— Мария Петровна, ну куда ж вы в такую метель-то? Угомонитесь!
— Не могу я, Анна Васильевна. Не могу! Вдруг он там замерзает где-то один.
Снежные хлопья кружились в свете фонарей, заметая следы.
Мария Петровна в сотый раз обходила знакомые дворы.
Ноги скользили по обледенелому тротуару, но она упрямо брела вперед, всматриваясь в каждый темный угол.
— Максик! Ма-акс! — её охрипший голос тонул в завываниях февральской вьюги.
Старый лабрадор пропал три дня назад — просто растворился в морозном воздухе во время вечерней прогулки. Обычной прогулки такой же, как сотни других за эти двенадцать лет.
— Да где ж ты, родненький? — Мария Петровна смахнула замерзшую слезу. — Отзовись!
Соседка семенила следом, кутаясь в пуховый платок:
— Может, его кто подобрал? Собака-то породистая.
— Какой там породистый! — горько усмехнулась Мария Петровна. — Старенький совсем, еле ходит. Двенадцать лет — это ж почти как человеческие восемьдесят. Кому он такой нужен?
— А вам нужен.
— Мне, — она запнулась, — мне без него и жизнь не в жизнь.
Перед глазами пронеслись воспоминания: вот Сережа вносит в дом крошечного щенка с большим красным бантом на шее — подарок на годовщину свадьбы. Вот неуклюжий Макс делает первые шаги по скользкому паркету. Вот они втроем гуляют в парке, счастливые.
А потом Сережи не стало. Инфаркт. Внезапно, страшно, необратимо.
И остались они вдвоем — пожилая женщина и ее верный пес. Друг, защитник, смысл просыпаться по утрам.
— Может, зайдете погреться? — Анна Васильевна тронула её за рукав. — Чайку попьем.
— Нет-нет, — Мария Петровна упрямо мотнула головой. — Вдруг он придет, а меня нет? Я должна быть дома.
В пустой квартире было холодно и гулко, как в склепе. Никто не встречал у порога радостным лаем. Некому было положить голову на колени и заглянуть в глаза с немым обожанием.
— Объявления я развесила, — Мария Петровна говорила сама с собой, механически помешивая остывший чай. — И в интернет Леночка выложила. Где же ты, Максик? Как же так?
Она вздрагивала от каждого шороха за дверью. Ночами лежала без сна, прислушиваясь к звукам на лестнице. А утром снова выходила на поиски — назло метели, усталости и уговорам соседей.
— Мария Петровна, миленькая, — причитала Анна Васильевна, — так и слечь недолго. Может, смириться надо?
— Как это — смириться?! — вскинулась она. — Да я всю жизнь себе не прощу, если с ним что случилось! Он же мне как сын родной.
На стене висел старый фотоснимок — они с Сережей и маленький Макс между ними. Все молодые, счастливые. Казалось, это было в другой жизни.
— Знаете, — тихо сказала Анна Васильевна, — может, это и к лучшему? Вам же тяжело с ним в последнее время — то лекарства, то уколы.
Мария Петровна только рукой махнула. Разве объяснишь, что все эти хлопоты — ничто по сравнению с пустотой, которая теперь поселилась в доме?
Вечерами она доставала потрепанного плюшевого зайца — любимую игрушку Макса — и подолгу гладила его, шепча молитвы всем святым.
А по ночам ей снился щенок с красным бантом на шее. И Сережа, молодой и веселый, говорил: "Не плачь, Машенька. Все будет хорошо."
Но утром она снова выходила в стылый февральский воздух. И её дрожащий голос разносился по притихшим дворам:
— Макс! Ма-акс! Где же ты, мой хороший?
Снег заметал следы. Ветер выл в водосточных трубах. А она всё шла и шла — потому что не могла иначе.
Дни тянулись бесконечно долго. Каждое утро начиналось одинаково — Мария Петровна по привычке тянулась к поводку, и каждый раз сердце сжималось от пустоты.
Прошло уже три недели. Март выдался на редкость промозглым, словно сама природа оплакивала пропавшего Макса.
— Ты бы хоть миску его убрала, — вздыхала Анна Васильевна, заглядывая проведать соседку. — Сколько можно себя мучить?
Но Мария Петровна только качала головой:
— Не могу. Вдруг вернется? Проголодается же.
В глубине души она понимала, как это звучит. Но убрать миску означало признать очевидное. Смириться. Предать.
Вечерами, когда особенно давила тишина, она доставала старый фотоальбом. Вот Макс совсем щенок — смешной, лохматый, с неуклюжими лапами. А здесь они с Сережей в парке — муж подкидывает палку, а молодой пес радостно несется за ней.
— Помнишь, Сереженька, — шептала она фотографии, — как он твои тапки таскал? А ты всё ворчал, что избаловали собаку.
Слезы капали на пожелтевшие снимки.
Телефон звонил всё реже.
Первое время после пропажи Макса люди часто звонили: "Не нашелся?", "Держитесь!", "Может, еще объявится.". Теперь звонки почти прекратились.
— Мам, ну сколько можно? — вздыхала дочка Наташа, забежавшая после работы. — Сама подумай — месяц прошел. Если бы был живой, давно бы вернулся.
— А вдруг его кто-то держит? Может, он вырваться не может?
— Мама, — Наташа осеклась, глядя на осунувшееся лицо матери. — Слушай, а давай мы тебе другую собаку возьмем? Вон, у Маринки щенки хаски родились — такие славные!
Мария Петровна побелела, словно её ударили:
— Не надо мне никого. Это предательством будет.
По ночам ей снился один и тот же сон: будто идет она по темной улице, а впереди — знакомый силуэт. Она зовет: "Макс! Максик!", а он всё дальше и дальше, пока совсем не растворится в темноте.
Просыпалась она в слезах. И долго лежала, прислушиваясь к ночным шорохам за окном.
— Что-то совсем плоха стала наша Петровна, — шептались соседки. — После Сергея так не убивалась, как по собаке этой.
А она и правда таяла на глазах. Почти не ела, ночами не спала. Даже любимые фиалки на окне завяли — всё недосуг было полить.
Однажды утром в дверь позвонили.
На пороге стояла Леночка — внучатая племянница, студентка-первокурсница:
— Тетя Маш, я тут такое придумала! Давайте страничку Максу в интернете сделаем — с фотографиями, историями. Пусть люди знают, какой он особенный!
— Зачем? — устало спросила Мария Петровна. — Его же все равно нет.
— А вдруг кто-то видел? Или найдет? — Леночка уже включала ноутбук. — Смотрите, вот тут можно фото выложить.
И впервые за долгие недели в глазах Марии Петровны мелькнул слабый огонек интереса.
Они просидели весь вечер, разбирая фотографии. Леночка терпеливо учила её пользоваться соцсетями, а Мария Петровна рассказывала истории — как Макс в детстве боялся грозы и прятался под кровать. Как однажды спас котенка от злой собаки. Как не отходил от неё ни на шаг, когда она болела воспалением легких.
— Знаешь, Леночка, — тихо сказала она, когда последняя фотография была загружена, — может, ты и права. Пусть люди знают, какими бывают настоящие друзья.
В эту ночь ей впервые за месяц не снились кошмары.
А утром позвонила Анна Васильевна:
— Машенька! Тут такое дело. Помнишь Зинаиду Павловну с пятого этажа? Она говорит, будто видела похожую собаку возле гаражей.
— Где?! — Мария Петровна вскочила, роняя чашку.
— Да погоди ты, — зачастила соседка. — Это ж неделю назад было. Она не уверена.
Но Мария Петровна уже натягивала пальто. Пусть неделю назад. Пусть неуверенно. Но это была первая весточка за целый месяц.
— Куда ж ты в такую распутицу? — причитала Анна Васильевна. — Там грязищи по колено!
— Пойду. Вдруг он там?
Она шла, увязая в весенней слякоти, а в голове стучало: "Живой! Живой! Должен быть живой!"
Гаражный кооператив встретил её унылыми рядами железных ворот. Откуда-то доносился собачий лай.
— Максик! — от знакомого имени защемило сердце. — Ма-акс!
Только эхо отозвалось в бетонном лабиринте.
Она бродила между гаражами до самого вечера. Заглядывала под каждую машину, в каждый закуток. Спрашивала у редких прохожих. Но никто ничего не знал.
Домой Мария Петровна вернулась промокшая и продрогшая. На душе было пусто и горько.
— Ну что ты себя изводишь? — качала головой Анна Васильевна, отпаивая соседку горячим чаем. — Может, правда, отпустить надо? Время лечит.
— Не лечит, — тихо ответила Мария Петровна. — Совсем не лечит.
В эту ночь она впервые достала из шкафа поводок и миску. Аккуратно сложила их в коробку. Туда же отправился потрепанный плюшевый заяц.
Словно хоронила что-то важное, самое важное в своей жизни.
— Прости меня, Максик, — прошептала она, закрывая крышку. — Прости, что не уберегла.
За окном начинался апрель. Робкое весеннее солнце заглядывало в окна, но в квартире по-прежнему было холодно и пусто.
Мария Петровна механически выполняла привычные дела — готовила, убиралась, поливала цветы. Но всё чаще ловила себя на том, что разговаривает с пустотой. И вздрагивает от каждого шороха за дверью.
А в одно апрельское утро тишину разорвал лай.
Знакомый до боли. Родной.
Мария Петровна замерла с чашкой в руках. Сердце заколотилось как бешеное.
— Господи, неужели... — она бросилась к двери, едва не споткнувшись о ковер.
Лай повторился — требовательный, нетерпеливый. И следом — тихое поскуливание.
Дрожащими руками она повернула ключ в замке.
На пороге стоял Макс. Исхудавший, грязный, с новой проседью на морде. Но живой!
— Максик, родной мой... — Мария Петровна опустилась на колени, не веря своим глазам. — Вернулся.
И тут она заметила, что Макс не один.
Из-за его лапы несмело выглядывал щенок — крошечный, дрожащий, с забавно торчащими ушами. Явно дворняга, но до странности похожий на молодого Макса.
— Ты где же его взял? — ахнула Мария Петровна.
Щенок испуганно прижался к лапе старого пса. А тот посмотрел на хозяйку такими глазами, что сердце защемило — словно просил: "Прими нас обоих."
— Ну что ж, — улыбнулась сквозь слезы женщина. — Проходите. Будем знакомиться.
В ванной намечался настоящий потоп — два грязных пса это вам не шутки. Но Мария Петровна только посмеивалась, щедро намыливая своих подопечных:
— И где ж тебя носило столько времени, бродяга? Я ведь все глаза выплакала.
Макс виновато вздыхал, а щенок, осмелев, пытался поймать струйки воды.
— Вот ведь непоседа! — восхищалась Мария Петровна.
Позже, когда оба пса были вымыты, накормлены и устроены на старом диване, в дверь позвонила Анна Васильевна:
— Машенька, я тут слышала. Господи! — она застыла на пороге. — Правда, что ли?!
— Правда, соседушка, правда! — сияла Мария Петровна. — Вернулся мой потеряшка. Да не один!
— А малыш-то какой славный, — умилялась Анна Васильевна. — Прямо вылитый Максик в молодости. Как назовешь?
— Бимом, — не задумываясь ответила Мария Петровна. — Помнишь, как в книжке — про белого Бима, черное ухо? У этого, правда, уши оба серые, но такой же смышленый.
Щенок, словно поняв, что речь о нем, завилял хвостом и тявкнул.
— Смотри-ка, нравится! — рассмеялась Анна Васильевна. — Ну, дай вам Бог.
Вечером, когда новоявленная семья устроилась у телевизора, Мария Петровна рассказывала:
— А я ведь, Максик, совсем плоха без тебя стала. Думала, не переживу. А ты вон какой молодец — не только сам вернулся, но и малыша спас.
Старый пес положил голову ей на колени, а Бим, набегавшись за день, уснул, свернувшись калачиком между ними.
Удивительно, но с появлением щенка Макс словно помолодел. Он с терпеливой заботой учил малыша всему — как грызть тапки, куда прятать косточки, в какой позе выпрашивать вкусняшки.
— Ты только глянь, Сереженька, — шептала Мария Петровна, глядя на фотографию мужа, — какое чудо у нас случилось. Теперь нас целых трое!
С каждым днем в квартире становилось все уютнее. Бим рос не по дням, а по часам, превращаясь в озорного красавца. Макс с достоинством нес службу старшего наставника. А Мария Петровна снова училась радоваться жизни.
— Знаешь, Анна Васильевна, — делилась она с соседкой, — а ведь я теперь точно знаю — чудеса бывают. Просто надо в них верить.
Каждый вечер они втроем выходили на прогулку. И соседи улыбались, глядя на эту необычную компанию — статную пожилую женщину, степенного седого лабрадора и озорного лопоухого щенка.
— А говорят, собаки не умеют любить, — рассказывала Мария Петровна всем. — Не верьте. Еще как умеют! Правда, Максик?
Он в ответ только щурился от удовольствия и крепче прижимался к хозяйке. А между ними, вертясь волчком, скакал неугомонный Бим — новый член их необычной, но такой счастливой семьи.
Теперь в их доме снова звучал смех. И даже фиалки на окне расцвели, словно радуясь вместе с хозяйкой.
— Вот что я тебе скажу, Максик, — шептала вечерами Мария Петровна, когда вся компания устраивалась перед телевизором, — ты мне не просто друга привел. Ты мне жизнь вернул.
Старый пес в ответ только улыбался — ну так, как умеют улыбаться только собаки. И крепче прижимался к своей любимой хозяйке.
Спасибо, друзья, за то, что читаете, за лайки и добрые комментарии!