- Знаешь, Тоня, что я тебе скажу, - не выдержала тетка Аксюта. – Ты забыла, как жила эти годы? У тебя на руках семеро детей. Ну и зачем ты его возьмешь – мужа слепого? - Как жить будете? И вообще, Тоня, - ты что, семижильная? Не выдюжишь, надорвешься и пойдут твои дети по детдомам или того хуже…
Тут уже девчонки не выдержали. Они сами не заметили, как кубарем скатились с печки и с криками бросились к матери.
Старшие дети тоже вскочили, подбежали. Оказалось, что все дети не спали, слушали про письмо, и теперь знают, что отец их жив и слепой, а тетка Аксюта уговаривает мать отказаться от него.
- Мама, мамочка, пусть тятя приезжает! Мамочка, не отдавай нас в детдом, мы будем тебя слушаться, будем помогать, – перебивая друг друга, плакали дочки.
- Мам, да проживем мы. Мы уже большие, работаем, помогаем тебе, - бубнили сыновья, пряча от всех глаза, наполненные слезами.
Антонина встала, обняла детей и, не скрывая слез, сказала соседке.
- Видишь, Аксюта, какие у меня помощники подросли. Уж такие тяжелые военные годы мы пережили, неужто теперь, когда войне скоро конец – мы не выживем?
- Ну, смотрите, делайте, как хотите, - махнула рукой тетка Аксюта, надела свою фуфайку и вышла, хлопнув дверью.
Прошло некоторое время. Жизнь в семье Антонины вроде бы шла по-прежнему, своим чередом, но это только казалось внешне. В доме застыло ожидание.
Все ждали отца – и сама Антонина, и дети. И боялись себе даже представить – какой он приедет.
Наверное, весь израненный… Лицо… Про лицо старались не думать. В очках ли он приедет, либо в повязке на глазах - кто знает...
Все переживали, лишь одна Валя по малолетству жила своими детскими заботами, поскольку не помнила отца. И только часто спрашивала мать: «Мама, когда тятя приедет?»
А однажды, в один из дней, когда на улице под мартовским солнцем уже начали появляться черные проталины, а кое-где даже зажурчали весенние ручейки, в дом Антонины постучались.
Она как раз растапливала печь, когда услышала стук в окошко.
Антонина распрямилась, побледнела и замерла. Чужие. Соседи никогда не стучались, у них в деревне это было не принято. Они просто входили в избу и говорили, если что-то было нужно.
Сени в доме были не заперты. Внезапно громко звякнула щеколда и послышался неясный шум.
Тяжелые шаги подошли к двери и, тихонько скрипнув, та отворилась. На пороге появился солдат, за ним виднелись еще двое.
Солдаты в шинелях вошли в избу, остановились. Среди них стоял и Павел. Антонина быстро взглянула на него, ища признаки ранения на лице, но не нашла.
Пригласила солдат присесть. А сама, стесняясь посторонних людей, все-таки шагнула к Павлу, обняла.
- Пашенька, живой! Иди присядь вот сюда, отдохни, - подвинула табуретку к боку печки.
Но тот не успел сесть на табуретку, как к нему с шумом бросились дети. Кто-то из них плакал, кто-то кричал, и все они обнимали отца.
Валя, поддавшись общему настроению, тоже спрыгнула с печки, робко подошла к отцу, взглянула на него.
Нет, она не помнила его. Для нее он был чужим, как и эти двое солдат. Она тут же отступила к матери и схватила ее за руку.
А отец стоял растерянный, вслушиваясь в родной детский гомон. Он пока еще не верил своему счастью. Дома. Рядом жена, дети.
Неужели это правда?... Ведь еще совсем недавно несчастнее Павла не было человека – окружающий мир для него погас, и он не знал, как дальше жить. Да и вообще стоит ли…
В госпитале ему говорили – готовься к дому инвалидов.
Так и стали они жить - привыкая друг к другу, понимая, помогая и поддерживая.
Вскоре война закончилась. Наступил долгожданный мир.
Отец хоть ничего не видел, но глаза у него на вид были нормальные, живые. Глянешь со стороны и не скажешь, что человек cлeпой.
Павел рассказал Антонине, как потерял зрение.
- Как-то налетели на нас фашистские самолеты и началась бомбежка. Одна бoмбa рванула совсем рядом со мной. Уж и не знаю, как я жив остался в той кутерьме. Бoмбa так рванула, что в голове у меня что-то лопнуло. Казалось, будто моя голова раскололась пополам. И в тот момент для меня разом потух белый свет. Наступила полная темнота. Это уже потом в госпитале сказали, что внутри у меня глазные нервы, наверное, лoпнyли, оборвались. Сказали, что видеть я больше никогда нe смогу.
Отныне Валя стала для отца его глазами. Насколько мог, он помогал по дому.
Послевоенное время тогда для всех было очень тяжелое, голодное.
Хлеб выдавали по карточкам. И отец с Валей постоянно ходили за пять километров в соседнее село отоваривать карточки.
В магазине их уже знали, привыкли к ним. И жалостливая продавщица всегда давала для Вали сверху небольшой довесочек хлеба. Какой же он был вкусный, этот маленький кусочек.
Пока они шли назад домой эти же пять километров, Валя ела сказочное лакомство - маленький довесочек хлеба. Отщипывала от кусочка по самой крошечке, чтобы надольше хватило.
Не раз предлагала отцу. Говорила:
- Тятя, будешь хлебец?
- Нет, дочка, не буду, я не голодный, - отказывался отец.
А хлеб, полученный по карточкам, они приносили домой и уже делили на всех.
Многодетная семья Павла и Антонины жила дружно. Они всегда держались кучкой, помогали друг другу. И все любили петь. А запевалами были отец и мать.
Прошло время. Дети Павла и Антонины выросли достойными, уважаемыми людьми, никто из них не попал в детдом, как когда-то пророчила тетка Аксюта, или в иное асоциальное заведение.
Все переженились, завели свои семьи. Нарожали детей, внуков, правнуков.
Древо семьи Павла и Антонины разрослось, стало большим, могучим. И оно продолжает расти и дальше ввысь и вширь. Такова жизнь...
А от большой многодетной семьи из девяти человек осталась лишь одна Валентина Павловна. И тут ничего не поделаешь - это тоже жизнь.
В этой истории изменены только имена.
Добра и мира нам всем, друзья!
Буду благодарна всем за лайки и подписку на мой канал..