Голос в ночи | Рассказ |
I. Звонок
В ту ночную смену на телефоне доверия Маша не знала, что звонит тот самый мальчик, которого она каждый день видела в маршрутке — высокий худой парень в сером худи, вечно с наушниками, всегда у окна. А он не знал, что тёплый голос в трубке телефона - это рыжая девушка с потёртой книжкой, которая выходит на остановку раньше. И что однажды она спасёт ему жизнь.
— Телефон доверия, здравствуйте. Меня зовут Мария, я вас слушаю.
Тишина. Только тяжёлое дыхание и какой-то шорох на заднем плане.
— Я здесь. Я вас слышу. Вы можете говорить?
— Да... — голос молодой, срывающийся. — Просто... я первый раз звоню.
— Всё хорошо. Мы можем просто помолчать, если вам так легче.
— Нет, я... Блин, как же стыдно...
Она слышала, как он глотает слёзы. В трубке что-то грохнуло.
— Вы в безопасности сейчас?
— В ванной. Закрылся. Он... он опять...
Маша сжала карандаш — до побелевших костяшек и боли в пальцах. За три месяца работы она научилась распознавать такие звонки. Домашнее насилие звучит по-особенному: надломленность, испуг, стыд, неловкость и ужас.
— Он — это кто?
— Отец, — слово упало как камень. — Я знаю, что вы сейчас скажете. Заявить в полицию, уйти из дома... Но я не могу. Мама... она не переживёт. У неё сердце.
В трубке снова что-то грохнуло, теперь ближе. И крик, приглушённый стенами:
— Выходи, трус! Прячешься, как баба?!
— Послушайте, — Маша старалась говорить спокойно, хотя сердце колотилось где-то в горле. — Сколько вам лет?
— Восемнадцать. Через месяц девятнадцать.
— Вы учитесь?
— Да, в политехе. На первом курсе.
Она лихорадочно записывала данные. Студент, политех, домашнее насилие...
— Как вас зовут?
Пауза. Потом тихо:
— Можно просто Костя.
— Хорошо, Костя. Расскажите, что случилось сегодня?
Он начал говорить — сбивчиво, путано. Про тройку по физике, про отцовский ремень, про то, как мама плакала на кухне... Маша слушала, закрыв глаза. В глаза светил уличный фонарь, в соседней комнате её коллега вела другой разговор — что-то про несчастную любовь. А здесь, в наушниках, мальчик, её ровесник, захлёбывался страхом и болью.
— Я же урод, да? — вдруг спросил он. — Здоровый лоб, а отца боюсь. Он же... он же прав. А я - ничтожество.
— Нет, Костя. Вы не урод. Вы жертва насилия. И в этом нет вашей вины.
В трубке повисла тишина. Потом всхлип:
— Спасибо. Можно... можно я ещё позвоню?
— Конечно. Я здесь по ночам, с девяти до утра. Позвоните, когда будет страшно.
Он отключился. Маша сняла наушники, потёрла виски. На часах 23:40, впереди ещё целая смена. Она не знала, что это только начало — их долгих ночных разговоров и истории, которая изменит обоих.
II. Параллели
В маршрутке всегда пахло мокрыми куртками, ароматы парфюма складывались в разноцветное лоскутное одеяло. Маша садилась на своё привычное место — третье от входа, у окна. Каждое утро она видела его: серое худи, наушники, сгорбленные плечи. Он проезжал на две остановки дальше, до политеха.
Иногда ей хотелось рассмотреть его лицо, но он всегда отворачивался к окну. Только раз их взгляды случайно встретились в отражении стекла — карие глаза, свежий синяк под левым, быстро отведённый взгляд. Она не знала, что этой ночью он снова позвонит.
На работе было тихо. Ночная смена только началась, телефон молчал. Маша пила растворимый кофе, морщась от привкуса химии, и писала отчёт по вчерашним звонкам. Суицидальные мысли — три звонка. Проблемы в отношениях — пять. Домашнее насилие...
— Телефон доверия, здравствуйте.
— Это я... Костя.
У него был особенный голос — низкий, чуть хрипловатый. Она узнавала его сразу.
— Здравствуйте, Костя. Как вы?
— Нормально, — пауза. — Сегодня без этого. Просто... поговорить можно?
Она улыбнулась:
— Конечно. О чём хотите?
И он рассказывал — про учёбу, про друзей, которых почти не осталось после школы, про маму, которая всё чаще жалуется на сердце... Он обожал физику, но боялся её сдавать — отец требовал только отличных оценок.
— Знаете, я ведь его понимаю, — вдруг сказал он. — Он хочет, чтобы я стал человеком. Чтобы не как он — в грузчиках всю жизнь. А я... я не оправдываю.
— Костя, насилие нельзя оправдать. Никакими благими намерениями.
— Да какое насилие? — он горько усмехнулся. — Обычное воспитание. Вон, Вовке с первого курса отец вообще руку сломал. А у меня так, пустяки...
Маша закрыла глаза. В памяти почему-то прошлое утро, маршрутка и то, как поморщился парень садясь. Тогда она решила, что хулиган, а сейчас промелькнуло какое-то узнавание…
В выходной она видела его в супермаркете. Костя стоял у полки с лапшой быстрого приготовления, изучал ценники. Худи сменила потёртая джинсовка, в корзине — самые дешёвые продукты. Она прошла мимо, делая вид, что изучает консервы. Хотелось окликнуть, сказать что-нибудь... Но что? "Привет, я твой голос в ночи"?
Ночные звонки стали регулярными. Не каждый день — два-три раза в неделю. Иногда он звонил после очередного срыва отца, иногда просто поговорить. Рассказывал про книги, которые читал, про мечту уехать в другой город...
— А вы любите фантастику? — спросил он однажды.
— Люблю Брэдбери.
— "451 градус по Фаренгейту"?
— "Вино из одуванчиков".
— О, я как раз позавчера купил! В букинисте на Гоголя.
Маша чуть не поперхнулась кофе. Она была в том букинисте позавчера. Также, как он, стояла у полки с фантастикой. Возможно, их разделяла только пара метров… и целая вселенная.
III. Тревожные ночи
Маша жила на девятом этаже обычной девятиэтажной панельки. По ночам, возвращаясь с работы, она часто стояла у окна, глядя на россыпь городских огней. Где-то там, в одном из этих окон, не спал её ночной собеседник. Может быть, снова прятался в ванной от пьяного отца. Может, читал Брэдбери. Может...
Телефон зазвонил около трёх ночи. Она сразу поняла: что-то случилось. Его дыхание было рваным, паническим.
— Он маму избил, — голос срывался. — Первый раз. Она... она просто заступилась за меня. А он...
— Где вы сейчас?
— На улице. Убежал. Как трус! Бросил её...
— Вы не трус, Костя. Где мама?
— У соседки. Там безопасно, — он судорожно вздохнул. — Знаете, я ведь мог его остановить. Я сильнее, в зал хожу... Но когда он занёс руку, я просто... застыл.
Маша закрыла глаза. Ноябрьский ветер выл, швыряя в стекло мокрый снег. Где-то там, в этом ненастье, бродил замёрзший Костя.
— Это называется травматический ступор, — мягко сказала она. — Нормальная реакция на насилие. Вы не виноваты.
— Да всё я виноват! — он почти кричал. — Если бы не моя чёртова четвёрка... если бы не я...
— Послушайте меня. Насильник всегда найдёт повод. Сегодня оценка, завтра немытая чашка, послезавтра косой взгляд. Дело не в вас.
В трубке повисла тишина. Потом тихий всхлип:
— Я не могу больше. Просто не могу.
— Вы можете обратиться в кризисный центр. Есть организации, которые помогают...
— Нет, — он оборвал её. — Никаких заявлений, никакой полиции. Мама не переживёт такого позора. У неё давление, сердце... Я просто... я просто хотел услышать ваш голос.
Что-то оборвалось у неё внутри от этих слов. Она понимала — это уже за гранью обычного разговора психолога с клиентом. Но разве можно оставаться отстранённой, когда знаешь, как он хромает после особенно тяжёлых ночей? Когда видишь синяки, которые он прячет под капюшоном?
Следующим утром в маршрутке он сидел, привычно отвернувшись к окну, но она заметила свежую ссадину на скуле. Рядом лежала книга — "Вино из одуванчиков", та самая, из букиниста. Она достала из сумки свой экземпляр — потрёпанный, с загнутыми уголками. Три ряда сидений всего между ними и целая пропасть невысказанных слов.
На работе она часто думала о нарушении границ. О том, что слишком привязалась к этому голосу в ночи. О том, что узнаёт его шаги в маршрутке, его силуэт в очереди супермаркета, его привычку теребить рукав, когда нервничает...
— Ты слишком близко к сердцу принимаешь, — говорила Лена, её напарница. — Нельзя спасти всех.
А Маша не хотела спасать всех. Только его. Но как спасти человека, который отказывается от помощи? Который каждую ночь возвращается в свой персональный ад, потому что "так надо"?
IV. Точка невозврата
В ту ночь было особенно холодно. Декабрь выдался морозным, окна в комнате психологической помощи покрылись причудливыми узорами. Маша куталась в шерстяной свитер, грела руки о неизменную чашку с кофе. До конца смены оставалось три часа.
Когда телефон зазвонил, в груди шевельнулось предчувствие: что-то не так. Даже не по голосу — по тяжёлому, сбитому дыханию.
— Я... я, кажется, убил его.
Чашка выпала из рук, расплескав кофе по столу.
— Костя? Что случилось?
— Он опять... опять бил маму. А я... я толкнул его. Он упал, ударился головой о батарею. Крови много...
Его голос звучал странно — отстранённо, будто он говорил оком-то другом. В трубке слышались крики, женский плач, звук сирены.
— Скорую вызвали?
— Да. И полицию тоже. Я... я теперь преступник, да?
— Вы защищали мать, Костя. Это самооборона. Где вы сейчас?
— В сквере, возле дома. Тут холодно... и фонарь мигает.
А потом через паузу добавил:
- Это ведь вы с рыжими волосами в зелёном пальто?
У Маши перехватило дыхание. Как это может быть?
– Я вас по голосу узнал… В маршрутке вы спрашивали остановку…
— Послушайте, — её голос дрожал. — В двух кварталах от вас есть круглосуточная кофейня "Бессонница". Я буду там через пятнадцать минут. Вам нужен адвокат и свидетели постоянного насилия. У меня есть записи наших разговоров.
— Нет, — он вдруг засмеялся — хрипло, страшно. — Нет, не приходите. Я не хочу, чтобы вы видели меня в таком состоянии…
— Я уже видела, Костя. Знаю про синяки, которые вы прячете под капюшоном. И как тяжело вам садиться, если удары приходились по рёбрам… И ваше "Вино из одуванчиков" видела...
В трубке повисла тишина. Потом тихий всхлип:
— Почему вы никогда не заговорили со мной?
— А вы? — она сглотнула комок в горле. — Почему вы делали вид, что не узнаёте меня?
— Потому что... потому что ваш голос был единственным, что держало меня на плаву. Я боялся всё испортить.
Маша уже натягивала пальто, набирая сообщение напарнице: срочная замена, форс-мажор..
— Никуда не уходите, слышите? Я сейчас приеду.
— Поздно, — его голос стал совсем тихим. — Они уже здесь. Полиция.
В трубке раздались крики, какая-то возня, потом короткие гудки. Маша выбежала на улицу, поймала такси. Всю дорогу она вспоминала их случайные встречи — в маршрутке, в магазине, в букинисте... Как они ходили по краю, боясь разрушить то хрупкое, что возникало между ними в разговорах.
Возле его дома мигали проблесковые маячки. Толпа зевак, полицейское оцепление, носилки с укрытым простынёй телом... А в свете мигающего фонаря — его фигура в наручниках.
— Я свидетель! — она протиснулась через толпу. — Я психолог телефона доверия, у меня есть записи! Это была самооборона!
Он обернулся на её голос. Их взгляды встретились — впервые по-настоящему, не в отражении окна, не украдкой. В его глазах плескалась такая боль, что у неё защемило сердце.
— Вот и встретились, — он попытался улыбнуться разбитыми губами. — Простите, что без цветов.
V. Эхо тишины
Его отец выжил — трещина в черепе, сотрясение мозга, две недели в реанимации. Костю освободили под подписку о невыезде — показания матери, записи с телефона доверия, соседи, наконец решившиеся рассказать правду.
Маша помнит зал суда — холодный, с высокими потолками и скрипучими стульями. Её показания звучали сухо и профессионально: даты звонков, продолжительность, зафиксированные факты насилия...
Два года условно. Мать подала на развод, отец уехал к родственникам в другой город. А Костя... Костя перевёлся в университет в Санкт-Петербурге — подальше от старых кошмаров и удушающих воспоминаний.
В его последний день в городе шёл дождь. Они сидели в той самой кофейне "Бессонница", пили остывший американо. Невысказанное висело между ними плотным облаком.
— Знаешь, — он крутил в руках пустую чашку, — я ведь каждое утро специально садился так, чтобы видеть тебя в отражении.
— А я специально покупала лекарства в аптеке напротив твоего дома, — она невесело усмехнулась. — Квартал крюка!..
То хрупкое так и осталось невыраженным. Неизвестно, что мешало больше - робость, смущение или невероятное количество боли, которое их сблизило.
Он уехал на следующее утро. Она не пришла провожать — не смогла. Просто стояла на своей остановке, смотрела на другого парня на месте Кости у окна маршрутки. В наушниках играло что-то грустное, в сумке лежал потрёпанный Брэдбери.
Через месяц она уволилась с телефона доверия. Ночные смены стали казаться невыносимо длинными, чужие истории больше не трогали словно замороженное сердце. Устроилась в обычную клинику, работает с девяти до шести, живёт как все.
Но она следит за успехами Кости в новостной ленте одной соцсети. Подающий надежды молодой физик, победитель студенческих олимпиад, стипендиат, обладатель грантов... На фотографиях он улыбается — открыто, свободно, без тени прошлого на лице. Она радуется за него. Правда радуется.
А по ночам всё равно ждёт звонка. Телефон молчит, за окном воет ветер, в книжном шкафу пылится "Вино из одуванчиков" — два экземпляра, его и её. Где-то на середине между ними навсегда застряла закладка — билет на автобус в Санкт-Петербург Купленный, но не использованный.
Просто иногда связи, натягивающиеся между людьми, не обязательно остаются с ними навсегда, — утешала себя Маша. Главное, что она оказалась там, где была Косте нужнее всего. Девушка заварила себе вечернюю чашку кофе и не знала, что через две минуты позвонят не по телефону, а в дверь. И открыв, она сначала увидит красивый букет, а потом улыбку Кости, и онемеет, не зная, что ответить на простое:
– Привет…
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Так закончилась или только началась история Маши и Кости. Лайкайте и делитесь рассказом с друзьями и близкими, чтобы они тоже знали, даже в самые тёмные времена есть надежда. Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые истории.