Для тех, кто соприкасался с этим училищем.
1972 – 1973 учебный год
Самым интересным был третий курс. Но сначала плохая новость.
«22 июля 1972 года сухогрузный теплоход "Профессор Керичев" (головное судно серии «Волго-Балт»), приписанный к Череповецкому ССРЗ, следуя рейсом из Кандалакши в Череповец с грузом железной руды, на 685-м километре Волго-Балтийского водного пути (река Шексна в районе пристани Горицы, что в нескольких километрах от Кириллова), расходился со следовавшим встречным курсом нефтеналивным танкером «Волгонефть-66» (проект 550), перевозившим сырую нефть из Сызрани, Самарская область, в Финляндию.
Согласовав, как положено, заранее по УКВ-связи порядок расхождения – как обычно, левыми бортами – суда следовали по курсу. Но буквально за 100-200 метров до сближения форштевней – носовых оконечностей – в момент прохождения поворота на судовом фарватере старший помощник танкера получил по рации сообщение от вахтенного штурмана сухогруза, что «Профессор Керичев» потерял управляемость и танкеру следует снизить скорость и по возможности отработать двигателями на реверс.
Но танкеру, дедвейт которого составлял больше 6 тысяч тонн, это было уже сделать невозможно. Столкновения с сухогрузом избежать не получилось. «Профессор Керичев» ударил форштевнем в левый борт танкера, протаранив два танка. У «Волгонефти» образовалась пробоина размером 6 на 4,5 метра. От искрообразования при ударе металлических корпусов воспламенилась паровоздушная смесь сырой нефти.
Когда форштевень сухогруза «Керичев» вышел обратно из пробоины в танкере, оттуда произошел выброс горящей нефти. Пламя охватило носовую часть «Керичева» и левого борта танкера. Горящая нефть растекалась по воде вокруг всего корпуса сухогруза.
На танкере сработала система автоматического пожаротушения, локализовав пожар в районе пробоины, что позволило экипажу "Волгонефти-66" эвакуироваться на мотоботе. А с окруженного стеной огня и черного дыма сухогруза эвакуацию произвести не смогли. Вся команда теплохода «Профессор Керичев» сгорела заживо». (Информация взята с сайта Crp.ru)
Там погибли два курсанта РРУ специальности «Морское судовождение»: Павлов В. Н. и Падалкин А. В.
Они запомнились нам тем, что бренчали на гитаре и пели сочиненную ими песню:
«Черепок – Кандалакша, голубая дорога.
Я боюсь, что ты стала моею судьбой…»
Мы несколько дней обсуждали эту тему, а потом жизнь взяла свое.
Ужасная смерть, и врагу не пожелаешь.
На третьем курсе мы сразу стали старшими в училище. Четверокурсники были где-то еще в морях, затем им предстояла стажировка, так что на первые 5 месяцев учебного процесса мы оставались главными. Может умом мы еще и не доросли до такой чести, но повадки уже начали вырабатывать.
Но сначала был колхоз, нас направили на уборку урожая. На сей раз были яблоки. Нужно было грузить или убирать оставшийся урожай – я уже не помню. Это была ошибка руководства РРУ. Работать даром на 3-м курсе уже никто не хотел, потому и работали очень плохо. В ту пору там были только курсанты нашей роты: ни студентов, ни студенток. Там были большие общежитие, столовая и плюс два туалета типа сортир, также просторные. Как-то два наших курсанта (не буду показывать пальцами) решили, что нужно завладеть всеми туалетами, а то толпимся у одного. Ну, и после обеда засели они в женском отделении «по большому», вывалив «срам» наружу. А тут вскорости забежала молодая девушка со столовой. Увидев «оккупантов», она застыла с открытым ртом, а потом начала хохотать. А бедным «захватчикам» и деться некуда: чтобы штаны натянуть, такой процесс мгновенно не прервешь. Поэтому, от безысходности, и они захохотали. И стало совсем весело. Но она была советской девушкой, потому сразу же и ушла. А потом до конца нашего пребывания девчата в столовой выглядывали в амбразуру и давились от смеха. Но курсанта от тарелки и палкой не отгонишь, наши «захватчики» им в ответ тоже улыбались.
А после колхоза нас поселили снова в новое общежитие по улице М. Горького, 268. Своя столовая в общежитии еще не работала – не достроили, поэтому по-прежнему питались в старой столовой во дворе дома № 4 по 2-й Линии. Теперь все поселенцы этого общежития жили за высоким забором, т. е. за кирпичной стеной. Выход в город и обратно был один – через проходную училища, кроме этого, была проходная и в общежитии. Большой внутренний двор между зданием училища и общежитием уже немного преобразился, но еще стояли полуразрушенные и не очень разрушенные саманные домики. Та часть двора выглядела, как после артобстрела: кучи мусора, между ними ямы и торчащие домики
Любители погулять с девушками, конечно, находили лазейки, чтобы отправиться в будний день после занятий на волю, но их были единицы. Одним из мест, где можно было выскочить на улицу имени Максима Горького был козырек над дверью, выходящей на ту же улицу. Дверь эта была всегда закрыта и вела она на лестничные марши. Приоткрыв окно, а оно находилось над козырьком, можно было спрыгнуть на него, ну а там уже и до земли рукой подать. Обратным порядком можно было вернуться назад. Вторым местом были железные ворота, также выходящие на улицу имени Максима Горького. Перелезть через них можно было, но можно было и штаны порвать. Под этими воротами, со стороны двора, к концу самоподготовки, бывало, караулил своих питомцев командир роты Селифан, о котором ниже.
Если на первом курсе нашивку первого курса как-то неудобно было носить, то нашивки третьекурсника носили все, чтобы видно было. Да, и без клеша теперь было уже «неудобно» ходить. Гоняли и теперь за клеш, но как-то нехотя, для порядка…, можно сказать, совсем не трогали. Ну, и «картуз» заломить уже сам Бог велел. Теперь по училищу и по экипажу двигались уверенно, а меньшие курсы шарахались в сторону. На дежурствах – только дежурными. Но поскольку третьи курсы жили на одном и том же этаже, то и в своих кубриках убирали сами по очереди. Но и этот порядок некоторые наши курсанты иногда выводили на новый, более высокий уровень. Как-то говорю своему сокурснику, с которым жил в кубрике:
Сегодня твоя очередь убирать.
- Да? – он на минуту задумался, взъерошивая волосы на затылке, а затем исчез.
Вскоре он появляется с первокурсником.
- Так…, приберись-ка здесь, ведро за дверью, - серьезным голосом начинает старший товарищ, затем голос крепчает. – Понял?
Да он-то понял, но вот распоряжение меня очень удивило: «не убери», «не помой палубу», а «приберись-ка». Но это было редким явлением, я видел такой оригинальный случай уборки кубрика всего один раз.
Палубу коридоров в новом экипаже мастикой уже не натирали, здесь мыли «полы» наши дневальные.
Как мы относились к младшим курсам? Да примерно также, как когда-то относились к нам старшекурсники – не издевались. Но за бутылкой мы их уже не посылали. Это было безнадежное дело – две проходные, где-то гонец обязательно нарвется на дежурного офицера. Выпивали ли мы в общежитии? Да что-то не помнится, но может быть. Опасно было…, это тебе не на Площади Толстого, как когда-то делали старшекурсники. Здесь дежурный офицер, как Фигаро: то в училище, то в общежитии. А вечером поверка, часто в присутствии командира роты, а на худой конец в присутствии дежурного офицера и начальника строевого отдела. Словом, обстановка не располагала. Трусить деньги на бутылку? Не помню, стыдновато как-то было. Подленькое это дело. А закурить «попросить», так это и хлебом не корми. Наш Сергей К., о котором ниже, когда впадал в бескормицу, отправлялся по этажам к землякам «попросить» закурить. И ни разу не пришел пустой.
После училища я встретил одного бывшего курсанта, который учился на первом курсе, когда мы уже были третьекурсниками.
- Мы вас так боялись! – сказал он мне.
Та оно и должно быть. Мы также боялись старшекурсников – это не школа, курсант должен привыкнуть к порядку, главное, чтобы не было издевательств.
Моими товарищами по кубрику были все те же курсанты: Саня Д., Толик М. из Майкопа и Сергей К. Мы все были очень разными. Если посмотреть на нас с точки зрения учебного процесса, то мои товарищи далеко не блистали, а иногда и проваливались. По лени и генерации идей на первом месте был Сергей К. Толик был рассеянным человеком, но по части юмора они стояли на одном уровне с Сергеем. В кубрике Толик вечно за что-нибудь цеплялся, что-то переворачивал, и тогда доносился стон Сергея с койки:
- То-о-о-лик!
Саня был настоящим казаком. Солдатом. В 23.00 он валился в койку и тут же быстро засыпал. Ничто ему не мешало смотреть свои сны: ни наши разговоры, ни свет, ни музыка. Он также и просыпался: резко и все время «вовремя», к подъему.
У меня в памяти стоят картины нашего бытия. Солдат уже спит, Толик где-то достал радиоприемник, сидит за столом и пытается найти забавную музыку. Сергей лежит в постели и смотрит в подволок. Я продолжаю разбираться с электронавигационными приборами.
- У-у, ю-у-у! – доносится из приемника.
Вот Толик находит какую-то мелодию. Она наполняет наш кубрик, но ненадолго: может же лучшая есть в эфире – и Толик продолжает поиски новых мелодий. Снова радует он нас музыкой, но эта также не то, что ему надо.
- У-у, ю-у-у! – уже действует на нервы.
- То-о-о-лик! Я тебя умоляю! Не мучай нас! Поставь какую-нибудь мелодию! – не выдерживает Сергей.
- Хи-хи-хи, - доносится из-за стола.
Следующая картина. Солдат и Сергей в тех же позах. Толик шмыгает носом, не умело пытается приспособить постельное белье к ночи. Простынь у него ложится как-то криво, он пытается исправить положение и снова криво. Я отбросил учебник и лежу, прикрыв глаза. Раздается хохот Сергея. Мы смотрим на него.
- Да, такая херня! Лежу и изобретаю машинку, чтобы можно было ковыряться в носу. Крючочки там, «гачечки» всякие.
Рядом с нашим училищем находилось общежитие медицинского института. Там проживали в основном иностранные студенты: черноволосые, смуглые и совсем черные. Конечно, «пролетарии всех стран соединяйтесь» и «мир – дружба» хорошие лозунги и правильные, но иностранные гости нашего города, студенты, все это понимали однобоко – им все дозволено. Они прекрасно знали, что если их кто-нибудь тронет, то милиция наша их защитит, станет на их сторону, даже если они и не правы. Вели они себя с русскими девушками нагло. Их не любили, и не только курсанты. Но связываться с ними было опасно. Такая была политика тогда в Советском Союзе.
Однажды Сергей прервал мою самоподготовку. Он стоял посреди кубрика в таком ядреном клеше размером с Черное море.
- Представь себе… Подымает нашу роту начальник училища по тревоге, выдает нам трехлинейки со штыками и строем на Театральную площадь на разгон демонстрации. Там негры бунтуют. И мы так цепью на них. Э-эх! – и он показал, как он насаживает негра на штык, а потом ногой его снимает со штыка, как шашлык с шампура.
– Э-эх! Еще одного.
Вот тебе и «мир – дружба», и «пролетарии всех стран соединяйтесь»: до чего довело советского курсанта соседство с неграми.
Однажды весной мы с ним шли вдоль ограды парка им. Октябрьской Революции в стороны здания ВДРП. На крыше здания тогда была неоновая реклама – «Ракета» (судно на подводных крыльях), которая неслась по волнам.
- Вообрази себе рекламу, - начал делиться своими фантазиями Сергей К. – На месте этой «Ракеты» толстая голая баба с «цицками». Она бежит, затем останавливается, нагибается и поворачивается к нам попой. И тут же появляется бегущая строка: «Покупайте «Русские пельмени».
Это уже был перебор, но я давно так не хохотал.
В самом начале второго курса я начал посещать секцию бокса. Я не помню, как назывался этот спортзал, он находился на набережной, куда я и отправлялся вечером после занятий, имея разрешение от командира роты. К декабрю 1972 года я уже достиг того мастерства, что тренер решил выставить меня на городские соревнования. Проходили они в спортивном зале «Трудовые Резервы». Противник у меня оказался таким же худым и долговязым, как и я, но с некоторыми преимуществами – он был левшой, боец и горел желанием набить мне «морду». Бил он меня с усердием, как грушу в спортзале, а «груша» пыталась устоять на ногах и дотянуть до конца. Он выбил у меня все мысли о победе – только бы дотянуть до конца. Но я не дотянул, мой тренер прекратил это издевательство, а я получил все украшения: синяк под глазом, разбитый нос и такую же нижнюю губу. Я отправился в экипаж и услышал много интересного о моем внешнем виде. Закончились обсуждения фразой:
- Нехер в замочные скважины заглядывать! На ринге он был! Не заливай!
Так я оставил бокс. Это была ошибка. Что такое первая неудача? Неудачи у всех бывают, нужно было продолжать. Спорт держал меня в каких-то рамках. А после наступила какая-то странная пустота, и я стал вливаться с головой в коллектив моего кубрика. Теперь деньги на харч шли слабо, мы уже «выросли». И наш «пенсион», а родительские деньги в нашем кубрике напрочь отсутствовали, пропивались в выходные дни в увольнении. Вкусы нашего кубрика изысканностью не отличался от вкусов учащейся молодежи. Выпивали то, что было доступно по деньгам. Забегаловки старались обходить стороной, чтобы не вляпаться, поэтому обычно процесс происходил в закутке на свежем воздухе где-нибудь в парке. Деньги при этом заканчивались катастрофически быстро. Надо сказать, что и остальные курсанты нашей роты не были святыми, но не все. Были и такие, которые не употребляли спиртное, и не потому, что были убежденными трезвенниками. Просто у них разума было больше – зачем наживать себе неприятности, если можно прожить и без них.
До безобразия мы не напивались, это было опасно, но случались и довольно неприятные моменты, когда память отшибало напрочь. Помню как-то мы ехали с Сергеем К. в город Курск в гости к его тетке на ростовском трамвае по городу Ростову и заехали куда-то на Западный микрорайон, где и вышли. Мы поехали бы и дальше, но я случайно спросил:
- Далеко еще до тетки?
Сергей встрепенулся, завертел головой и подхватился:
- Выходим.
Он выскакивает из трамвая, я за ним. Сергей стоит и хмуро смотрит в сторону, затем ругается.
- Я все перепутал. Я думал мы в Курске.
Долго у нас, конечно, веревочка не вилась. Первым попался Сергей К. под Новый год. Его вызвали к начальнику строевого отдела и заставили писать объяснительную. Пишет наш Сергей следующее, что был приглашен на встречу Нового года и там выпил стакан шампанского, а потом вернулся в экипаж, где и был задержан. Прочитав его писанину, начальник строевого отдела взбесился и заорал:
- Ты что пишешь…, ты что пишешь?! Ты что алкоголик?! Сейчас же переправь на стакан пива!
А после Нового года, после зимних отпускных дней, попалась и остальная троица нашего кубрика, а как, я уже не помню. И предшествовало этому событию высказывание нашего командира роты. Он сказал:
- У меня такое впечатление, что наша рота вся выпивает. Кроме, может быть, (здесь он назвал мою фамилию).
Я не оправдал его надежд. Что я написал в объяснительной – не помню, но все мы трое влились в «батальон «мандюков» Виктора Николаевича Каюкова. До этого момента у меня не было ни одного наряда вне очереди, а теперь хватанул все, что упустил за время учебы.
Ранним утром вывел нас, вооруженных ломами, Виктор Николаевич к группе саманных домиков на подворье нашего училища. Часть из них уже была разрушена, только «пеньки» торчат, несколько еще здравствовали. Сырая погода, сырой снег, ветрено и вороны каркают. Орудуем ломами, уничтожаем «пеньки». А на душе кошки скребут, но одно понятно уже не выгонят, раз дали наряды. Работа не ладилась. Чтобы как-то отвлечь себя и привить «охоту» к лому, придумываю себе легенду: нас выгнали на расчистку места под артиллерийское орудие. Сегодня будем всем кубриком пулять, нужно успеть до конца рабочего времени. Но два других артиллериста не горят желанием воевать. Кто-то предлагает оставить пеньки и взяться за целый домик – интересно же, как он целый рухнет. Выбираем крайний из них, и после совещания начинаем бить его под корень. Но дело идет плохо, и я со злости тыкаю ломом со всей дури в стену на уровне глаз. Лом входит в стену, как в масло, и я припадаю глазом к отверстию. А там стоят какие-то табуретки, на стене висит тряпичный ковер и чисто внутри. Жилой что ли? Мы с ломами ретируемся к «пенькам», от греха подальше.
Мы много читали художественной литературы и особенно на самоподготовках. А на третьем курсе, несмотря на то что положение наше в училище изменилось – мы выросли над собой, стали читать еще больше. Однажды Толик, захихикав, предложил нам послушать отрывок из книги, которую он мусолил уже пару дней. Это был Ярослав Гашек, «Похождение бравого солдата Швейка». Он читал с выражением, в лицах и хихикал, где надо. Это чтение оказалось таким забавным и длилось несколько дней. Самоподготавливаться я уже не мог, книга не давала, даже Солдат не спал.
На третьем курсе мои товарищи по кубрику уже стали специалистами по отлыниванию от занятий. Опыт приходит со временем. Жалкие попытки на первых двух курсах теперь переросли в мохнато-бородатый опыт. Они «болели» теперь со знанием дела. Временами они болели по одиночке, а случалось, что и всем коллективом – втроем, а я оставался в кубрике один. Опытные и добрые сотрудники нашего изолятора были бессильны, потому что симптомы простудных заболеваний были на лицо, хотя по роже курсанта и не скажешь. Я не знаю всех их уловок и ухищрений, потому что не участвовал. Одна только врезалась в память. Нужно потереть карандашом тыльную сторону стопы, катать его по поверхности, причем карандаш должен быть не круглым, а с гранями. Опухоль появляется быстро и так же быстро исчезает. Поэтому нужно быстро добежать до санчасти, а там хромать и закатывать глаза – ногу подвернул. Ради интереса можно было бы и попробовать симулировать, но мысль о том, что придется валяться на койке в изоляторе в бездействии, напрочь отбивала у меня охоту. Но мои друзья не были дисциплинированными и там, они прекрасно знали жизнь изолятора, благополучно покидали его и возвращались вовремя обратно. Я видел их и на танцах в воскресные дни, и в актовом зале на просмотре кинофильмов.
Стипендия у нас возросла со второго курса, выдавали уже по 9 рублей в месяц. Мы и 6 рублям были рады, а тут повысили на 50%. Нет, действительно спасибо, мы ведь существовали на всем государственном.
В училище отношения с параллельными курсами механической и судоводительской специальностями с самого начала сложились примерно так. Мы не враждовали, не было у нас стычек, но в душе наша специальность относилась к двум другим специальностям, за глаза, «снисходительно». Это будет даже мягко сказано. Ниже всех, на самой низкой ступени эволюции, по нашему разумению, стояли судоводители – речные специалисты. Чуть выше морские механики, ну, а мы на самом верху. Я думаю, что они рассматривали градацию и видели нас немного по-другому, и не в нашу пользу. Судоводительская специальность, как мне казалось, выглядела несколько, как бы так понежнее сказать, «балованной» при строгих правилах, ну а по-нашему – были они разгильдяями. С дисциплиной они дружили плохо. У них был командиром роты, старый худой и строгий дяденька, старая закваска. Если я не ошибаюсь, его звали Павличенко И. И. Носил он всегда китель, чем и отличался по форме от остальных командиров, хотя и не только этим. Был он принципиальным, бескомпромиссным и въедливым воспитателем молодых душ. Я не помню точно его имя, его курсанты называли Селифаном. Гонял он своих подопечных за дисциплину – не приведи, Господи, используя всякие доступные ему хитрости и уловки. Устраивал на них засаду во время самоподготовок в парке им. Октябрьской Революции и у железных ворот нашего нового экипажа, что выходили на улицу Горького, налетал с внезапной проверкой поздно вечером перед отбоем и ловил несчастных, при этом он торжественно и радостно произносил:
- Попался, красавчик!
Он картавил, произнося «красавчик», поэтому эта фраза стала в училище популярной. От него и мы «рассыпались в стороны», ему бесполезно было что-то доказывать. Самым верным средством было бежать, не оглядываясь, а вслед неслось:
- Стой, курсант, я тебя узнал!
Но на эту уловку никто не шел, а молотил ногами, что есть мочи. Однажды, а было это где-то в декабре, уже закончилась самоподготовка в новом экипаже, а проверяли самоподготовку в этот вечер начальник строевого отдела и Селифан. Курсанты стали готовиться ко сну, и тут слышу топот по коридору и крик Селифана:
- Стой, курсант, я тебя узнал!
Мы высунулись из кубрика и видим Селифана и начальника строевого отдела входящих в один из кубриков нашей роты. Через пару минут они выскочили из кубрика с вытянутыми лицами и стали заглядывать в соседние кубрики, а затем медленно побрели к выходу.
В тот вечер один курсант нашей роты возвращался из самоволки поздно, рассчитывая, что все офицеры уйдут, а на вечернее построение, которое проводили старшины, он успеет. Но не получилось. Кто же знал, что в этот вечер будет дежурить Селифан, да еще и задержится на нашем этаже. Открыв дверь на этаж, он чуть ли не лоб в лоб встретился с Селифаном и начальником строевого отдела. Инстинкт сработал – он бросился бежать по коридору нашего крыла. За ним припустила погоня. Он заскочил в первый попавший пустой кубрик и нырнул под койку, а там…, а там схватившись за продольные ребра жесткости, подтянулся. Следом за ним вскочила в кубрик погоня, с азартом проверила шкафы, заглянула под кровати и пребывала в большом недоумении – нет курсанта. Ну, вот же, сюда заскочил, сами видели, и растворился. С этажа не спрыгнешь (третий этаж), да и окно закрыто. Проверили еще на всякий случай и соседние кубрики. Лица у них, конечно, были забавными. Повезло курсанту, я фамилии его не помню, потому что его вскорости отчислили за неуспеваемость. Но такой находчивостью страдали далеко не все курсанты, поэтому и попадались в лапы Селифану. Интересно, сколько бы продержался курсант под койкой в том положении, если бы офицеры не ушли?
Иногда мне казалось, что, может быть, из-за кипучей деятельности Селифана, направленной, конечно же, на благое дело, судоводительская специальность и казалась такой разгильдяйской, хотя и мы были не лучше. Селифан высвечивал все язвы на теле этой специальности. Но им заграница не светила, и не нужно было притворяться: главное – чтобы из училища не выгнали, а то, ведь, прямо на военно-морской флот можно угодить.
С механиками-моряками было посложней, они немного «благородней», но все равно гады, поэтому «проходя мимо, пни механика», что мы и делали. Нет, никаких драк, никаких больших недоразумений между специальностями никогда не было. Но если мы судоводителей вообще не трогали, считая «чужими», то механикам доставалось на всю катушку, а они платили нам тем же. Особенно были чудные моменты у столовой, когда их рота уже построилась и изготовилась начать движение, а мы еще дымили сигаретами. Тут уж сам Бог велел пнуть механика.
- О, маслопупы, выстроились. Задумались, с какой ноги начинать! Двумя сразу начинайте! Прыг-скок, прыг-скок! Запевай «Взвейтесь поршнями наши механики…»!
- Придурки, не хлопайте сильно «гадами», поршня повылетают!
Интересно, что смеялись не только мы, но и механики. Они пытались огрызаться из строя, но не убедительно. А когда мы двигались строем, то тогда механики пытались плясать на наших костях, но у них получалось как-то коряво.
Запомнился случай, когда один из «захватчиков женских туалетов», Паша Г., рассердившись, обозвал преподавателя Глуховцеву Нину Геннадьевну «старухой». Она очень обиделась. Да и как не обидеться женщине, услыхав такое о себе. Конечно, она на много старше нас – не ровня нам, но так и из этого не вытекает… В роте, когда стала известна эта история, стоял хохот, и не понятно было, кто и над кем смеялся. Лично я над Пашиной глупостью, думаю, что и многие другие так же.
После нового года появился список курсантов нашей роты, кому была открыта виза. Я попал в этот список. Список был небольшой, основной массе курсантов Родина не оказала высокого доверия.
На третьем курсе пошли специальные предметы. Это уже было интересно. «Навигацию» и «Астрономию» у нас читал Рапопорт Михаил Леонидович, военный моряк, да еще и с талантом преподавателя от Бога.
Ниже его биография, рассказанная им самим корреспондентам, проявившим заинтересованность в этом удивительном старике. Рассказы Михаила Леонидовича о своей жизни будут выделены курсивом, остальные сведения пойдут обычным шрифтом.
Рапопорт Михаил Леонидович родился 1 мая 1928 года в городе на Неве – Ленинграде.
Михаил Леонидович рассказывает:
«По рождению я ленинградец. Родители мои были инженерами, жили мы очень скромно. Но у меня была няня, крестьянка, которая водила меня к гувернантке – немке. Читать я научился сам в пять лет, а к первому классу я уже читал, писал, знал четыре правила арифметики и свободно говорил по-немецки. Так что в первом классе я учился один день, меня сразу же перевели во второй.
Никогда не забуду, как мама говорит няне: «Завтра пойдете на базар и купите Мише одно яблоко». Не килограмм – одно!»
Михаил, как и многие ленинградские мальчишки, уже в школьные годы мечтал стать военным и обязательно моряком. Часто, с восторгом и завистью он наблюдал, как чеканят шаг в строю курсанты мореходных училищ, как моряки крейсера «Аврора» несут свою флотскую службу, как военные корабли выстраиваются на Неве в праздничные дни.
«Потом началась война. Мы уехали с мамой в эвакуацию, а отец остался: он был железнодорожником, ремонтировал паровозы, а когда началась война их цех начал ремонтировать танки. Отец умер от голода».
«В эвакуации я учился и работал летом на алюминиевом заводе. В 14 лет я работал воспитателем в детском саду, в 15 – рабочим, в 16 – копировальщиком чертежей».
Мечтам суждено было сбыться только после снятия блокады Ленинграда и возвращения семьи в родной город из Старокузнецка в Кемеровской области, куда 13-летний Михаил с матерью были вывезены из Ленинграда последним поездом.
«Когда мы вернулись домой, меня сразу приняли в политехнический институт без всяких экзаменов, хотя я закончил только 9 классов. Документа об образовании вообще не спросили: война еще шла и пацанов-студентов не было совсем, одни девчонки.
Но скоро я встретил приятеля, который мне рассказал, что в Ленинград переведена с Соловецких островов школа юнг Северного флот. На другой день я стал курсантом. У Валентина Пикуля есть книга «Мальчишки с бантиками» — это как раз про нас. Пикуль был из первого выпуска школы юнг 1943 года, а я из четвертого – 1946 года.
Потом я закончил Каспийское высшее военно-морское училище. После училища командовал тральщиком. Мы разминировали Черное море, поэтому я ветеран боевых действий Черноморского флота».
Пять лет напряжённой учебы и стажировки на военных кораблях и Михаил Леонидович получает диплом офицера корабельной службы, лейтенантские погоны, кортик и назначение командиром БЧ-1 на тральщик Черноморского флота. Черное море еще было полно мин, особенно в районах Севастополя, Одессы, Керчи, Новороссийска. До 1955 года лейтенант Рапопорт, получивший вскоре звания старшего лейтенанта, а затем капитана-лейтенанта, став командиром тральщика № 647, занимался ликвидацией минных полей. Не один десяток мин был выловлен и подорван, часто с риском для экипажа и корабля, чтобы потом в извещениях мореплавателям появилась строчка об отсутствии мин в районе с такими-то координатами. Это было боевое траление, которое в любой момент могло закончится подрывом корабля, что зачастую и случалось. Михаилу Леонидовичу повезло больше, чем другим — он остался жив и в мирное для страны время был награждён медалью «За боевые заслуги».
«Увы, адмиралом стать не довелось: я попался Хрущеву на пути. По его приказу резали тогда корабли, танки, пушки, а в военкоматах стояли очереди уволенных офицеров. Я тоже стоял в этих очередях: нам еще год платили за звание.
Помню, были открыты курсы крановщиков и рабочих других строительных профессий специально для старших офицеров – от майора и выше. А я переехал в Ростов вместе с женой – ростовчанкой (на танцах она на меня лассо накинула)».
«В Каспийском высшем военно-морском училище нас учили: «Везде проявляйте разумную инициативу и, если вы убеждены в своей правоте, отстаивайте свое мнение».
Я так и делал. На флоте это меня выручало, а на гражданке я вмиг почувствовал, что не вписываюсь. Из-за этого у меня возникали конфликты с руководством, нередко мне приходилось менять работу».
Боевой офицер, капитан-лейтенант прибыл в Ростов-на-Дону, где получил назначение на должность капитана героического буксирного парохода «Фанагория», прославившегося в годы Великой Отечественной войны.
Когда флот Волго-Донского речного пароходства стал пополнятся современными судами, Михаил Леонидович предложил сохранить пароход постройки 1903 года, как музей, однако его предложение не нашло поддержки у руководства пароходства и судно было разделано на металлолом. Однако капитан по личной инициативе снял с судна брашпиль, штурвал, главный компас и еще много других деталей и передал их в музеи Ростова-на-Дону, Азова, Таганрога и даже на Украину. После «Фанагории» Михаил Леонидович» был назначен капитаном морской проводки.
Чего только не делал флотский офицер: преподавал в Ростовском мореходном училище имени Седова, организовал курсы по переподготовке речников на моряков в Волго-Донском пароходстве, занимался профориентацией школьников, работал главным художником в крупном проектном институте, пробовал себя в качестве владельца столярного цеха и издателя.
В июне 1967 года Михаил Леонидович получает интересное предложение от руководства Ростовского речного училища перейти туда на постоянную работу преподавателем специальных морских дисциплин и возглавить вновь создаваемую специальность «Морское судовождение». Работа началась с того, что первый набор курсантов, окончив обучение на 1-м курсе, ушел на 3-х месячную практику на буксирных теплоходах «Озурный-78» и «Озерный-79», по 25 человек на судне. Михаил Леонидович был старшим группы на «Озёрном-78». По его просьбе диспетчерская служба пароходства старалась использовать буксировщики на возможно более дальние рейсы — вплоть до Бердянска и Темрюка. В морских портах, особенно в Жданове и Бердянске, Михаил Леонидович организовывал курсантам экскурсии на стоящие у причалов морские суда. Одновременно собирал учебные пособия для будущих кабинетов новой специальности. Предметы судового такелажа найти было сравнительно просто, но удалось даже получить и судовую коллекцию карт и книг в порту Жданов с поставленного на капитальный ремонт теплохода «Дебальцево», а это 5000 карт, сотня книг на русском и английском языках. По приходу в Ростов всё это было переправлено в училище. Три месяца практики были заняты не только выполнением конкретной учебной программы, но и подготовкой к созданию в училище новых кабинетов – навигации и лоции, управления судном, радионавигационных и электронавигационных приборов. Зимой Михаил Леонидович выезжал в Ленинград на завод для заказа действующего кабинета навигации и в Москву – в поисках астрономических инструментов и других морских приборов. Большинство заданий удалось выполнить. В сентябре 1968 года Михаил Леонидович Рапопорт был назначен начальником специальности «Морское судовождение». Курсантам тех лет он запомнился как беспокойный, энергичный человек энциклопедических знаний. Он преподавал основные спецдисциплины: «Навигацию» и «Морскую астрономию». Уроки его были интересны, увлекательны, особенно много внимания он уделял воспитанию любви курсантов к избранной специальности, расширению их морского кругозора, техническому творчеству, внеклассной работе. Михаил Леонидович заинтересовывал как курсантов, так и преподавателей, работающих на отделении, приобретать и читать книги о мореплавании.
«На берег списался» я в 1990 году, в 62 года вышел на пенсию.
Страсть к морю всегда уживалась в нем с любовью к чтению.
В июле 2017 года, в канун дня Военно-морского флота, Михаил Леонидович в торжественной обстановке передал Азовскому историческому музею военно-морской флаг тральщика № 647, на котором капитан-лейтенант Рапопорт служил командиром. Этот флаг Михаил Леонидович хранил 60 лет. (Тамара Коваленко «История жизни юнги Северного флота, легендарного моряка и букиниста Михаила Рапопорта», Большой Ростов. 27 октября 2013), (Погонцева Катерина «Монте Кристо со свалки: Морской офицер в отставке на склоне лет стал успешным бизнесменом (Ростов-на-Дону). Российская газета (Неделя), № 3604 от 15 октября 2004), и другие.
Михаил Леонидович был невысокого роста, худой и очень подвижный. Он все время что-то делал, куда-то торопился. У него была и своя манера преподавания. Он не заходил в аудиторию, он забегал, приговаривая:
- Так, пишем, пишем, пишем…
И начиналось занятие без раскачки, без проверки домашнего задания, не теряя ни минуты. Сначала шел новый материал. Оно и верно, пока голова свежа, нужно туда набивать новый материал, а домашнее задание оно уже сидит в голове, если, конечно, сидит. Материал его был компактный, мы учили эти предметы по конспекту, я не помню, чтобы кто-то брал в руки книгу.
Как только первая голова курсанта закачалась в дремоте, он останавливал урок.
- Отложили все свои конспекты. Анекдот, – он садился на стул и начинал рассказывать анекдот. Анекдот был пикантный, но без мата. Подобные анекдоты обычно становятся классикой. Он вообще никогда не ругался и не кричал. За два года он ни разу не повторился со своими анекдотами. И таки да, он советовал, что почитать. Я помню, на перемене он задал мне вопрос: что я читаю. Я назвал читаемую книгу, он закивал головой и сказал:
- Почитайте «Россия молода», хорошая книга.
Я прочел эту книгу. Я не то, что был в восторге от прочитанного, но книга увела меня в область истории, которую я не знал.
Кроме анекдотов в минуты нашей слабости, Михаил Леонидович рассказывал также истории из своей жизни. Рассказал он нам и историю своей женитьбы. Я не скажу, где он познакомился со своей будущей женой. У него было все, как у всех, обычно: встречались, разговаривали. А потом, однажды, она пригласила Михаила Леонидовича к себе домой. Засиделись до позднего вечера, а потом выяснилось, что родители девушки вернутся только завтра утром. От такой радости Михаил Леонидович тут же остался ночевать. А утром прибыли родители и прибыли очень рано, чего молодые люди не ожидали, да, по правде сказать, они проспали до девяти часов. А потом отворилась дверь в спальню, и в проеме двери вырос отец девушки. Неожиданность для молодых людей была очень неожиданной. Отец поздоровался, а затем спросил:
- Ну что? Кофе пил?
- Пил…, - выдавил из себя Михаил Леонидович.
- Ну, вот и хорошо. Теперь женись.
Он и женился. Жена у него постоянно болела, и он, конечно, страдал от этого. Он говорил нам:
- Выбирайте себе здоровых девушек.
Но такие советы, по нашей неопытности, вряд ли трогали наши души.
В период службы на тральщике, будучи командиром, Михаил Леонидович, как культурный человек, приобрел себе на корабль за свои кровные красивую посуду. Когда приходило начальство с проверкой, то стол хотя и не кричал изысканностью яств, но зато был сервирован изысканно. У него, в добавок, еще служил матрос-прохиндей вестовым. Так тот умел так сделать сервировку, что дух захватывало, а, по сути, жрать было нечего, только закусить. Да, Михаил Леонидович, если бы не Хрущев, были бы вы адмиралом точно.
Помню его рассказ о шкиперах Азовского моря. Для меня это было открытие, что на Азовском море «плавали» парусники. Но в царское время на Азовском море было довольно интенсивное парусное судоходство. Были и очень опытные шкипера. Хотя они практически не имели образования, но зато они имели большой практический опыт, знали это море хорошо. Даже могли определить место положения в тумане по грунту. Бросит лот за борт, замеряет глубину. Затем из углубления в гире извлечет грунт и начинает его нюхать, перетирать пальцами. И таким образом догадывается куда приблизительно добрался его парусник.
Однажды мы зашли в класс штурманской прокладки и обнаружили на столах какие-то ящики. Естественно, любопытствуя, тут же открыли их. Внутри оказался звездный глобус, но не он привлек всеобщее внимание. Внимание каждого привлекла крестовина, по форме похожая на шапку Мономаха, поэтому тут же заходились примерять ее, но зазвенел звонок, и мы быстро сложили крестовины на прежние места, захлопнув ящики. Через несколько секунд в класс ворвался Михаил Леонидович. Приняв доклад от дежурного, он скомандовал:
- Так, открыли все свои ящики.
Мы открыли.
- Хорошо. Теперь каждый возьмите крестовину в руку и оденьте товарищу на голову.
Мы со смехом выполнили распоряжение Михаила Леонидовича.
- Теперь сняли крестовины, и чтобы больше я этого не видел. Ясно?
Конечно, ясно, теперь уже и одевать не охота, это будет какое-то детство. Мы же не дети.
После смерти нашего начальника специальности Кустова, Михаил Леонидович занял его место. Это случилось, если не изменяет память в 1973 году.
Михаил Леонидович курировал стенную газету нашей специальности «32 румба» и кружок технического творчества «Судовое моделирование». В кружке принимали участие и курсанты и нашей роты, но многие вскорости побросали. Один только Юра Д. дотянул до самого конца. Он делал парусники, у него получалось, а главное ему было интересно. Редактором стенной газеты Михаил Леонидович назначил курсанта нашей роты Юру Т., Юра был далеко не передовиком в учебе и поведении. Но он, на удивление, с энтузиазмом взялся за порученное дело. Газета получалась интересной. Не было в нашей газете политики, не лез Юра туда. Зато были статьи из журнала «Вокруг света». То, что нам и было интересно: о путешествиях, дальних странах, о морях. Как только Юра вывешивал новый номер своего искусства, тут же вырастала толпа и жадно читала.
Однажды Михаил Леонидович, заканчивая какой-то свой рассказ, произнес фразу.
- Своих детей нужно воспитывать в духе патриотизма, верности и преданности нашей Родине и (тут он сделал паузу и закончил) ненависти к морю, - и засмеялся. Шутка, после всего того, что он нам внушал, оказалась оригинальной.
А что было дальше с нашим Михаилом Леонидовичем, я советую прочитать вышеуказанные статьи. Это интересно и поучительно, как старый моряк-интеллигент выживал в суровые «девяностые» годы. Все наши воспитатели были хорошими преподавателями, но Михаил Леонидович, все же, был особенным.
Вернемся к «Отчету об учебно-воспитательной работе училища за 1972 – 1973 год». Заочники и студенты заочного отделения ГИИВТ занимались, как и было до этого, во второю смену.
«При училище проводились занятия комсостава Волжского объединённого, Волго-Донского, Каспийского, Новороссийского, Дунайского и Азовского пароходств. Слушатели курсов после занятий и сдачи экзаменов получили удостоверения на право выхода в прибрежное морское плавание и по ВВП РСФСР».
Из слушателей курсов 17 человек были из ВОРП, 81 человек из ВДРП, 22 человека из Новороссийского, Азовского и Дунайского пароходств и 24 человека из Каспийского пароходства.
В училище 46 штатных преподавателей и 8 совместителей. 44 штатных преподавателей имеют высшее образование и только двое из них – среднее. У совместителей 6 человек имеют высшее образования, а со средним образованием также двое.
Принято в училище с восьмиклассным образованием 210 человек и с полным средним образованием (после 10-го класса) 60 человек: по 60 человек на специальности ШМ и ММ, а остальные на специальность СВ.
На начало учебного года (1972 – 1973) в нашей роте насчитывается 50 курсантов, на конец учебного года у нас в роте оказалось 47 человек. Из них один отличник (Петров С. Г.), 17 человек хорошистов и 29 человек «через пень-колоду».
Пробная групповая практика (1-й курс СВ) проходила на судах в ВДРП типа «Озерный» и «Калининград».
Учебно-групповую плавательскую практику курсанты специальностей 1612 и 1620 проходили на учебно-производственном судне Одесского Высшего Морского Училища и на судах Каспийского пароходства.
Отсев из училища в этом учебном году составил 48 человек.
В 1973 году госэкзамены сдавали: специальность «морское судовождение» 91 курсант (ШМ-41, ШМ-42, ШМ-51, ШМ-52); «эксплуатация ССУ» или проще «морские механики» 85 человек (ММ-41, ММ-51, ММ-52); «судовождение по ВВП» 70 человек (Св-41, СВ-42, СВ-43).
Выпускники отправились в ВДРП, БОП, СЗРП, Куйбышевское речное пароходство и ВОРП.
Еще «24-го января 1972 года на общем собрании курсантов, преподавателей и сотрудников училища были приняты социалистические обязательства по достойной встрече 50-летия образования СССР».
По итогам соревнования лучшей группой признана ММ-31 (классный руководитель Кононова Н. П., старшина группы Рыбченко В. Г., комсорг Шевцов А. Н.).
Лучшая рота – рота Павличенко И. И., лучшая специальность – «Судовождение на ВВП», начальник специальности Амелин А. М. Среди кабинетов 1-е места заняли кабинет «Судовых вспомогательных механизмов», заведующий кабинетом Медведев В. И. и кабинет «Лоции и навигации», заведующий кабинетом Рапопорт М. Л. А также раздали 47 грамот лучшим из лучших курсантов и объявили благодарность 72 курсантам.
Много лет спустя с бывшим старшиной ШМ-31 Рыбченко В. Г. произошел забавный случай. Историю эту рассказал моему приятелю сам участник события, а оттуда, уже изрядно приукрашенная, она попала ко мне. Ну, и я… не удержался – «подмалювал» ее до божеского состояния. А дело было, когда наша Коммунистическая партия приказала всем нам молниеносно бросить пить водку. Третий механик Витя Р., коммунист со стажем, с новым партийным курсом был категорически не согласен и ушел в глубокую оппозицию, стал пить один «втихую».
Как-то он пришел домой под крепким «градусом». Понятное дело, жена не была в восторге, потому что это был не единичный случай. Устроила сцену. Начала закатывать глаза, заламывать руки, мол, загублена девичья молодость и вся оставшаяся жизнь, а семейное счастье вдребезги, зачем я, мол, связалась с этим «козлом». Виктор бы спокойно отнесся к плачу Ярославны – чай не первый раз, но «козлом» он себя не считал. Оскорбления такие, даже от жены, он терпеть не собирался, а потому слегка и тюкнул ее по лицу для порядка. Бедная женщина свалилась на линолеум, заголосила, а затем кинулась в дверь, что было явно напрасно: мужская честь была уже восстановлена, да и лежачего не бьют.
Жена выскочила на улицу и, почувствовав себя в безопасности, заголосила во все свое женское горло: «Убива-а-а-а-ют! Помоги-и-ите!» На Витину беду мимо дома проезжал наряд милиции. Сержанты милиции остановили машину и кинулись на помощь. Витя видел с окна своей кухни, как жена жестикулировала, показывая указательным пальцем правой руки себе на подбитый глаз, а затем уже двумя указательными пальцами на окна своей квартиры.
Дело принимало скверный оборот. Максимум две минуты, и они будут в квартире, и тогда виза пропала. Времена были суровые, головы слетели на раз за баловство со спиртным. А без визы…, ты никто без визы – прощайте далекие страны. Витя засеменил по своей убогой кухне. Два шага вперед, два шага назад. Он был безбожником, но здесь готов был просить помощи даже у черта.
- Что делать, что же делать, Го-о-о-споди?
И где-то там, далеко, Господь Бог, улыбнувшись, снизошел к заблудшей овце. Бог всем помогает и особенно заблудшим коммунистам. Бог шепнул коммунисту со стажем:
- Давай, Витя, а то будет поздно!
Витя схватил кастрюлю с борщом и вылил себе на голову, пустая кастрюля загремела по полу, а Витя уселся на табуретку.
Без стука врываются сержанты милиции, а за ними следом и голос жены: «Заберите этого изверга»! Но сержанты не торопятся забирать изверга. Они внимательно рассматривают Витю, украшенного капустой и «лаврушкой».
- Что с тобой, что произошло…?
- Борщ на голову вылил, – тихо ответил «изверг», и милиция задумалась.
- Ну, … оно, конечно…, разбирайтесь сами, – наконец произносит сержант. Они поворачиваются и выходят
- У-у-у-у! – застонала жена от безысходности.
«За успехи в учебно-воспитатель работе по итогам выполнения социалистических обязательств в честь 50-летия СССР училище было награждено Почетной грамотой МРФ РСФСР».
Жизнь училища в этом учебном году текла обычным порядком: преподаватели преподавали, а курсанты, по мере способности, учились. Лучшими преподавателями оказались: Исаева К. К. (преподаватель «общей лоции»), Савельев С. И. (ДВС), Хасабян С. А. (английский язык) и Вьюнников М. П. (общественные науки).
Каждый вторник в группах проводились классные часы, лучшими классными руководителями признаны: Кириченко Н. С., Кононова Н. П., Савельев С. И., Тимченко Э. Д., Исаева К. К., Хасабян С. А., Кротова Г. Ф. А вот, такие преподаватели, как Мельников Г. Н. (РНП), Попова Е. В., Сорокин П. В., Горбатова К. С., Семянов Е. Р., Роккель А. И., Бондаренко Г. Н. и Буримова Э. Г. не доработали, им еще есть куда расти.
В отчете есть корректура карандашом. Очевидно, Андрей Иванович Дрючков, читая его перед утверждением подписью, качал головой и черкал. Но наверх, вероятно, отчет пошел в девственном виде. Все сведения о проведенных встречах с героями Великой Отечественной войны, капитанами судов, работниками пароходства и т. д. зачеркнуты карандашом и дописана фамилия Героя Советского Союза и контр-адмирала.
«Закончено строительство штурманской рубки в кабинете судовождения».
«Организован регулярный выпуск радиогазеты один раз в неделю, организованы музыкальные передачи».
Кружки художественной самодеятельности: духовой (25 человек), танцевальный (18 человек), современных танцев (90 человек).
«Большая работа проделана по благоустройству двора училища: построена летняя киноплощадка, эстрада, танцевальная площадка, дорожки». Дописано карандашом: «Спланирована и расчищена территория, проложены дороги, посажены деревья, танцплощадку, установлены турники, шведская стенка, столы (2) для настольного тенниса, баскетбольная и волейбольная площадки».
«30 апреля 1973 года начала работать летняя киноплощадка и эстрада, созданные силами курсантов и преподавателей, и рассчитанная на 340 мест». Карандашом дописано: «Танцы проводились под музыку эстрадного оркестра и привлекали большое количество курсантов и девушек».
В мастерских училища теперь 5 цехов:
- механический цех (103 квадратных метра), 9 единиц станкового оборудования,
- слесарный цех (78 квадратных метров), 30 рабочих мест, 4 единицы станочного оборудования,
- дизельный цех (ремонт двигателей и судовых механизмов), (103 квадратных метра) 2 единицы станочного оборудования,
- электроцех (46 квадратных метров), 15 рабочих мест, 2 единицы станочного оборудования,
- сварочный цех (28 квадратных метров), 6 кабин, два сварочных трансформатора.
Отчет сообщает, что производили сварочные, станочные и слесарные работы по изготовлению эстрады и летней киноплощадки. «Изготовлены электрифицированные самоходные ворота». В результате проведения квалифицированных работ присвоено рабочих разрядов курсантам:
- слесарь-судоремонтник 1-го разряда, 215 человек,
- слесарь-судоремонтник 2-го разряда, 75 человек,
- токарь 1-го разряда, 12 человек,
- электрослесарь 1-го разряда, 8 человек,
- электросварщик 1-го разряда, 2 человека.
Опять о киноуроках, их было 215, из них по специальным дисциплинам. «Проведены 9 киноуроков «Использование РЛС для предупреждения столкновения судов в море», «Речные эхолоты» и 10 уроков и диафильмов по радионавигационным приборам. Казалось бы, что это как раз подходит для нашей специальности. Но я не помню таких киноуроков, да еще и диафильмов в моей группе. Может на специальности «Судовождение на ВВП», так чем мы хуже? Я до сих пор помню один единственный киноурок в нашей средней школе, а тут…, да еще и по «Использованию РЛС для предупреждения столкновения судов в море». Не помню, не было…
В библиотеке РРУ 77221 экз. книг, из них 7272 экз. художественной литературы. Библиотека была хороша: полные собрания сочинения Вольтера, Дюма, Руссо, Стендаль, Гюго, Мопассан, Жюль Верн, Фенимор Купер и т. д. и книги наших Советские писателей, которых днем с огнем невозможно было найти в продаже: Василия Яна, Юрия Германа, Валентина Иванова и многих других. Море книг после убогой сельской библиотеки.
«Как правило дефицитные книги курсантами теряются». «Теряют курсанты большое количество художественной литературы». Еще бы! Даже я потерял учебник по английскому языку, который до сих пор хранится у меня. А где вы его могли купить в то время? Это был дефицит.
«Оформлены книжные выставки с дополнительной литературой по общеобразовательным физике, химии, математике». Уже говорилось, что был в нашей роте курсант по заслуженной кличке Шляпа. Он был рассеянным молодым человеком, учился нехотя – словом, разгильдяй. Так же упоминалось, что больше всего на свете он любил девушек, но не меньше он любил и читать, а что больше любил, тут я затрудняюсь сказать. Но, я думаю, что если была большая возможность погулять с девушками, то книги бы, явно, проиграли. Уже на втором курсе он был ограничен в доступе к книгам нашими работниками библиотеки – все допускаемые потери книг он произвел. Тогда он начал просить у товарищей почитать и снова терял. Ему перестали давать книги даже на вечер. Он мог положить книгу на подоконник, заболтаться, а поболтать он очень любил и был интересен в своей болтовне, а затем, внезапно что-то вспомнив, куда-то бежать.
- Шляпа, а книга! – орет ему кто-нибудь. Шляпа сконфужено возвращается за книгой, а все смеются. Как-то на третьем курсе я забежал в библиотеку и среди наклоненных над столами голов увидел у окна Шляпу.
- Что читаешь? – спросил я его. Шляпа смущенно показал обложку небольшой брошюры по химии, что-то типа «Химия в народном хозяйстве», которую он взял со стенда в библиотеке. И мы засмеялись. Страдал человек без книг.
На комсомольских собраниях останавливаться больше не буду.
Курсанты продолжают заниматься спортом, но успехи не очень впечатляют, хотя и радуют. Лучше меньше, да лучше. На соревнованиях по академической гребле в Ленинграде команда РРУ заняла 3-е место. Курсант группы СВ-31 на первенстве по боксу ЦС ДСО «Водник» завоевал титул чемпиона. На соревнованиях по классической борьбе курсанты Узунов Н. Г. и Гаранжа Н. П. заняли 2-е место.
«Под руководством инструкторов-общественников и под контролем преподавателей физвоспитания проводится утренняя гимнастика». В нашей роте не было, может в других ротах – тогда да.
«На водно-спортивной базе училища в весенне-летний период проводятся занятия по физвоспитанию». Это было. Играли там в волейбол. Я даже принимал участие в соревновании по гребле на 6-весельных ялах. Соревновались третьи курсы морских отделений. Я, признаться честно, еле выдержал: кисти рук в конце гребли не могли удержать весло. У нас еще загребными были мощные ребята, тут уже хоть помри, но греби, иначе произойдет сбой. Гребли.
В 1972 – 1973 году была стажировка у старшекурсников на кораблях ВМФ Краснознаменного Черноморского Флота.
Среди документов, относящихся к этому учебному году, есть доклад Чалкина И. Я. на тему «Отчет проведения выездных занятий на судах». Доклад касается выездных занятий курсантов судоводительской специальности на пассажирских судах до Волгограда и обратно. Эти выездные занятия по «Общей лоции» проводились в октябре и в мае. Выездные занятия по «Судовождение» для 3- курсов той же специальности проводились в октябре и в ноябре на пассажирском судне «Ю. Крымов». На этом теплоходе имелись салоны 2-го и 3-го класса вполне пригодные для проведения занятий. Для выездных занятий использовался также агитационный теплоход «ОМ». На нем были размещены 30 курсантов
В апреле 1973 года мы разъехались на первую и последнюю производственную практику. Мы пошли в штат рулевыми-мотористами. Я выбрал Череповецкую флотилию, потому что туда были направлены мои товарищи по кубрику. Все работали на «Волго-Балтах» русской постройки, кто за границей, а основная часть на не визированных судах на линии Череповец – Кандалакша. Мне достался «Волго-Бали 11», проект 791, построенный на Астраханском судостроительном заводе в 1964 году. Его уже нет в живых, порезали.
На второй день нашего приезда в Череповец я уже был в штате, и мы с однокурсником переселились из общежития на судно. Очень быстро там оформляли на работу. Судно было на зимнем отстое и его нужно было готовить к предстоящей навигации. Начали готовить, а из нас матросы, хотя и трудолюбивые, но в плане опыта – почти пустое место. И стало ясно, что на первых двух учебных практиках ничему мы не научились. И руки оказались какие-то не такие (красить не умеют… и не только красить), да и судна толком не знаем. Само судно не могло похвастаться изысканностью вкуса, все просто, грубо и без излишеств. В нашей каюте стояли двухярусные советские койки, такие же, как были в нашем старом экипаже. Переборки каюты – не крашеная фанера, а в кормовой переборке фанеру повело, так что образовалась «опухоль». А на мостике был настоящий штурвал – большое колесо. Оно стояло в рубке по левому борту. К счастью, это было аварийное управление, мы его не использовали. Один раз, правда, ради интереса, попробовали и языки повисли ниц – очень тяжело управлять судном своими мускулами, и можно только представить работу матросов в эпоху парусного флота.
Затем стали под погрузку металлоконструкций в Череповце. Груз шел на Штральзунд (ГДР). А затем начался рейс на Балтику. Весна еще только намечалось, и все было серым с частыми туманами, но было интересным. Мы попали в совершенно незнакомый регион СССР, со своими особенностями и местным людом. Все было новым.
Прошли Волго-Балтийский путь с интересным озером-чашечкой (Белое), «канаву», как называли штурмана нашего судна канал (его откосы еще продолжали укреплять камнем), затем Онежское озеро, реку Свирь, Ладожское озеро и Неву. А затем открылся удивительный огромный город Ленинград. Мой географический кругозор обогатился в считанные дни так, что я не мог уложить все по полочкам в своей голове. А затем был еще и Штральзунд – первый заграничный порт и город – голова совсем поехала.
Суточные в валюте (командировочные) нам, матросам, платили тогда в размере 55 копеек. Денег гэдээровских (марок) вышло «жменька». Отпросились мы с однокурсником Николаем Р. в город одни, без провожатого. И нас отпустили. Здесь же, на юге, нас бы помполит за руку вел первый раз. Идем по городу, головами крутим по сторонам, витрины с заморскими диковинками в виде одежды и разных разностей и очень часто таблички на чистом русском языке «Руками не трогать». Чувствуется, что советские люди тут не раз бывали, и досадно, конечно, что нельзя потрогать. Чувствуем, что нужно что-то купить. А что? Денег у нас кот наплакал. Позже мы поймем, что так валюту моряки не тратят. Но тогда стало невмоготу, и я купил огромный, в клеточку, да еще и дешевый чемодан. Купил на все. Над моей покупкой еще долго смеялись на судне. Чемодан, хотя и был сделан из какой-то прессованной бумаги, но послужил мне долгое время. А Николай ничего не купил.
А затем была Польша, там погрузили уголь на Кронштадт. В Польше никто в город не выходил, далеко было, да и погрузка была быстрой. И опять меня, как и Ленинград, поразил Кронштадт. Чудный город-порт.
Затем опять был рейс Череповец – Штральзунд, на обратном пути грузили песок в Усть Луге, затем уголь из Ленинграда на Финляндию.
Более простого отношения в экипаже я больше не встречал нигде. Видя, что мы «зеленые-презеленые» нас учили, лишь изредка повышали голос, когда мы уже совсем не туда «работали». А крик с матом был всего лишь один раз, да и то я удосужился этого крика. Я до сих пор помню лица капитана, второго и третьего штурманов и боцмана – въелись в память навсегда. Капитана звали Капитон Иванович, забавное имя.
Рулевые из нас на первых вахтах были плохие: на внутренних водных путях еще кое-как, а на море у меня совсем не пошло (авторулевого на судне не было). Гоняюсь за картушкой и все не туда, пока, наконец, второй помощник не понял ход моих мыслей и ядовито выдавил:
- Запомни, картушка не двигается, не гоняйся за ней, двигается курсовая черта…, по картушке.
Беда была с моей дотошностью, с вечными попытками докопаться до истины в электротехнике, математике, электроприборах. А здесь всего лишь нужно было принять условно картушку неподвижной.
Посмотрев на прокладку на карте, я с удивлением обнаружил, что второй штурман «неправильно» ведет «счисление пути судна»: на карте не было счислимых мест судна, невязок, а обсервации прыгали вокруг линии курса. Нас так не учили…, я с дуру и задал вопрос.
- А зачем счислимые точки, вот же обсервованные, вон маяки, зачем все эти премудрости, - удивленно ответил он.
Не-е-е, нас так не учили – линия движения судна должна быть непрерывной: со счислимыми, обсервованными точками и невязками.
Жизнь оказалась проще, академической науки. Проще учитывались и дрейф, и снос от течения, а «жучки» никто и подавно не решал. А об астрономии никто и не догадывался.
Матрос на этом судне должен был уметь многое. Уже на первом месяце работы мы на своих вахтах отдавали и выбирали носовые якоря. На кормовом якоре работали мотористы. Но с носовыми якорями была небольшая проблема – у них цепные ящики не глубокие и цепь при выемке якоря вскоре забивала палубный клюз. Поэтому в цепном ящике всегда находился вахтенный моторист – он укладывал цепь. Агадырь не использовался для этой цели. Моторист находился именно в цепном ящике и там растягивал цепь по ящику руками. Техника безопасности? Ею там и не пахло. А что боцман делал, я и не помню. На швартовке три человека: два на баке и один на корме. И ни одного командира, боцман не в счет. И столько же «веревок» - три. Как-то подали с кормы шпринг, так это было для меня большой неожиданностью. А вот за швартовыми нужно было наблюдать постоянно, за это гоняли. Поэтому на вахте постоянно нужно было наведываться на бак и подбирать или травить швартовы, а затем проделывать ту же операцию на корме. Но там и швартовы почему-то держали все время на турачках, за исключением шпринга, конечно. Спуск и подъем флагов, включение и выключение стояночных огней, возня с трапом – все сам, без указаний вахтенного штурмана. И трюма мыли по вахтам, но в дневное время еще боцман присутствовал, а после пяти вечера уже один вахтенный. Там же я вплотную познакомился с туалетами. Сначала стыдно было их убирать, а потом стыд прошел. Это работа.
Послали нас в сентябре на реку Унжу за лесом на Швецию. Приняли лоцмана где-то в устье и пошли вверх. Ломан, скромный такой небритый дяденька с вологодским говорком, командует. На мостике весь штурманский состав с капитаном во главе.
- Надо бы поправей, - говорит лоцман.
- Ничего, нормально, - отвечает наш капитан Капитон Иванович.
Спустя минуты две внезапно накренились на правый борт и стали. Все на мели, и на мостике раздался дружный хохот. К нему присоединился и Капитон Иванович. Здесь, на юге попробовали бы вы засмеяться над ошибкой капитана! А там это было просто, по крайней мере на этом судне. Нехорошо, конечно, но откатали немного балласта, слезли и пошли дальше.
Грузились у какой-то маленькой деревушки. Лес сплавной, грузил плавкран прямо из воды. Погрузка шла медленно, поэтому мы с Колей после вахты прогуливались по прекрасному лесу. Стояли замечательные солнечные деньки. Время, как застыло. Спокойствие и безмятежность. Забрели и в деревушку, в магазин. Небольшое помещение и там было все, что нужно жителям: кирзовые сапоги, хлеб, соль, резиновые галоши, водка, хомуты, лопаты, косы, сахар – все в одном.
На пути в Швецию, в Рыбинском водохранилище, на вахте второго помощника мы хорошо сели на мель. Что только не делал наш капитан, а толку никакого. Заводили даже кормовой якорь. Сначала хотели завезти его на ялике, но вовремя поняли, что якорь и ялик утопит. Затем завели с бака стальной швартов, прикрепили его к якорю и начали тянуть кормовой якорь вдоль борта брашпилем. Дотянули его до второго трюма и решили попробовать. Заработали машины, из трубы выскочил клуб черной гари, тянем якорь и вытянули его, милого, целым и невредимым, а судно осталось на месте. Потом уже пришел буксир из Череповца и пару часов мучился с нами. Какой там якорь! Буксир ели «одюжал»!
А в Швеции я подивился выгрузке. Лес выгружался автокранами на причал, а затем подъезжали грузовики, и на каждом из них был свой мини-кран – такая гидравлическая рука. Водитель запрыгивал в седло и сам грузил бревна с причала на свою повозку. Такого прогресса я еще не видел.
В этом городе мы с Николаем, наконец, пристально рассмотрели капитализм. Мы прогуливались по улицам и склонялись к тому мнению, что у них как-то все ярче и аккуратней, да и одевались они получше нашей патлатой молодежи.
А затем мы отправились в Гамбург за трубами большого диаметра. Ну, это уже был вообще капитализм! Кильский канал, здоровенный Гамбург, которого мы так и не увидели, потому что уже стали моряками и успели сбегать только к маклаку за шмотками. А затем был Волгоград. После длительного перехода по морям и рекам мы вышли в Волгограде настоящими морскими и речными волками – патлатые, одетые прилично и гордые. Нас было трое. Мы не пошли смотреть достопримечательности города-героя, а отправились на рынок, где и выпили основательно пива и достоинство из нас поперло. Затем по совету моториста мы купили на рынке арахису, по большому газетному кульку, и начали наслаждаться, как хомяки. Я ел диво-дивное в первый раз, а за нами летела шелуха. А затем с этими же кульками залезли в трамвай к приличным людям, веселые и нравящиеся себе. Мы разговаривали, и моторист отвесил «шутку» по адресу трех речников.
- Попугаи, вырядились.
Они были старше нас, но ненамного, в мундирах и форменных фуражках. Шутка моториста нам понравилась, и моторист добавил еще одну «шутку». А затем трамвай остановился, дверь открылась, и ребята-речники вмиг оказались возле нас. Моторист получил зуботычину и вылетел из трамвая, следом полетели и мы с Николаем. Нас, правда, по морде не били, но под зад врезали пендаля хорошего: я летел не хуже моториста. Затем дверь трамвая закрылась, и он тронулся, а мы бежали за трамваем и возмущенно махали кулаками – мы вам морду побьем. На том и закончилось наше веселье, все дорогу домой мы возмущались поступком этих гадов, и что бы мы с ними сделали, если бы…
А затем вернулись в Череповец, и судно было поставлено на зимний отстой. Мы жили несколько дней на судне, готовили его к зимнему отстою. Работали весь день, а вечером отправлялись в город. Успели даже посмотреть два новых фильма: «Иван Васильевич меняет свою профессию» и «Земля Санникова».
6-го ноября, вечером, мы закончили свою практику и переселились в общежитие. Расчет должны были получить после праздников.
Мы располагаемся в общежитии с Николаем. Комната большая с высокими потолками, железными кроватями, громадным деревянным столом веет, от нее какой-то пустотой. Но тут заходят два молодых человека. Они старше нас.
- Ростовчане есть, – спрашивает один из них.
Есть, конечно. Знакомимся. Они из Ростова, из предыдущих выпусков. Приглашают нас к себе в гости. Идем в гости. В гостях такая же комната. На столе две бутылки водки, крошки, полбулки застывшего в ужасе хлеба с отломанными, обгрызенными поверхностями и выпотрошенной наполовину внутренностью, поддон сырых яиц и пачка соли помола №1. Хозяин наливает полный стакан водки мне и Николаю.
- За встречу, моряки! Давайте! Дернули!
Господи, Боже ж ты мой, целый стакан водки! Я и стакан воды залпом не мог выпить. Дай мне, Господи, здоровья осилить эту гадость. Тянем время, но нас подгоняют земляки. Да и то верно – не будешь же со стаканом сидеть вечно. В голове картина из фильма «Судьба человека». Мы морщимся и пьем. Осилили моряки! Но водка рвется на волю, хлебом ее, создать плотину и избежать перелива. Я засовываю корочку хлеба и хватаю яйцо с поддона, но оно подозрительно легкое. Переворачиваю его, так и есть, с дыркой, уже выпили. Второе и третье такие же. А затем хохот хозяев. Яйца пустые, весь поддон, это декорация. Вот соль и хлеб – они настоящие. Потом было еще немного водки, и я почувствовал, что если я сейчас не в стане и не уйду, то упаду с позором со стула. Я ухожу, на последних силах дожимаю до своей койки и погружаюсь во тьму.
Утро. Уже светло. Меня будит какой-то дядька. Второй стоит у двери. Они в гражданской одежде.
- Вставайте. Вам нужно проехать в милицию и дать показания.
Волшебное слово «милиция» действует, как шило в одно место. Я подхватываюсь и начинаю одеваться. Боже, как я еще пьян, и нужно идти в милицию. Хоть бы вернуться оттуда. Мы оделись с Николаем и направляемся за сопровождающими. На улице белым бело – выпал снег. Да он еще идет, сыпет понемногу. У подъезда стоит черная машина, та, что показывают в фильмах – «черный воронок». Нам открывают дверь, и мы грузимся во чрево. Но мы не первые, там уже четверо душ, таких же неопохмеленных, но веселых.
В милиции нас расхватывают и разводят по комнатам. Сижу перед следователем. Он записывает мои данные.
- Расскажите, что вы делали вчера вечером, - начинает он.
Что я делал…, нажрался, как свинья.
- Вчера я, - достаю «приму» и прикуриваю, - хе, ничего я не делал вечером. Был в гостях.
«Прима» повела меня, я пьянею, мне становиться весело. А следователю нет. Он подхватывается, вырывает сигарету у меня изо рта, хватает за шиворот, тянет вон из комнаты, по коридору. Хорошо хоть тянул, я бы сам такие петли вырисовывал по коридору. Он открывает железную дверь и толкает меня в темноту.
- Проспись сначала.
Железная дверь закрывается. Темно, в этой комнате нет окон, нет лампочки и вообще ничего нет, кроме двух лавок вдоль стен. А еще есть какой-то хомосапиенс, пьяный вдрызг. Он развалился на одной из лавок и спит. Само комната примерно два на два, на полу лужа, ворующая половину пространства. Я падаю на лавку. Господи, сколько событий за одни сутки: еще вечером я был матросом судна загранплавания, а утром 7 ноября 1973 года, в годовщину Великой Октябрьской революции, я уже в обезьяннике. Превратности судьбы, однако. Я засыпаю.
Второе свидание со следователем произошло уже после обеда. Я уже порядочно протрезвел, и мучил меня теперь голод.
Я рассказал, что был в гостях вечером, выпил сто граммов водки и ушел спать. А затем он объяснил причину вызова меня в милицию. Оказалось, вчера вечером молодой парень выбросился из окна общежития и разбился насмерть.
- Что вы об этом знаете? – спросил он меня. Очевидно, картина смерти парня ему уже была известна, и допрашивал он меня только для формальности.
- Ничего я не знаю.
На этом мы и расстались. Я вышел на улицу. Там бурлил праздничный народ и валил снег большими хлопьями, попадая в лицо. Белым бело вокруг, глаза слезятся, мне было холодно и хотелось страшно есть, а в кармане была всего лишь небольшая горсточка медяков. До общежития не дотяну, и я захожу в магазин, а там покупаю сушеной корюшки, 200 граммов. Соленой до умопомрачения, на ней даже соль выступила. Я бреду по улице и ем эту гадость.
После моего ухода от земляков, Коля еще оставался «гостить» и распивать водку у поддона с пустыми яйцами. Он был крепче меня. По пути же в нашу комнату Коля встретил на лестничной клетке третьего матроса с нашего «Волго-Балта 11». А тот и рассказал Коле, что ищет какого-то «хмыря», чтобы ему морду набить за оскорбление. Коля, будучи в высоком градусе, отправился помогать. Вскоре они зашли в одну из комнат, где жертва лежала на кровати. Увидев свою погибель в облике двух визитеров, парень вскочил с койки, разогнался и прыгнул в окно. Рама вывалилась, и парень вместе с ней полетел вниз.
- Слушай, я стоял, как пришибленный, - рассказывал мне Коля. – Что-то такое произошло, что не помещалось в моей голове.
Они убежали с той комнаты. А утром началось утро, и началось оно с милиции.
Коле запретили покидать Череповец до конца расследования. Последующие два дня Коля сильно переживал, а я, получив расчет, готовился к отъезду. Я спешил домой, к своей девушке. Чувство вины перед Николаем не покидало меня долгие годы, да так и не покинуло, а лишь притупилось. Мне нужно было задержаться на несколько дней в Череповце, просто побыть с ним рядом. Хотя там, в Череповце, было еще много наших однокурсников, он не оставался один в чужом городе, но я за эти полгода все же привязался к нему. Но я не остался.
Я возвращался в Ростов-на-Дону с Жуком. Вагоны у нас, правда, были разные. После посещения привокзального ресторана мы погрузились в вагоны, и я заснул на верхней полке. Я выспался за ночь, а Жуку не удалось. Он расписал «пульку» с попутчиками и к утру проиграл около 70 рублей. Это была значимая сумма по тем временам, да еще и заработанная своим горбом. Да, тяжела доля курсанта, на судне гоняют, так еще и в поезде «дурят».
Здесь помещаю фотографии курсантов нашей роты, привезенные с производственной практики 1973 года. Забавные лица, одежда и прически.
Курсанты моей роты привезли с практики много «морских рассказов», но я запомнил лишь горсточку и поделюсь с читателем. Сразу скажу: за что купил, за то и продаю. Я там не был, а «морские рассказы» – это особенные рассказы, они подобны рассказам рыбаков и охотников.
Я так понимаю, что дело было в Белом море. Так вот, на одном из каботажных судов, второй помощник, понимая, что не сможет достоять свою ночную вахту по причине состояния своей души, перевел часы на мостике на 2 часа вперед и вызвал старшего помощника на вахту. Старпом, приняв точку на карте, приступил к обязанностям вахтенного. Спустя некоторое время старпом обнаружил, что в природе что-то изменилось. Хотя и были белые ночи, но солнце как-то запаздывало взбираться по небосводу. Старпома начали съедать сомнения, а затем нахлынул и страх. Метнулся старпом к карте и там понял, что его попросту надули.
Еще один случай, и опять со вторым помощником в рейсе из Кандалакши на Череповец в Белом море. Вышел он на вахту в том состоянии, в котором все уставы запрещали. За час до окончания вахты второй помощник безмятежно заснул на штурманском столе, закрыв своей грудью все Белое море. Более трезвый рулевой, видя такое дело, пытался разбудить своего начальника, но потерпел фиаско. Страх охватил рулевого: куда мы едем? И ничего лучшего не придумав, он положил руль 10 градусов «вправо» и зафиксировал его. Судно пошло на вечную циркуляцию, а рулевой сел на палубу у рулевой стойки и стал дожидаться смены. Надрывался в эфире ближайший береговой пост пограничников, а также вызывал их и светосигнальной аппаратурой, но ответа так не получил. В таком положении их и застали сменщики.
Еще один курсант рассказывал, как он возвращался в потемках из города в общежитие завода, где стояло его судно во время подготовки к зимнему отстою. Снежок уже прилично запорошил все вокруг. Идет он, торопится. Встречных прохожих нет, на душе неспокойно. Тут сзади появился одинокий прохожий, догнал и обогнал Геннадия и начал быстро удаляться. Идет наш Геннадий дальше и вдруг слышит топот ног за спиной. Смотрит, к нему аллюром приближаются два субъекта. Геннадий остановился, и сердце бешено забилось в груди. Все! Сейчас начнется, а вокруг ни души, кроме обогнавшего, да и тот, вероятно, деру даст, если закричать. Двое молодых людей, один из которых был вооружен приличной доской, подбежали к Геннадию.
- Это не он! – рявкнул один из них, и они припустили дальше за впереди идущим человеком. Догнав его, один из них огрел бедолагу доской по голове, тот свалился в кювет, а нападавшие побежали дальше. Геннадий закончил рассказ словами: «Их нравы». Да, там было и такое в то время.
Помню еще, что однажды нашему судну диспетчером было передано сообщение по УКВ (а где, это было, уже не скажу), что по какому-то судну охотник с берега пальнул «дробом» и прямо по рубке. Помню, что случилось это осенью, деревья уже оголялись. Милиция, конечно, была подключена к розыску шутника, но, как говорили на мостике, хрен его найдут.
Череповецкий край, и сам Череповец, мне понравились. Люди там добрее, приветливее и проще, чем у нас на юге. Ну а флот… На каботажных судах череповецкой флотилии выпивали, конечно, изрядно, но на заграничных «Волго-Балтах» это явление почти отсутствовало. А разные нехорошие выходки отдельных элементов, так и у нас не все, слава Богу, было. По морде можно было и в Ростове получить.
Уже после училища, работая на судах, я стал свидетелем исповеди одного механика, который проходил практику там же, в Череповце, но позже, где-то в начале 1980-х годов.
22 июня 2001 года, около девяти часов вечера, на мостик поднялся старший механик Владимир Владимирович. Заколотив себе крепкого чаю, по своему обыкновению, он рассредоточился у лобовых окон рубки, повернувшись к ним спиной, чтобы видеть лицо собеседника-вахтенного, т. е. меня. Это могло означать только одно: до конца вахты я обеспечен «морскими» историями на все 100%.
Чайные кружки на мостике нашего судна видели жизнь. Это целый набор разношерстной посуды и только две одинаковые. Одна из этих двух принадлежала Владимиру Владимировичу. Чтобы никто не пользовался его кружкой, старший механик привязал на ручку белую нитку для идентификации. Нет, не потому что он был брезгливый. На этом судне не было раковины на мостике, посуду нужно было мыть внизу, в своей каюте. А кому охота лишний раз «гупать» вниз-вверх по трапу?
Отхлебнув несколько глотков чая со своей меченой кружки, он для затравки рассказал свой сон. Оказалось, что снилось ему, будто бы он сдавал экзамен по пению. Пел старший механик согласно вытянутому билету «Подмосковные вечера». Пел скверно, чувствовал, что «не туда», что фальшивит, но пение не прекращал, скулил до конца.
- Сдал? – спросил я его.
- Не помню. Затем такая чехарда пошла, все перепуталось.
Затем разговор перескочил на кузницу кадров – Ростовское-на-Дону речное училище, а затем и на плавательскую практику после третьего курса. Владимир Владимирович полностью погрузился в воспоминания. Он парил.
В начале 80-х годов прошлого столетия он попал на производственную практику в Череповец, на не визированные суда череповецкой флотилии, где полгода и набирался ума-разума. Этот флот, как уже говорилось, десятилетиями возил железную руду из Кандалакши в Череповец, а обратно уголь. Ростовские практиканты имели больший вес (со словВладимира Владимировича), чем местные выпускники «Академии Мозгового». Этим ГПТУ руководил товарищ Мозговой. Отсюда и название.
В отделе кадров, куда Володя с товарищами явился рано утром, царила деловая обстановка. Шло формирование экипажей на предстоящую навигацию. Напротив инспектора отдела кадров сидел молодой человек в штатском и держал речь.
- Ростовчане пьяницы и прохиндеи, – молодой человек погладил себе затылок и добавил. – Но зато выполнят любое распоряжение, поэтому возьму на всякий случай троих. Давайте мне вот этого, этого и…
Третьим прохиндеем был выбран курсант Володя, а молодой человек оказался капитаном. Капитан к водке относился насторожено, но был, как и все люди, не без греха – был «бабником», каких свет не видал. Ради женщины он готов был отдать все и продать все государственные тайны, если бы, конечно, он их знал. Да, и продавать, по правде сказать, было некому, шпионы в Кандалакше почему-то не водились.
На каждом общесудовом собрании все, кто заглядывал в рюмку, а заглядывали все – святых не было, получали взбучку. Эти собрания почему-то проводились после получки, поэтому говорить было о чем.
- Жрете, как свиньи, лучше бы с девушками познакомились. Я буду беспощадно выгонять пьяниц. Им не место в нашем коллективе, – сотрясал воздух капитан на собрании.
Однажды в Кандалакше «пьяницы» привели на судно столько девушек, что их оказалось больше, чем членов экипажа. Все (и даже те, кто обычно предпочитал водку этой мороке) так дружно увлеклись прекрасным полом, что едва не утопили пароход. Погрузка руды шла сама по себе, а экипаж жил сам по себе – веселил Кандалакшских нимф. Только крановщики не дремали, а сыпали и сыпали руду в трюма. И насыпали….
На следующем собрании все было, как всегда: Зевс в погонах опять метал молнии, кающиеся грешники сидели, опустив головы, и молчали. Но на этот раз капитан закончил речь иначе: «Паскудники». Бедлам устроили. Повыгоняю».
Так и жили от собрания до собрания.
Но вернемся в самое начало навигации. В начале навигации капитан сменил повариху. «Дикая» попалась, не смог приручить. А раз так, то убрать ее. В Череповце капитан сходил в отдел кадров и лично выбрал себе повара, студентку из Ленинграда. Девушка была чертовски хороша в свои 18 лет.
Появление новой поварихи на борту судна произвело оглушительный эффект. Всё вдруг пришло в движение. Забегали моряки, как бобики с задранными хвостами. Зашевелилась череповецкие «магелланы», старались быть «один лучше другого»: побрились, надели новые рубашки, причесались и даже вспрыснули себя одеколоном. А 30-летний моторист Коля, истративший часть своей жизни в местах не столь отдаленных, даже он одел новые «штаны». У него их оказалось двое. Об этом никто даже не подозревал. До этого момента он постоянно носил курсантские суконные брюки. Они служили у него и для выхода в город, и для повседневной носки, а для работы у него была роба. Всю свою зарплату Коля приносил в жертву богу Бахусу, поэтому никто и помыслить не мог, что у Коли могут быть еще и «пасхальные» брюки. И вот тебе «на»! Действительно: чужая душа – потемки.
Теперь к дверям камбуза уже трудно было пробиться. По малости роста курсант Володя не мог конкурировать с остальными ловеласами. Судьба отвела ему роль стороннего наблюдателя.
- У меня было такое впечатление, что у них выросли павлиные[ВЛ1] хвосты. У них даже походки изменились. А к вечеру вдруг «запиликала» гармошка. Я и не подозревал о ее существовании. Представь, в родном порту, в Череповце, весь экипаж на борту судна, трезвые, и играет гармошка. С ума можно сойти, – глаза Владимира Владимировича, должно быть, на выкате, судя по интонации. На мостике темнота, я, прохаживаясь, вижу лишь его силуэт.
Но не долго музыка играла. На следующий день, в 10 часов утра, по выходу судна в рейс, капитан вызвал новую повариху к себе в каюту на собеседование. Она явилась, да так и осталась там жить до конца навигации. В тот памятный день экипаж удостоился только обеда, что успела приготовить прелестная повариха перед собеседованием до 10 часов, а вечеряли тем, что осталось от обеда прямо на камбузе из кастрюлек: кто что нашел.
На следующий день моторист Коля переоделся, снял «пасхальные» брюки. Одеколоном уже не пахло, на лицах экипажа, как было заведено в прежние времена, заколосилась щетина, а гармошка замолчала навсегда. Завтрака в тот день не было – перебились кое-как, обед запоздал, потому что готовили сами. Ужин также запоздал по той же причине, и ужинали поздно, около 22-х часов. На ужин была яичница с вермишелью. Сами готовили, и почитай за два дня загадили камбуз, как только могут это делать моряки. На третий день питание восстановилось, осунувшаяся повариха яростно гремела кастрюлями.
Шел третий день с момента исчезновения поварихи. Курсант Володя за каким-то чертом поднялся на мостик и увидел на правом крыле мостика помолодевшего капитана и новую повариху. Девушка быстро освоилась с новой ролью. Правой рукой он охватила капитана за талию, левая рука с длинной сигаретой на отлете.
- Возьми поправей, – скомандовал капитан рулевому и положил левую руку на плечо подруги. Судно уклонилось вправо.
- Витя, (имя капитана), может еще возьмем поправей? – усомнилась повариха.
Капитан взглянул на спутницу, перевел взгляд на рулевого и скомандовал:
- Возьми еще поправей.
В любви все должности покорны.
Наследующий день, после ночной вахты, Володя надраивал свой объект по приборкам, нижний коридор. Появление подвыпившей поварихи в ночном халате в столь раннее время он не заметил. Та, наблюдая за суетой моториста, сделала замечание:
- Плохо моешь, стараться надо….
Володя вздрогнул от неожиданности и обернулся. «Прекрасная во всех отношениях дама» уже слегка подурнела от водки. С длинной сигаретой во рту, она, подбоченясь, свысока (с третей балясины трапа) смотрела на грязного моториста.
- Ну, вот что, - ответил курсант-холоп, - я мою, как могу. Человек я простой, малообразованный, но в лоб, за хамства, заеду любому, даже любовнице капитана, несмотря на мое глубокое уважение к моему патрону. Так что….
Но повариху уже сдуло вверх на вторую палубу. Она не дослушала. Что у этого «заморыша» на уме, лучше держаться подальше.
После этого разговора они подружились. Повариха зауважала «мелкого» моториста.
Волейбол на судах Череповецкого СРЗ не был популярен, да и некогда было, а вот футбол – да. Играть доводилось довольно редко. Но уж если доводилось сыграть, то играли с упоением. Как-то посчастливилось им играть с «местными» ребятами с близлежащего населенного пункта. Формы на судне, конечно же, не было, играли в робе. А бутсы были – настоящие советские рабочие ботинки из настоящей кирзы, с заклепками, где надо, подбитые на совесть гвоздями. Перед матчем, для точности удара, приняли граммов по сто водки, а затем началась игра.
Моторист Коля, владелец «пасхальных» суконных штанов, обладал хорошим ударом, но играл плохо и по большей части попадал по ногам соперников. Когда это случалось, возникали непредвиденные тайм-ауты, приходилось отнимать «зарвавшегося» Колю от наседавшего противника. В процессе матча, когда игра у экипажа совсем не заладилась, а счет катастрофически рос в пользу противника, перешли в натуральном смысле в рукопашную, но были биты и ретировались галопом. Под гиканье и топот погони судовая футбольная команда дружно улепетывала на судно. Бежать нужно было быстро, вслед летели не только крики, но и камни.
Гнали до самого трапа, но на судно враги заходить не решились. Но кто знает, что будет дальше? Поэтому Володя, не задерживаясь, метнулся в машинное отделение и прихватил там несколько больших ключей: для себя и товарищей. Остальные члены судовой футбольной команды спешно вооружались подручными средствами пожаротушения. Бой решили дать на своей территории. Дома и стены помогают.
Неизвестно, в чью пользу закончился бы футбольный матч, (здесь Володя хлопнул в ладоши), но вмешался капитан.
Суматоха на борту судна прервала его послеобеденный сон, и он, накинув китель на голое тело и нахлобучив форменную фуражку с огромным «крабом», в трусах и тапочках появился на крыле мостика. Капитан умел убеждать, дикция у него была поставлена хорошо. Он укрыл отборным матом и своих, и чужих, и окрестные сельскохозяйственные угодья, да вдобавок пригрозил милицией.
Краткая, но выразительная речь капитана, особенно упоминание о милиции, запали в души всем футболистам. «Местные», видя такой поворот событий, благоразумно повернули назад. Свои же – попрятались по каютам, и только моторист Коля остался на палубе паясничать и свистеть вслед удаляющемуся противнику, но, получив адресную порцию мата, уронил пожарный багор на палубу и юркнул в надстройку.
А затем опять было собрание и опять всем попало.
Один из матросов был студентом ЛИИВТа. Грамотный, положительный молодой человек: пил в меру, поскольку вообще не пить было нельзя. Вперед не лез, но не был и в отстающих. Однажды в плохую видимость он был послан на бак впередсмотрящим. Рулевую рубку оккупировали тогда капитан, второй помощник, старший механик и рулевой. Томительно тянулось время. Для куража, старший механик посоветовал второму помощнику:
- Скажите впередсмотрящему, пусть хоть метелкой туман погоняет. Я смотрю, непогода надолго.
- Глупости, – отреагировал капитан. Но второму помощнику идея понравился, и он отдал распоряжение на бак. Все с интересом ожидали, что будет делать юный матрос.
- Понял, сделаем, – четко отрапортовал студент, спустился в шкиперскую за метелкой и затем с усердием начал гонять туман на баке.
Действия матроса привели в восторг обитателей рулевой рубки. Повеселившись немного, второй помощник скомандовал на бак:
- Достаточно, видимость улучшилась.
- Да, я еще немножко погоняю, - не унимался добросовестный впередсмотрящий, - чтобы уже наверняка.
Володя, узнав о вчерашнем «ляпе» «студента», забежал к нему в каюту.
- Ты что? Неужели ты не знал об этой бородатой шутке – гонять метлой туман?
- Знал, конечно, – хмыкнул студент.
- А зачем же ты тогда это делал?
- Послушай, я, ведь, доставил им огромное удовольствие. Разве это плохо?
Однажды, при стоянке судна в порту Череповец, Володя, на свою беду, вышел на палубу подышать воздухом и тут же попал в лапы капитана.
- Ростовский, иди сюда. Боцман ушел на берег, и никто не может открыть малярку. Вы, ростовские, все жулики. Сможешь открыть?
- Нет проблем! – Володя даже не представлял, что он будет делать.
- Давай. Вперед.
Володя прибыл на бак и увидел на дверях малярки блестящий замок. Гвоздем такой замок не открыть, не наш, не советский. Моторист почесал затылок. Что же делать? Открывать-то надо, похвалили, ведь. Зашел в шкиперскую, снял со стеллажа ножовку по металлу и приступил к делу. Не устоял «басурманский» замок перед советской ножовкой – пал надменный. Володя аккуратно сложил в шкиперской ножовку и остатки «заморского качества» и отправился к надстройке.
- Что? Открыл? – не поверил капитан.
- Моментом!
- Видите! Вот, ростовчане! Пять минут и замок открыт. А вы час ходили вокруг да около, себе на яйца наступали. Молодец, ступай!
А вечером боцман высказал Володе все, что он о нем думал по этому поводу.
- Мудак ростовский. Немецкий замок угробил. Один настоящий замок был на пароходе и тот угробил. Чем я тебе теперь буду закрывать малярку?