Лариса стояла у плиты, помешивая борщ — любимое блюдо Виктора. За окном октябрьский вечер окрашивал небо в тёмно-синие тона, а на кухне было тепло и уютно. Маргарита Петровна, её свекровь, как обычно сидела за столом с чашкой чая, неспешно перелистывая журнал.
— А знаешь, Ларочка, — протянула она своим певучим голосом, — что-то я сегодня совсем расклеилась. Может, останусь у вас переночевать?
Ложка в руке Ларисы замерла. Она не успела ответить — в прихожей щёлкнул замок. Виктор. На его лице промелькнула усталая улыбка, но она тут же погасла, когда он увидел привычную картину: мать за столом, словно у себя дома.
— Добрый вечер, — процедил он сквозь зубы, бросая портфель на тумбочку.
— Витенька! — всплеснула руками Маргарита Петровна. — А я вот решила...
— Решила остаться? — его голос дрогнул. — Опять?
Лариса замерла у плиты, чувствуя, как напряжение сгущается в воздухе. Она знала этот тон мужа — предвестник бури.
— Ты думаешь, я буду платить за твоих гостей? — выпалил он, и его голос сорвался. — Каждый божий день! То ты, то твои подруги, то...
— Витя, — Лариса шагнула к нему, пытаясь успокоить.
— Нет, Лара! — он резко поднял руку. — Я больше не могу! Это мой дом, понимаешь? МОЙ! А я чувствую себя как в проходном дворе!
Маргарита Петровна невозмутимо помешивала чай, словно происходящее её не касалось.
— Ну что ты кричишь, сынок? Я же мать твоя...
— Вот именно — мать! Не хозяйка этого дома! — Виктор с силой опустился на стул. — У нас что, гостиница? Или дом престарелых?
Лариса почувствовала, как к горлу подступает комок. Она переводила взгляд с мужа на свекровь, не зная, чью сторону принять. В висках стучало от напряжения.
— Может, чаю? — пролепетала она, пытаясь разрядить обстановку.
— Чаю? — Виктор горько усмехнулся. — Давай ещё торт купим! И шампанское! Устроим праздник! — он резко встал. — Я в душ.
Хлопнула дверь ванной. Маргарита Петровна поджала губы, демонстративно отвернувшись к окну. А Лариса осталась стоять посреди кухни, чувствуя, как рушится её попытка создать уютный семейный вечер.
За окном сгущались сумерки, и где-то вдалеке завыла собака. Борщ на плите медленно остывал, как и надежда на спокойный вечер в кругу семьи.
Часы в гостиной пробили полночь. Лариса сидела на кухне, механически протирая и без того чистую чашку. Из спальни не доносилось ни звука — Виктор лёг спать, даже не поужинав. Борщ так и остался нетронутым.
Она посмотрела на свое отражение в тёмном окне. Когда всё начало рушиться? Пять лет назад Витя носил её на руках, смеялся над любой мелочью, а теперь... теперь в его глазах она видела только усталость и раздражение.
— Господи, — прошептала Лариса, прижимая ладони к вискам, — что же делать?
Перед глазами всплыло лицо матери — такое родное и в то же время... Почему она не видит, как разрушает их семью? Или видит, но не хочет признавать?
Воспоминания накатывали волнами. Вот Витя помогает ей развешивать шторы в их новой квартире. Вот они вместе выбирают обои, спорят до хрипоты, а потом смеются над своими разногласиями. А вот мама... Она приходит без звонка, располагается на кухне с подругами, а Витя всё чаще задерживается на работе.
Лариса встала, подошла к холодильнику. На дверце магнитом прикреплена их свадебная фотография — молодые, счастливые. Она провела пальцем по улыбающемуся лицу мужа.
— Прости меня, — прошептала она, и слеза скатилась по щеке.
В открытую форточку ворвался прохладный ветер, всколыхнул занавески. Где-то вдалеке прогудела электричка — последняя на сегодня. Лариса вздрогнула: когда-то этот звук казался ей романтичным, они с Витей любили слушать его, обнявшись на балконе. А сейчас...
Сейчас она сидела одна на кухне, разрываясь между двумя самыми близкими людьми. Как найти баланс? Как не предать ни мужа, ни мать? В голове крутились обрывки сегодняшнего скандала, укоризненный взгляд матери, дрожащий от гнева голос Вити.
Часы тикали в тишине, отсчитывая минуты её одиночества. Завтра... Завтра нужно что-то решать. Но сегодня она может позволить себе эту минуту слабости, когда не нужно выбирать сторону, когда можно просто быть собой — растерянной женщиной, которая боится потерять свое счастье.
Утренний свет заливал кухню, играя бликами на фарфоровых чашках. Лариса разливала кофе, стараясь не встречаться взглядом с матерью. Маргарита Петровна ночевала в гостиной и теперь сидела, поджав губы, будто ожидая извинений.
— Мам, нам надо поговорить, — Лариса поставила чашку перед матерью.
— О чём тут говорить? — Маргарита Петровна поправила седую прядь. — Я всё поняла. Я теперь чужая.
— Перестань, — Лариса почувствовала, как внутри всё сжимается. — Ты не чужая. Просто... всему должна быть мера.
— Мера? — мать усмехнулась. — Материнской любви должна быть мера?
Лариса глубоко вздохнула. Сколько раз она репетировала этот разговор ночью, но сейчас все заготовленные слова казались неправильными.
— Мама, я люблю тебя. Но у меня есть семья. Муж. Мы должны уважать его право на личное пространство.
— А как же моё право? — голос матери дрогнул. — Право видеть дочь? Я же не просто так прихожу — готовлю, убираю...
— Но мы тебя об этом не просим! — вырвалось у Ларисы. — Прости, но... это наш дом. Наша жизнь.
Маргарита Петровна отвернулась к окну. По её щеке скатилась слеза.
— Значит, я мешаю? Всю жизнь тебе посвятила, а теперь...
— Мама, — Лариса пересела ближе, взяла её руки в свои. — Послушай. Я не говорю "не приходи". Я прошу — давай договариваться. Звонить заранее. Уважать наше время.
— Время? — мать горько усмехнулась. — У меня его осталось не так много, этого времени.
— Не надо, — Лариса сжала её ладонь крепче. — Не дави на жалость. Ты сильная, красивая, у тебя своя жизнь. Дай и нам пожить своей.
Тишина повисла в воздухе. Где-то на улице засмеялись дети, спешащие в школу. Маргарита Петровна медленно подняла глаза на дочь.
— Ты стала другой, Лара. Раньше ты бы никогда...
— Я стала женой, мама. И должна думать о муже. О нашей семье. — Лариса помолчала. — Ты же тоже когда-то сделала этот выбор, правда?
Маргарита Петровна вздрогнула. В её глазах мелькнуло что-то — может быть, понимание?
— Хорошо, — она медленно кивнула. — Я подумаю над твоими словами.
Виктор вернулся поздно. Лариса лежала в кровати, делая вид, что читает, хотя взгляд не двигался по строчкам. Муж прошёл в ванную — она слышала, как зашумела вода. Потом на кухню — звякнула чашка. И только потом в спальню.
— Ты не спишь? — спросил он, стоя в дверном проёме.
— Нет.
Помолчали. Виктор прошёл к шкафу, достал домашнюю футболку. Она смотрела на его спину и думала — когда они разучились разговаривать?
— Устал? — спросила она.
— А когда я не устаю? — он развернулся, и она поразилась, какое у него измученное лицо. — Особенно если дома...
— Витя, подожди. Присядь.
Он хмыкнул, но сел на край кровати. Далеко — так, что не дотянуться рукой.
— Знаешь, я сегодня с мамой говорила.
— И что, она наконец-то поняла, что живёт не здесь?
— Перестань... — Лариса отложила книгу. — Я знаю, тебе тяжело.
— Тяжело? — он невесело усмехнулся. — Да я домой возвращаться боюсь. Каждый раз думаю — кого там встречу? Твою маму? Её подруг? Весь женский клуб по интересам?
— А я боюсь тебя потерять.
Он обернулся так резко, что она вздрогнула.
— Что?
— Я вижу, как ты отдаляешься. Как закрываешься. Как избегаешь меня...
— А что мне делать? — он встал, прошёлся по комнате. — Я же мужик, Лар. Мне что, скандалить каждый день? Или маму твою выгонять? Или...
— Или поговорить со мной?
Он остановился. Постоял, глядя в окно. Потом медленно повернулся:
— Знаешь, чего я хочу? Прийти домой. Обнять жену. Поужинать вместе. Рассказать, как прошёл день. Услышать, как прошёл её день. Нормально же? Как у всех?
— Как раньше, — тихо сказала она.
— Да. Как раньше. Когда мы были семьёй, а не... — он махнул рукой.
Лариса встала, подошла к нему. Осторожно тронула за плечо:
— Мы и сейчас семья. Просто я... заигралась в дочку. Забыла, что я ещё и жена.
Он молчал, но она чувствовала, как постепенно расслабляются его плечи под её рукой.
— Я сказала маме, что ей нужно звонить перед приходом. Что у нас своя жизнь. Что...
Виктор развернулся, притянул её к себе. Уткнулся носом в макушку:
— Правда сказала?
— Правда.
— А она?
— Обиделась, конечно. Но... это же мама. Отойдёт.
Он тихо рассмеялся — впервые за вечер:
— Слушай, а давай завтра в кино сходим? Как раньше? А потом поужинаем где-нибудь...
— Без маминых котлет?
— Без маминых котлет.
Они помолчали, обнявшись. За окном шумел ночной город. Где-то вдалеке сигналила машина.
— Витька?
— М?
— Я люблю тебя.
— И я тебя. Даже с твоей мамой.
Прошла неделя. Воскресное утро выдалось солнечным — лучи пробивались сквозь тюль, расчерчивая кухонный стол золотистыми полосами. Лариса жарила блинчики, когда зазвонил телефон.
— Доченька, я не помешаю? — голос матери звучал непривычно неуверенно.
— Мам, мы же договорились — звонить заранее.
— Вот я и звоню, — в трубке послышался тихий смех. — Я тут пирог испекла... Может, приеду?
Лариса перевернула блин, глянула на часы:
— Витя только проснулся. Давай после обеда?
— Хорошо, — легко согласилась мать. — К чаю приеду.
Виктор появился на кухне, когда она заканчивала с блинами.
— М-м, пахнет вкусно, — он обнял её сзади, чмокнул в шею. — Кто звонил?
— Мама. Хочет с пирогом приехать после обеда.
Он напрягся, но не отстранился:
— Знаешь... а почему бы и нет? Давно не ели её фирменный яблочный.
— Это вишнёвый, — улыбнулась Лариса.
— Тем более.
Они устроились завтракать. Блины таяли во рту, кофе пах корицей, а в открытую форточку залетал тёплый ветер.
— Слушай, — вдруг сказал Виктор, — а давай сделаем традицию? Пусть мама приезжает по воскресеньям к чаю. Только по воскресеньям.
Лариса замерла с поднесённой ко рту чашкой:
— Правда?
— А что такого? — он пожал плечами. — Когда всё по правилам — оно и идёт нормально.
После обеда пришла Маргарита Петровна. Без обычного апломба — позвонила в дверь, вытерла ноги, спросила разрешения пройти на кухню. Виктор сам поставил чайник.
— Ну как вы тут? — спросила она, расставляя чашки.
— Хорошо, мам, — ответила Лариса. — Правда, хорошо.
Маргарита Петровна посмотрела на дочь, потом на зятя — и вдруг улыбнулась:
— А знаете, и мне хорошо. Спокойно как-то. Раньше всё казалось — если не приду, не помогу, не подскажу... А теперь вижу — вы и сами справляетесь.
— Справляемся, — кивнул Виктор. — Кстати, пирог — отличный.
За окном щебетали птицы. Солнечные зайчики плясали на стенах. Лариса смотрела на своих самых близких людей — и чувствовала, как отпускает то напряжение, что копилось месяцами.
Может, счастье — это когда все знают своё место? Когда не нужно разрываться, выбирать, метаться между долгом и любовью? Когда можно просто быть — дочерью, женой, собой. И радоваться воскресному чаепитию в кругу семьи.