блюдца,
ласкало солнце и в тени,
и я жила — как слезы льются,
когда от радости они.
Красноречивая, немая,
земля была моя, моя!
И, ничего не понимая,
«За что?» — все спрашивала я.
За что такое настроенье,
за что минуты так легли —
в невероятность наслоенья
надежд, отваги и любви?
За что мне взгляд, что так коричнев
и зелен, как лесной ручей,
за что мне никаких количеств,
а только качества речей?
Всей неуверенностью женской
я вопрошала свет и тень:
каким трудом, какою жертвой
я заслужила этот день?
Спасибо всем минутам боли,
преодоленным вдалеке,
за это чудо голубое,
за это солнце на щеке,
за то, что горечью вчерашней
распорядилась, как хочу,
и что потом еще бесстрашней
за каждый праздник заплачу.
«Я похожа на землю…»
Я похожа на землю,
что была в запустенье веками.
Небеса очень туго,
очень трудно ко мне привыкали.
Меня ливнями било,
меня солнцем насквозь прожигало.
Время тяжестью всей,
словно войско, по мне прошагало.
Но за то, что я в небо
тянулась упрямо и верно,
полюбили меня
и дожди и бродячие ветры.
Полюбили меня —
так, что бедное стало богатым,—
и пустили меня
по равнинам своим непокатым.
Я иду и не гнусь —
надо мной мое прежнее небо!
Я пою и смеюсь,
где другие беспомощно немы.
Я иду и не гнусь —
подо мной мои прежние травы…
Ничего не боюсь.
Мне на это подарено право.
Я своя у березок,
у стогов и насмешливых речек.
Все обиды мои
подорожники пыльные лечат.
Мне не надо просить
ни ночлега, ни хлеба, ни света,—
я своя у своих
перелесков, затонов и веток.
А случится беда —
я шагну, назову свое имя…
Я своя у своих.
Меня каждое дерево примет.
«Приснись мне сегодня, пожалуйста…»
Приснись мне сегодня, пожалуйста,
Я так по тебе скучаю.
Только приснись не из жалости,
А так, случайно.
Приснись мне родным и внимательным, Каким наяву не бываешь,
И любящим обязательно,
Хотя бы во сне, понимаешь?
Приснись мне, а то я уже забываю,
Что надо любить тебя и беречь,
Приснись, не сердись! Я ведь тоже живая…
Приснись, прикоснись, можешь рядом прилечь…
Приснись мне усталым, покорным, тяжелым,
Приснись, как горячечным грезится лед… Как снятся мужья своим брошенным женам,
Как матери — сын, а ребенку — полет.
И вот я ложусь,
Опускаю ресницы,
Считаю до сотни — и падаю вниз…
Скажи, почему ты не хочешь присниться?
А может, я сны забываю…
Приснись…
«Быть женщиной - что это значит»?
Быть женщиной - что это значит?
Какою тайною владеть?
Вот женщина. Но ты незрячий.
Тебе её не разглядеть.
Вот женщина. Но ты незрячий.
Ни в чём не виноват, незряч!
А женщина себя назначит,
как хворому лекарство - врач.
И если женщина приходит,
себе единственно верна,
она приходит - как проходит
чума, блокада и война.
И если женщина приходит
и о себе заводит речь,
она, как провод, ток проводит,
чтоб над тобою свет зажечь.
И если женщина приходит,
чтоб оторвать тебя от дел,
она тебя к тебе приводит.
О, как ты этого хотел!
Но если женщина уходит,
побито голову неся,
то всё равно с собой уводит
бесповоротно всё и вся.
И ты, тот, истинный, тот, лучший,
ты тоже - там, в том далеке,
зажат, как бесполезный ключик,
в её печальном кулачке.
Она в улыбку слёзы спрячет,
переиначит правду в ложь.
Как счастлив ты, что ты незрячий
и что потери не поймёшь.
«Мне говорила красивая женщина…»
Мне говорила красивая женщина:
"Я не грущу, не ропщу.
Все, словно в шахматах, строго расчерчено,
и ничего не хочу.
В памяти - отблеск далекого пламени:
детство, дороги, костры...
Не изменить этих праведных, правильных
правил старинной игры!
Все же запутанно, все же стреноженно -
черточка в чертеже,-
жду я чего-то светло и встревоженно
и безнадежно уже.
Вырваться, выбраться, взвиться бы птицею
жизнь на себе испытать...
Все репетиции, все репетиции,
ну а когда же спектакль?!"
Что я могла ей ответить на это?
Было в вопросе больше ответа,
чем все, что знаю пока.
Сузились, словно от яркого света,
два моих темных зрачка…
«Наверное, надо любить тоньше…»
Наверное, надо любить тоньше,
наверное, можно любить больше.
А я люблю — как живу — неровно:
то слишком мало, то слишком огромно,
чуть слышным шепотом — или громко,
навечно, накрепко — или ломко.
Люблю беззаветно, упорно, верно, —
и незаметно, и откровенно.
Люблю и беспомощно — и уверенно.
Так, как загадано.
Так, как повелено.
Люблю — как воюю и как играю!
Люблю — как будто вот-вот потеряю…
День ото дня — и круче, и гуще,
всем настоящим и всем грядущим.
Наверное, можно и проще, и глаже.
Но я — вот так.
Полюби меня так же.
«Храни меня, прошедшая любовь…»
Храни меня, прошедшая любовь,
Во благо обрати мой горький опыт,
От нежности храни, которой топят
и обращают в нищих и рабов.
Храни меня всей памятью моей.
Не дай застыть с протянутой рукою.
Скажи, неужто, испытав такое,
мы все же не становимся мудрей?
Храни от веры, страстной и слепой,
в то, что случайность обернется вечным.
…А встречный остается только встречным
не встреченным, собой, а не судьбой.
Храни меня, прошедшая любовь,
храни!- как заклинанье повторяю.
Пусть снова, как тебя, все потеряю,
но не успеет стать всесильной боль.
Храни до той, что может в миг любой
произойти, последней- первой встречи,
до тех небес, что не согнут мне плечи,
храни меня, прошедшая любовь.
До музыки, свободной, как прибой,
без томной канители патефонной,
до той руки, надежной, путеводной,
храни меня, прошедшая любовь.
До той тропы, оставленной тобой,
где безысходно прозябала я лишь,
где мне себя живой любовью явишь,
храни меня, прошедшая любовь.