— Настя, ты опять не помыла за собой сковородку? — голос Тамары Львовны звучал обманчиво мягко, но в нём угадывались стальные нотки.
Настя замерла у зеркала в прихожей, машинально поправляя воротник блузки. До начала рабочего дня оставалось сорок минут, она уже опаздывала, а тут снова...
— Да я собиралась после работы, Тамара Львовна. Там же только яичница была.
— После работы? — свекровь выделила эти слова особой интонацией. — В приличных семьях невестки с утра успевают и завтрак приготовить, и посуду помыть, и на работу не опоздать. А ты...
Настя глубоко вдохнула, досчитала до пяти. Три года совместной жизни в квартире свекрови научили её сдерживаться. Но сегодня что-то надломилось.
— Вы знаете, я действительно опаздываю. У нас квартальный отчёт, — она старалась говорить спокойно. — Давайте обсудим это вечером?
— Конечно-конечно, — Тамара Львовна поджала губы. — Иди. Я сама всё сделаю. Как всегда.
Эта фраза преследовала Настю весь день. "Я сама всё сделаю". Как будто она, Настя, была неблагодарной лентяйкой, не способной оценить заботу свекрови. А ведь изначально всё складывалось совсем иначе.
Три года назад, когда они с Андреем поженились, вариант с совместным проживанием казался идеальным решением. У Тамары Львовны была просторная трёхкомнатная квартира в хорошем районе. Андрей — единственный сын, она жила одна после смерти мужа. "Зачем молодым снимать, когда можно жить у меня?" — говорила она тогда.
Настя помнила их первый семейный ужин. Тамара Львовна расстаралась: испекла пирог, достала праздничный сервиз. "Теперь у меня две хозяйки в доме", — улыбалась она, раскладывая салаты по тарелкам.
Две хозяйки. Как же.
За три года Настя так и не стала хозяйкой. Она оставалась гостьей, которая вечно что-то делала не так. То полы помыла недостаточно чисто, то бельё развесила неправильно, то готовит "не по-домашнему".
В бухгалтерии было тихо, только шелестели бумаги да стучали клавиши компьютеров. Квартальный отчёт требовал внимания, но мысли упорно возвращались к утреннему конфликту. И к тому, что случилось вчера.
Вчера они с Андреем впервые серьёзно поссорились из-за матери.
— Ну почему ты не можешь просто делать так, как она просит? — устало говорил он. — Она же старый человек, у неё свои привычки.
— Старый человек? — возмутилась Настя. — Твоей маме шестьдесят пять, она полна сил и энергии. Особенно когда дело касается критики в мой адрес.
— Настя, не начинай. Мама просто хочет как лучше.
— Как лучше для кого, Андрей?
Он тогда не ответил, только махнул рукой и ушёл спать в свою старую комнату. А Настя до утра проворочалась на их супружеской кровати, думая о том, как всё изменилось за эти годы.
Телефон завибрировал — сообщение от Андрея: "Мама звонила, рассказала про сковородку. Может, всё-таки будешь внимательнее?"
Настя отложила телефон, не ответив. В горле стоял ком.
— Семёнова, ты в порядке? — окликнула её Марина Степановна, начальница отдела. — Что-то ты бледная сегодня.
— Всё хорошо, — Настя заставила себя улыбнуться. — Просто много работы.
День тянулся бесконечно. После обеда позвонила свекровь — "просто узнать, во сколько ты вернёшься". Настя сказала, что задержится из-за отчёта. Это была правда лишь отчасти — ей просто не хотелось возвращаться домой.
Домой ли?
Вечером, поднимаясь по лестнице (лифт снова не работал), Настя услышала незнакомый женский голос из квартиры свекрови. Дверь была приоткрыта.
— ...и представляете, Тамара Львовна, моя невестка то же самое! Никакого уважения к старшим.
Настя замерла на площадке. Голос свекрови звучал непривычно оживлённо:
— Вот-вот, Валентина Николаевна! Я своему Андрюше всё говорю: мать одна, а жену можно и другую найти.
Настя почувствовала, как кровь отлила от лица. Несколько секунд она стояла неподвижно, затем развернулась и начала спускаться вниз. Телефон в сумке завибрировал — наверное, Андрей. Но она не могла сейчас ни с кем разговаривать.
Ноги сами принесли её в сквер недалеко от дома. Здесь они с Андреем когда-то гуляли, строили планы. Говорили о будущем, о детях. Детях. При мысли о детях Настя почувствовала острую боль где-то под рёбрами.
Год назад она забеременела. Они с Андреем были счастливы, начали планировать детскую в своей комнате. А потом Тамара Львовна начала "заботиться".
— Настенька, ты бы поменьше работала. И вообще, может, уволишься? Ребёночку мать нужна рядом.
— Тамара Львовна, но как же? Нам ипотеку платить...
— Андрюша справится, он же мужчина. А ты дома будешь, со мной. Я научу тебя, как с ребёнком управляться.
Беременность оборвалась на десятой неделе. Врачи говорили — стресс. Тамара Львовна качала головой: "Я же говорила, нельзя было так много работать".
После этого Настя закрылась в себе. Андрей пытался поговорить, но она не могла объяснить ему своих чувств. Как объяснишь, что задыхаешься от гиперопеки свекрови, от её постоянного присутствия в их жизни?
Телефон снова завибрировал. На этот раз Настя ответила.
— Где ты? — голос Андрея звучал встревоженно. — Мама сказала, ты не пришла домой.
— Я в сквере. Нам нужно поговорить, Андрей.
— Сейчас приду.
Он появился через десять минут, запыхавшийся, с растрёпанными волосами. Сел рядом на скамейку.
— Что случилось?
— Я слышала ваш разговор с матерью. О том, что жену можно другую найти.
Андрей вздрогнул: — Что? Какой разговор?
— Не ваш. Её разговор с какой-то Валентиной Николаевной. Новой соседкой, видимо.
Он молчал, глядя в землю.
— Знаешь, — продолжила Настя, — я всё думаю: почему мы живём там? У тебя хорошая зарплата, у меня стабильная работа. Мы могли бы снимать квартиру.
— Мама расстроится. Она же одна...
— Андрей, твоя мама не одна. У неё полно подруг, она ходит в фитнес-клуб для пенсионеров, ездит на экскурсии. Она прекрасно справится.
— Ты не понимаешь, — он поморщился. — После смерти отца...
— Прошло восемь лет, — мягко сказала Настя. — Она давно справилась с горем. А теперь использует твоё чувство вины, чтобы контролировать нашу жизнь.
Андрей вскинул голову: — Что ты такое говоришь?
— Правду. Помнишь, как она была против моей беременности? Не прямо, конечно. Но постоянные намёки, давление...
— Настя, прекрати! — он встал. — Мама желает нам добра.
— Нет, Андрей. Она желает добра себе. И использует тебя, чтобы его получить.
Он хотел что-то возразить, но Настя продолжила: — Знаешь, сколько она получает пенсию? Я видела её выписку из Пенсионного фонда. Двадцать две тысячи. Плюс ты отдаёшь ей половину зарплаты — "на хозяйство". Плюс она сдаёт гараж. И при этом постоянно говорит, что еле сводит концы с концами.
Андрей молчал.
— Я устала, — тихо сказала Настя. — Устала быть вечно виноватой. Устала от того, что наша семья — это ты, я и твоя мама. Устала бояться завести ребёнка, потому что знаю: она будет контролировать каждый наш шаг.
Она встала, одёрнула юбку.
— Подумай об этом, Андрей. Я сегодня переночую у подруги.
Он поймал её за руку: — Настя, подожди...
— Нет, — она мягко высвободила руку. — Тебе нужно время. Подумай: чего хочешь ты сам? Не твоя мама — ты.
Следующие две недели прошли как в тумане. Настя жила у подруги, ходила на работу, механически выполняла обязанности. Андрей звонил каждый день, но она просила дать ей время. Тамара Львовна тоже звонила — один раз. Настя не взяла трубку.
А потом появилась Валентина Николаевна.
Она пришла в бухгалтерию под конец рабочего дня — яркая, шумная, в цветастом платье.
— Настенька? Можно тебя на минуточку?
Настя удивлённо подняла глаза от монитора. Валентина Николаевна плотно прикрыла дверь и заговорила быстро, напористо:
— Девочка моя, прости меня, старую дуру. Я ведь тогда не знала, что ты это слышишь. А потом узнала от Тамары Львовны, что ты ушла, и так мне стыдно стало...
— Не извиняйтесь, — устало сказала Настя. — Вы тут ни при чём.
— Нет, при чём! — Валентина Николаевна придвинула стул, села рядом. — Я ведь тогда подыгрывала ей, думала, так проще будет комнату снять. А теперь вижу: она же вас с мужем со свету сживает.
Настя молчала.
— Ты знаешь, что она твои вещи перебирает, когда тебя нет? И по телефону твоему лазит, если забудешь? А деньги, которые сын ей даёт, она не на хозяйство тратит — копит. Хочет квартиру-студию купить, чтобы сдавать.
Настя почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
— Откуда вы...
— Да она же хвастается! — Валентина Николаевна всплеснула руками. — Говорит: сын не ценит, сколько она для него сделала. Вот накоплю, куплю квартиру — будет знать. А невестка, мол, только мешает.
В этот момент что-то изменилось. Настя вдруг почувствовала удивительную лёгкость. Всё встало на свои места.
— Спасибо, — она улыбнулась Валентине Николаевне. — Вы мне очень помогли.
Вечером она позвонила Андрею: — Нам нужно поговорить. Серьёзно поговорить.
Они встретились в том же сквере. Андрей пришёл какой-то потерянный, осунувшийся. Сел рядом, достал сигарету — он не курил уже несколько лет.
— Я проверил её телефон, — сказал он, не глядя на Настю. — Нашёл переписку с риэлтором. Она действительно копит на квартиру.
Настя молчала. Андрей затянулся, закашлялся.
— Знаешь, что самое страшное? Я ведь всегда знал. Где-то внутри знал, что она манипулирует. Просто... проще было не замечать.
— И что теперь? — тихо спросила Настя.
Андрей наконец повернулся к ней: — Я нашёл нам квартиру. В соседнем районе, недалеко от твоей работы. Двушка, с ремонтом. Можем снять со следующего месяца.
Настя почувствовала, как предательски задрожали губы.
— А как же...
— Мама? — он горько усмехнулся. — Знаешь, я тут много думал. О том, что любовь — это не когда душишь, а когда даёшь дышать. Мама никогда этого не понимала. Или не хотела понять.
Он взял Настю за руку: — Прости меня. За всё прости. За то, что не видел, не защищал, позволял ей... — голос его дрогнул.
Настя прижалась к его плечу. Они долго сидели молча, глядя, как в сгущающихся сумерках зажигаются окна домов.
Переезд был тяжёлым. Тамара Львовна кричала, плакала, угрожала отречься от сына. Потом слегла с давлением, вызвала скорую. Андрей держался.
— Мама, — сказал он ей. — Я буду приходить. Буду помогать деньгами — меньше, чем раньше, но буду. Но жить мы будем отдельно.
Валентина Николаевна неожиданно осталась — теперь она снимала их бывшую комнату.
— Присмотрю за ней, — подмигнула она Насте. — А то совсем с катушек слетит.