В наши дни блаженная старица Матрона Московская почитаема многими, и с её именем связано бесчисленное множество чудесных историй. Люди с удовольствием рассказывают о том, как Матушка Матрона помогла им обрести семейное благополучие, найти утраченное, и, что особенно важно, через, казалось бы, простые просьбы, привела их к вере.
Ещё при жизни к Матроне обращались за помощью. Приезжали разные люди, иногда на автомобилях. Случалось, приносили больных на носилках, и бывало, что Матрона, отказываясь идти к ним, всё же рассказывала, кто и как им навредил.
Матрона, сидя, поджимала ноги под себя, скрывая их под юбкой. Люди становились перед ней на колени, а она гладила их по голове, крестила.
Сейчас люди посещают Покровский монастырь, чтобы приложиться к мощам святой и найти утешение среди городской суеты.
Свидетельства Зинаиды Ждановой
Предсказала будущее моей семьи
Известно, что последней, кто ухаживал за Матроной, была Зинаида Владимировна Жданова. Вот её рассказ о Матроне.
– Матушка предсказала необычную судьбу моей матери. В деревне над её словами смеялись, поскольку мать, по их мнению, в свои двадцать восемь лет считалась старой девой: некрасивой, неграмотной, и без женихов. Моя бабушка, Феоктиста, однажды обратилась к Матронушке:
«Приехал жених-вдовец (у него умерла жена, оставив четверых детей) свататься к Евдокии. Что делать?»
Матушка резко ответила бабушке:
«Никакого жениха! Ты знаешь, какая судьба уготована твоей Дуне? Вот какой у неё будет жених, – сказала она, выпрямившись, – барин с усиками».
Она погладила воображаемые усы, словно смотрелась в зеркало, – у моего отца была такая привычка.
«Красавец, вся губерния удивится! Не смей и думать выдавать её замуж за вдовца».
Бабушка Феоктиста вернулась домой опечаленной, а в деревне ей говорили:
«Феоктиста, да твоя Дуня умрёт, вот и будет ей барин».
Спустя какое-то время Матронушка сказала маме:
«Поезжай в Москву, устраивайся на работу».
На попечении мамы находилось двенадцать сирот – детей её брата, которые нуждались в помощи.
Мать приехала в Москву, целый день искала работу, но её никуда не брали… Наступил вечер, куда идти? Она отправилась по адресу: Арбат, Староконюшенный переулок, к своей будущей свекрови, моей бабушке по отцу, женщине знатного рода. Ранее у неё служила сестра моей мамы, Варвара, любимая горничная. Бабушка оставила маму в доме, на кухне, в качестве кухарки. Мой отец, Владимир, был единственным сыном, красавцем, и был обручён с княжной Ксенией Шуховой.
Однажды ночью он услышал голос:
«Владимир, женись на Евдокии!»
Он спросил у матери, есть ли в доме Евдокия.
«Да, – ответила мать, – на кухне, кухарка».
Отец пошёл на кухню и, увидев Евдокию, чуть не лишился чувств… Его испугала такая перспектива! Вскоре отец отправился на практику (он обучался в институте путей сообщения) в Пермь в собственном экипаже с кучером. Они ехали по Мордовии, по полю, окружённому дремучим лесом, и из леса им навстречу вышел сгорбленный старец с котомкой за спиной, в белой холщовой одежде, подпоясанной верёвкой. Отец сказал кучеру:
«Сверни с дороги, дай пройти старцу!»
Кучер свернул, а старец остановился и сказал:
«Владимир, женись на Евдокии!»
– и продолжил свой путь. Кучер оглянулся и сказал:
«Барин, а старца-то и нет».
По возвращении в Москву отец начал посещать храмы и в одном из них увидел икону преподобного Серафима Саровского – старец был точь-в-точь как на иконе. Вновь ему предстояло ехать на практику, уже на целый год. Бабушка сказала дедушке:
«Дам я ему в услужение самую неприглядную Дуню, так спокойнее будет!»
Это было за два года до революции…
В 1917 году я родилась, и отец поселил нас с мамой в Сергиевом Посаде (напротив монастыря, перед входом в лавру находился двухэтажный дом) и навещал нас, так как его родители нас не признавали. Если бы отец не женился на маме, его бы, вероятно, расстреляли, как многих его родственников, приближённых к императору.
Некоторое время мой отец состоял в теософском обществе (председателем был Белюсин, впоследствии работавший в «органах» на Лубянке). Отец был искренне верующим человеком, но в молодости он настолько увлёкся этим ложным учением, что написал вместе со своим другом Шмаковым известную теперь среди оккультистов книгу «Арканы Таро». Матери очень не нравилось, что он посещал собрания этого общества, она старалась его отговорить, но он всё равно ходил туда, делая вид, что идёт со мной на прогулку. Собрания проводились в доме на Трубной площади, там осуществлялись опыты по «материализации пространства». Мне было около десяти лет, и я хорошо помню, как во время этих опытов из воздуха на стол падали настоящие розы. Но Матушка Матрона советовала маме не препятствовать ему:
«Господь его спасёт!»
– и молилась за него.
И действительно, в конце двадцатых годов отец разорвал все связи с этим обществом, хотя ещё долгое время опасался их мести.
С началом Второй мировой войны, осенью 1941 года, отца арестовали. Долгие годы мы не получали о нём вестей. Матушка неизменно повторяла:
«Он жив, обязательно вернётся. Предварительно вы получите от него письмо, в котором он сообщит о своём местонахождении и попросит сохранить книги».
Спустя шесть лет такое письмо действительно пришло. К нему прилагалась записка врача, сообщавшая о крайней истощённости отца и его критическом состоянии.
Отец писал и ранее, однако, как выяснилось позже, наш сосед из сострадания и поселившийся в нашей квартире, эти письма уничтожал. Одно из них случайно обнаружила наша знакомая в его мусорном ведре.
Мы попытались отправить отцу посылку, но почта отказала в приёме – действовал запрет.
Матушка, однако, успокаивала:
«Подождите, найдётся человек, который сам будет отправлять посылки».
И действительно, в Филипповском переулке, у церкви на Арбате, к матушке подошла незнакомка и сказала:
«Мне известно о вашем горе. Я работаю в отделе посылок правительственной платформы Курского вокзала и могу вам помочь».
Более того, она оказывала нам помощь продуктами, лично носила тяжёлые ящики с посылками и молилась об их благополучной доставке. Отец выжил и вернулся домой.
Спасла от тюрьмы
Во время войны матушка спасла Екатерину Жаворонкову от тюремного заключения. Катя подделала талоны на сахар, что было обнаружено и передано в суд. Наказание казалось неминуемым, так как подобные проступки карались строго.
Матушка Матрона утешала родителей Кати:
«Я буду присутствовать на суде. Кате ничего не грозит».
И действительно, судья, поинтересовавшись, кто ответчик, и услышав от Кати «Я», возразил:
«Да не вы же!».
Катя снова ответила:
«Я».
Судья рассмеялся, настолько комичной она ему показалась (Катя была в шляпе с полями), и закрыл дело. Присутствующие в суде возмущались: всем выносят приговоры, а этой почему-то нет!
Даже имея малый доход - помогай
Матушка часто говорила Кате:
«Неважно, какой у тебя доход, важно, что Господь даёт тебе на эти средства».
После освобождения (Катю арестовали вместе со мной в 1950 году) она получала весьма скромную пенсию. Из неё она ежемесячно выделяла часть двум нуждающимся прихожанкам храма Петра и Павла на Солдатской улице – блаженной Антонине и Аннушке. Я удивлялась, как она умудряется жить на такие скудные средства, на что она отвечала:
«По благодати Божией мне хватает, я не голодаю. Можно получать тысячи, но всё будет потрачено впустую».
Оставайтесь в Москве
С началом войны сестра с тремя детьми, свекровью и матерью, собираясь в эвакуацию, приехала к матушке за советом. Матушка рекомендовала:
«Никуда не уезжайте. Те, кто уедут, столкнутся с большими трудностями».
Сестра послушалась и осталась в Москве. В то же время Вера Кучерова советовалась с матушкой относительно отъезда с семилетним сыном в Себино. Матушка и ей посоветовала остаться в Москве. Однако Вера, муж которой, полковник, настаивал на отъезде в глухое село Себино, расположенное в сорока километрах от железной дороги, в надежде на безопасность, не послушалась матушки и уехала.
Позже она рассказывала, как в Себино вошёл немецкий карательный отряд. Немцы жгли дома, собрали всех детей села, включая её сына, заперли их в погребе и развели сверху костёр. Всех матерей заставили наблюдать за этой мукой. Внезапно подъехал немец на мотоцикле, передал какой-то приказ, и немцы, спешно собравшись, отпустили детей. Так, по молитвам матушки, было спасено её родное село Себино.
На крыльях
В 1942 году голодная Москва затаилась, замерла. Пустые улицы замело снегом по колено. Царила тьма. Нам с матерью приходилось тяжело. Начальник конторы предложил мне отправиться в командировку в Рязань вместе с завхозом, чтобы обменять вещи на продукты. Я отказывалась:
«Не умею, не справлюсь, боюсь».
Матушка же настаивала:
«Поезжай, не бойся, всё получится, и на крыльях Божиих вернёшься домой! Я буду молиться за тебя».
Мы поехали. Под Рязанью ничего обменять не удалось. Мы отправились в город Ряжск, откуда, проехав 25 километров по окрестным деревням, наконец, сумели совершить обмен. Нагрузив санки пудами по пять, мы, значительно удалившись от проезжей дороги, решили идти к ней напрямик через бугры и овраги. Время было упущено, наступил март. Вышли рано утром по насту. Пройдя около трёх километров, мы стали проваливаться в подтаявшем на солнце снегу. С трудом тащили санки… Наконец, санки въехали на бугор, а внизу оказался овраг. Мы упали, обессиленные, задыхаясь. Чтобы прийти в себя, стали глотать снег. В отчаянии я воскликнула:
«Николай Угодник, помоги, погибаю!».
Не прошло и мгновения, как завхоз поднял голову и сказал:
«Смотрите, чёрная точка приближается!».
Я ещё не успела ответить, как увидела, что по оврагам и сугробам к нам приближаются лошадь с санями. Человек почтенного вида в чёрном длинном армяке и чёрной скуфейке сказал:
«А я почему-то решил свернуть с дороги, видно, за вами».
Он погрузил нас на свои сани, а мы всё ещё не могли прийти в себя.
Он вопрошает о моём направлении, и, получив ответ, что мне в Ряжск, возражает:
"Вам надлежит следовать в Рязань, а затем в Москву".
Я, словно окаменев, даже не выразила удивления.
"Я доставлю вас до Рязани", –
заявил он. Мы продолжили путь.
С наступлением сумерек возница предложил:
"Остановимся на ночлег".
Среди поля неожиданно возник одинокий бревенчатый дом. Старец-возница направил меня:
"Ступайте в избу".
Внутри изба оказалась пустой и нежилой: справа, в углу – иконы, под ними стол и лавки у стен, более ничего. У стола стоял старец с бледным, измождённым лицом, в тёмной одежде, с длинными волосами, подстриженными под скобу. Он хранил молчание. Мы, заметив натопленную печь, поспешили к ней, прислонились и, обессиленные пережитым, тотчас же осели на пол и уснули.
Рано утром мы возобновили путь. Возница, не задавая вопросов, подвёз нас к вокзалу, взял мои санки и поторапливал:
"Скорее, скорее, поезд на Москву отходит".
Мы подъехали как раз к первому гудку. Вагоны были переполнены, у входа стояла стена из мужчин, преграждая путь. Возница сделал жест рукой:
"Расступитесь, посадите их".
Они беспрекословно повиновались. Люди подняли санки, и мы оказались в поезде. Я была в таком состоянии, что не выразила благодарности и ничего не чувствовала. По прибытии домой матушка спросила:
"Ну что, на чьих крыльях прилетела?"
Лишь спустя тридцать лет я постигла, на чьих. Как же долготерпелив и милостив Господь!
После нашего переселения с Арбата в Медведково я посетила храм Покрова Пресвятой Богородицы. Поставив свечу Николаю Угоднику, я вдруг осознала: это был он, великий чудотворец, тот же лик под митрой. И всё это произошло по молитве матушки!
С тех пор моя душа исполнена благодарности и безграничной любви к святителю Николаю, нашему скорому помощнику. И только теперь я в изумлении задаюсь вопросами: как сани могли так быстро добраться до нас без дороги, как лошадь могла преодолеть глубокие овраги со рыхлым снегом? Почему помощь пришла мгновенно после моего воззвания к Николаю Чудотворцу? Что это был за одинокий дом среди бескрайних полей? Как возница узнал о нашем происхождении и доставил нас к самому отходу поезда? Кто был тот старец в избе под иконами, и существовала ли эта изба на самом деле?
Всё у тебя будет!
После войны, подобно многим, я испытывала крайнюю нужду, моё пальто было изношено, но матушка неизменно повторяла:
"Всё у тебя будет", –
и пересчитывала пальцами складки на моём пальто.
И действительно, после лагеря я никогда ни в чём не нуждалась. Я часто сетовала:
"Матушка, я плохая, грешная, не могу исправиться (я была вспыльчива, горда, самоуверенна), что мне делать?"
А матушка отвечала:
"Ничего, ничего, выполем травку, сорняк, потом напоим молочком, и будешь ты у нас хорошая!"
Спасла девочку
Матушка обладала даром умолить Бога изменить земную участь человека. С матушкой тогда приехала трёхлетняя девочка Ниночка, ангел во плоти! Получив сладости, она не ела их, а прятала под шкафчик, а когда приходили нуждающиеся, спрашивала:
"А есть ли у них внучки?"
Все сладости сиротка отдавала этим детям. Девочка была необыкновенной. За неделю до своего семилетия она скоропостижно скончалась от дифтерита. Мы все глубоко скорбели.
Матушка сказала:
"Не плачьте. Ей предстояла бы чрезвычайно тяжёлая жизнь, она стала бы великой грешницей и погубила бы свою душу. Мне было жаль Ниночку, и я умолила Бога даровать спасение души..."
Однажды матушка рассказала:
"Я видела Ниночку. Она в раю, прекрасна, и я видела, как она безбоязненно подошла к Спасителю и смело спросила: "Господи, а когда же сюда придёт моя мама?" Она называла меня мама Зина, свою мать не признавала – та злоупотребляла алкоголем, вела распутный образ жизни и жестоко издевалась над девочкой, отправляя её в мороз на холодную кухню, лишая куска хлеба; в итоге её лишили родительских прав. Господь ответил Ниночке: "Деточка, ещё не настал срок, чтобы она пришла".
Венчание
В 1959 году мы с мужем, вернувшись из Магадана, где отбывали заключение, приехали в Москву с намерением обвенчаться. Однако постоянно возникали препятствия. Я уже отчаялась. Муж вернулся с севера больным, после инсульта. В храме отец Василий Серебринков, настоятель церкви Иерусалимского подворья на Арбате, отказал нам в венчании, ссылаясь на приближающийся пост, предлагая прийти после него. Матушка обратилась к нему с той же просьбой, но получила аналогичный ответ.
Ночью мне приснилась Ниночка в длинном белом платье. Она строго сказала:
"Я пришла сообщить, что помогу тебе с венчанием!"
Я смотрела на неё и думала: как она может помочь, ведь она умерла? А она, словно отвечая на мои мысли, произнесла:
"Я испросила на это разрешение у Спасителя..."
Утром, сразу после службы, ко мне пришла знакомая и сообщила, что отец Василий ожидает меня для венчания в восемь часов вечера.
Блаженный Митрофаний будет после меня
Блаженный Митрофаний, человек Божий, провёл жизнь в странствиях. Ещё отроком, лет девяти, в годы революции, его привезли из Петрограда в женский монастырь близ Вязьмы, под попечение игуменьи Сарры. Он жил при игуменье, помогая сестрам в изготовлении одеял. Однако вскоре матушка Сарра, предвидя грядущие гонения, благословила его на странническую жизнь. Так он и прожил всю свою жизнь без крова, семьи и имущества, скитаясь по свету. В Вязьме его знали все: черноволосый, с длинными волосами, он бродил по полям, словно дух. Он и матушка Матрона прожили у нас весь период Великой Отечественной войны.
В 1948 году блаженный Митрофаний был арестован в Вязьме, осужден на двадцать пять лет и отправлен в Мордовию. Освободившись в середине 50-х годов, он преставился в августе 1982 года и был погребен в Вязьме. Обладая даром прозорливости, он был истинным рабом Божиим. Матушка его очень любила и предрекала:
«Меня не станет, а он останется вам в помощь. Он будет после меня...».
О блаженном Митрофании можно поведать много чудесного… Своего первого мужа Бориса я оставила по настоянию матушки. Брак был заключен без любви, по причине спасения им моего брата, и я дала обет верности. После ранения Борис был направлен в Горький. В то время матушка гостила в Загорске, и я, не посоветовавшись с ней, последовала за мужем. В Горьком Борис начал работать в штабе, пристрастился к алкоголю и стал задерживаться, ссылаясь на работу.
Летом я приехала в Москву к матушке Матронушке, которая тогда жила в Сокольниках. Сообщив ей о замужестве, я услышала в ответ:
«Как же ты не спросила меня! Оставь его!».
На мое возражение о клятве верности, матушка ответила:
«Этот грех я беру на себя. Возвращайся домой, твой муж болен. По приезде скажи: “Боря, дай мне прочесть письмо от Тани”, прочтешь и уходи. Что же до спасения брата, он и без этого бы тебе помог».
Всю дорогу из Сокольников я плакала, не представляя, как разрушить свою жизнь, оставить на попечении престарелую мать, не имея законченного образования. Приехав, я застала мужа больным. Войдя в комнату, я сразу же произнесла заученную фразу. Борис машинально достал из кармана конверт, но тут же в ужасе попытался его выхватить:
«Как ты узнала? Я только что получил это письмо».
Письмо было от официантки Тани, с которой он проводил время. Так я оставила мужа.
Спустя много лет, после его смерти, я не присутствовала на похоронах.
Старец Митрофаний, призвав меня, спросил о причине моего отсутствия. Услышав, что Борис был неверующим, он через пару лет вновь задал тот же вопрос о поминовении. Получив прежний ответ, старец неожиданно произнес:
«А ты знаешь, он в Царствии Небесном».
На мое недоумение о его нецерковной жизни, старец ответил:
«Он всю жизнь творил добро, многим помогал и спасал, обладал необычайной добротой и щедростью, не жалея времени и сил для ближних».
И тут мои глаза словно открылись. Я вдруг увидела то, что раньше не замечала. Его отец был священником, он был крещен и никогда не хулил Бога.
Слово матушки
Ни одно слово матушки не оставалось неисполненным. В 1943 году она сказала:
«В доме должна быть комната, обращенная на восток, со столом – Престолом Божиим, предназначенным для молитв, на котором нельзя ни есть, ни пить».
Я не придала значения этим словам, не имея ни собственного дома, ни подходящей комнаты. Спустя сорок шесть лет слова матушки исполнились.
В 1988 году наш деревенский дом сгорел. Нам с братом, которым было уже за семьдесят, не хотелось строиться заново. Но брату приснился покойный блаженный Митрофаний в белых одеждах, который, войдя в комнату, строго повелел:
«Строиться, строиться и строиться!».
Дом нам строил Сам Господь, ибо в то время строительные материалы были дефицитом, и все было очень сложно. Но строительство продвигалось удивительно легко, все само шло в руки, и вскоре бревенчатый дом был поставлен. Летом скончалась одна монахиня, которой было девяносто три года. Её стол отдали нам, и брат привез его в новый дом. Вскоре, по возвращении в Москву, на исповеди отец Александр сказал мне:
«Берегите стол, полученный вами от матушки Марии, он особенный. Умирая, она просила меня сохранить его. Этот стол – Престол Божий, на котором в первые годы после революции совершалось таинство Евхаристии. На нем служили епископы и сам Святейший Патриарх Тихон, великие люди нашей Церкви. На нем нельзя ни есть, ни пить».
В нашем доме одна из комнат обращена на восток.
Вас ждёт батюшка Серафим
Матушку часто навещала некая Анна Георгиевна, в прошлом помещица. Она поведала мне следующую историю. Накануне войны матушка, благословляя её и сестру Наталию на пешее паломничество в Саров и Дивеево, произнесла:
«Ступайте, ступайте, батюшка Серафим вас ожидает!»
Путь был долог, и, когда до цели оставалось совсем немного, путниц застигли сумерки в густом, древнем сосновом бору. Ветер раскачивал верхушки сосен, стремительно темнело, дорога была едва различима, и странниц охватил страх. Где же им переночевать? На дороге им повстречался сгорбленный старец в белой холщовой рубахе, который предложил:
«Неподалёку у меня есть избушка, пойдёмте, там и заночуете».
Они последовали за ним. Внутри избушки, кроме широкой дощатой скамьи, ничего не было. Путницы прилегли и тотчас уснули. Пробудились они утром под пение птиц и ласковые лучи солнца. На душе было радостно и легко, однако лежали они на небольшом пригорке под огромной сосной, а избушки и след простыл. Тут-то они и вспомнили слова матушки:
«Батюшка Серафим вас ждёт».
Слава Богу за всё!