Чем же так зацепила всех громкая провокационная «Анора» и откуда столько восторгов по отношению к одному актёру с не вполне понятной ролью? Почему искренность в фильме о современной Золушке передаётся через загадочную русскую душу и где же привычные нам всем клише? «Анора» как раз об этом, вот только национальный колорит в фильме – всего лишь форма, а загадочный Игорь — просто изюминка. Обязательная для создания настроения, но абсолютно опциональная для очередной переработки известной сказки.
Непереводимый «russian гопник», комичные армяне, родители-олигархи и их избалованный сын – только фон, но фон, определённо, гениальный. Вы, конечно, слышали, что «Анору» строго показано смотреть в оригинале, но я пойду дальше – стоит обжечься дубляжом и потом уже насладиться первоисточником, чтобы в полной мере оценить все «exactly бля» и феерично адаптированные «impressive». Именно оригинальные реплики сразу же дают понять – написать такое невозможно, только сымпровизировать, а это уже делит заслуги актёров и режиссёра надвое. Игра гениальная, спору нет, но какого чутьё Шона Бейкера, умудрившегося отыскать идеально подходящих для своих амплуа актёров и создать фильм-балаган, кричащий сразу на трёх языках. Сначала это кажется просто забавным, в какой-то мере даже романтичным – Эни и Ваня говорят на разных языках и понимают друг друга так же, как мы понимаем их. Но по мере продвижения истории, по мере повышения голосов и накаления конфликта, теряется взаимопонимание как персонажей между собой, так и зрителя с картиной. Это погружает всё глубже, доводит до глубинного и совсем не объяснимого понимания, которое так выстреливает в финальной сцене и в этих последних диалогах, которые кажутся либо бессмысленными, либо просто гениальными. В том и секрет, что «Анора» говорит со зрителем совсем на другом языке, и это ни русский, ни английский, и не армянский. Это язык ощущений, какого-то необъяснимого чувства и некой душевности, которая так хорошо выражается тем самым Юрой Борисовым – типичным для нашего кино персонажем, но абсолютно непонятным зрителю за рубежом. Непонятным и привлекательным, потому что это глубже, шире и во всех смыслах мощнее давно закрепившихся стереотипов. И пусть это не слом, а скорее обновление представления о чужой культуре, может быть, так и нужно знакомить зрителя с новым?
Что же до главной героини, борющейся за внимание зрителя с этой необъятной «русской душой», она в своей глубине совсем не уступает, как бы ни пыталась навешивать ярлыки и жить по лекалам. Она большую часть фильма одёргивает персонажей, которые так и норовят назвать её проституткой. Она это в себе до последнего не принимает, как не принимает и бедность, проносящуюся мимо окон шумным составом. Это закрепившийся штамп неблагополучных районов, а ещё освещение бедных классов, вообще-то слабо представленных в американском кино. Вот и Анора не соглашается на это звание, придумывает другие названия своей работе, но на деле за выстроенные рамки так и не выбирается, лишь в момент мнимого подъёма осознавая, что она всё же Золушка. Признайтесь, вам вместе с ней хотелось бы верить, что всё и правда может сложиться хорошо. Так что сложно винить в ветренности и Ваню, и саму Эни, вместе с напускной циничностью пронизанную и неубиваемой романтикой. В этом и вся трагедия персонажа, и тонкая проникновенность последней сцены. Она хочет быть другой, но она уже просто не умеет иначе, и поэтому, ощутив (снова) это тонкое родство и благодарность за уважение и понимание, она не может сказать простое «спасибо», как это может сделать тот же Игорь (Игорь вообще чаще всего говорит то, что думает). Она знает только один способ отблагодарить и только в этом видит свою ценность, как бы сильно не желала это скрыть. «Анора» не о бедности как таковой, она о том, что бедность может быть намного глубже уровня достатка. Примерно там же, где находятся объяснения молчаливому Игорю, истеричной матери и преданным армянам. Можно попытаться поискать перевод имён, но ни «яркая», ни «воин» не внесут особой ясности так же, как не работают и любые другие ярлыки. «Анора», неочевидно, о том, что человек способен быть шире и больше, дальше границ слов – где-то на окраине восприятия и понимания.