9 февраля 2025 года в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии будут испытывать «Ностальгию по Настоящему» – так называется музыкально-литературный спектакль по стихам Беллы Ахмадулиной, Евгения Евтушенко и Андрея Вознесенского. Их в спектакле читают петербургские актеры Сергей Перегудов, Лаура Пицхелаури и Дмитрий Лысенков. Быть в зале.
Между тем, сами поэты – все трое – тоже когда-то выходили на сцену Большого зала. Евгений Евтушенко – уже в новейшей истории Петербургской филармонии, в 2000-е, Ахмадулина и Вознесенский – еще в Ленинградской.
Вознесенский Андрей Андреевич
В своих «Лекциях по русской литературе» Василий Аксенов вспоминал бурные «мальчишеские» споры между Евгением Евтушенко и Андреем Вознесенским:
«Евтушенко говорит: “Я за один день соберу... пятнадцать тысяч человек”. А Вознесенский говорит: “Я за полдня соберу”».
Борьба за место «первого поэта» продолжилась и позднее. И место это все-таки скорее осталось именно за Вознесенским. Уже после его смерти Евтушенко скажет: «Его поэзия была прорывом в свободу, раскованность».
В 14 лет Андрей Вознесенский отправил Борису Пастернаку свои стихи. И семиклассник получил ответ! Пастернак позвонил и пригласил зайти. Так Вознесенский станет одним из первых читателей романа «Доктор Живаго» и, главное, еще в рукописях, стихов к нему. Так окажется единственным учеником Пастернака. В Литературный институт по совету Бориса Леонидовича не пойдет, поступит в МАРХИ (как шутил потом: «Знаете, чего больше всего на свете хотел бы Евтушенко? Чтобы Вознесенский стал архитектором»), окончит и окунется в литературу, пробиваясь с трудом, но стремительно: в 1958-м– – публикация первых стихов, в 1959-м – в «Литературной газете» печатается поэма Вознесенского «Мастера», в 1960-м – во Владимирском книжном издательстве выходит первый сборник – «Мозаика». Критика разражается гневными откликами, редактора издательства снимают с работы, но до читателя сборник доходит, и Вознесенский сразу обретает преданных поклонников.
Популярность поэта в 1960-е можно сравнить разве что с нынешней популярностью рок-звезд – броские афиши литературных вечеров, полные залы и даже стадионы, нетерпеливое ожидание выхода новых сборников, моментально исчезавших с полок магазинов … Когда в поэме «Лед-69» он пишет о девушке, которую «не спасли “Антимиры”» (название раннего сборника), то не выдумывает: поэма основана на реальной истории студентки, замерзшей в зимнем походе и до самой смерти читавшей выжившему товарищу стихи Вознесенского, с которыми не расставалась никогда.
В 1963-м в его биографии случится знаменитый эпизод с Хрущевым. Сюжет, который тоже по прошествии времени кажется «литературным», метафоричным – на «встрече с интеллигенцией» генсек страны с трибуны кричит на поэта!
«Хотите завтра получить паспорт? Хотите?! И езжайте, езжайте к чертовой бабушке…
И, под конец речи:
– Никакой оттепели. Или лето, или мороз».
О том, что последовало за этим, сам Вознесенский вспоминал:
«Я год скитался по стране. Где только не скрывался. До меня доносились гулы собраний, на которых меня прорабатывали, требования покаяться, разносные статьи. Один из поэтов, клеймивший с трибуны собрания в Союзе писателей, требовал для меня и моего подельника... высшей меры, как для изменников Родины. ... Боясь прослушки, я не звонил домой, наивно полагая, что власти не знают, где я. Приставкин вспоминает, как я загнанно сторонился всех, опасался читать стихи. По Москве пошел слух, что я покончил с собой. Матери моей, полгода не знавшей, где я и что со мной, позвонил Генри Шапиро, журналист “ЮП”: “Правда, что ваш сын покончил с собой?» Мама с трубкой в руках сползла на пол без чувств”».
Но всё же особых репрессивных мер не последовало. И сборники продолжили выходить, и выступления через некоторое время возобновились. Спектакли по его стихам сразу обретают статус «легендарных»: «Антимиры» Любимова на Таганке, рок-опера «Юнона и Авось» Рыбникова в постановке Марка Захарова в «Ленкоме»… Вознесенский постоянно выезжает в США, его творческие вечера проходят в Италии, Франции, Германии. Он общается с Сартром, Пикассо, Артуром Миллером, встречается с Бобом Диланом и Пьером Карденом. На его тексты пишут эстрадные хиты (в поздние годы поэт смеялся: «”Миллион алых роз” Паулса до сих пор немножко кормит меня»). Сотрудничают с ним и композиторы академических жанров.
В 1969 году в Москве проходит исполнение «Поэтории» Родиона Щедрина. Сначала композитор собирался доверить стихи Вознесенского чтецу, но затем понял, что ему нужна именно авторская, неповторимая интонация Вознесенского. Так появился неведомый прежде жанр – «концерт для поэта в сопровождении хора, оркестра и женского голоса». По воспоминаниям участников той премьеры – Людмилы Зыкиной, Геннадия Рождественского и самих Щедрина с Вознесенским, «Поэторию» чуть не сняли за четыре часа до премьеры – колокольные звоны, религиозная тематика, да и сам образ «поэта», вынесенный в солисты концерта, – всё это никак не вписывалось в идеологические рамки. Отстояла Зыкина – любимица публики и, что важнее, любимица правительственных кругов. В 1975-м всё тем же составом «солистов» – то есть с Зыкиной и Вознесенским, сочинение звучит в Большом зале Ленинградской филармонии. Академическим симфоническим оркестром и Хором Капеллы дирижирует Юрий Темирканов. С ним Вознесенского навсегда свяжет крепкая дружба. Его «рычащие» аллитерациями строки – «для русских и американов – термоядерный Темирканов» – любят выносить в заголовки статей о дирижере журналисты.
Соло в «Поэтории» не стало единственным появлением поэта на сцене Большого зала. В 1980-м и 1982-м он участвовал в сборных литературных вечерах Филармонии. Звучали стихи Вознесенского (чаще в Малом зале им. Глинки) и в программах популярных в те годы артистов-чтецов – Журавлева и Ларионова, Велецкого и Елисеева. В программах Ленинградской филармонии имя поэта упоминается и в связи с исполнением Четырех хоров на стихи Вознесенского того же Щедрина, камерной кантаты Анатолия Королева «Милостыня мироздания» на его тексты, цикла «Параболы» Вениамина Баснера по стихам из одноименного сборника поэта.
«Оттепель» сменилась холодами, застоем, «перестройкой», но ничто не меняло Вознесенского: он писал невзирая на «погоду» за окном. Его много критиковали с разных сторон. Подозревали, припоминая его стих «Уберите Ленина с денег», в сделках с властью, ведь возможность публикации для многих его современников действительно была закрыта. Упрекали в том, что поэт «застрял» в своем образе «пижона из 60-х» с фривольными шейными платками, шутили над его пиджаками от Валентино и смокингами от Кардена («разве можно представить Пастернака, обсуждающего вещи от кутюр» – возмущался один из критиков прямо в посмертной статье о поэте…). Поэт продолжал работать, сочинять стихи и, позднее, прозу.
В последние годы жизни от него ушел голос. Тот самый, за который Вознесенского любили и ненавидели, тот, без которого не мог обойтись Щедрин в «Поэтории». Но, самое страшное, от него ушла публика. На стадионах или в больших залах он более не звучит. И всё же Вознесенского читают. А в Замоскворечье, где поэт провел детство и где совсем рядом, в Лаврушинском переулке, впервые встретился с Борисом Пастернаком, открыт Центр Андрея Вознесенского, здесь проходят выставки, концерты, лекции, спектакли и кинопоказы.
Ахмадулина Белла Ахатовна
Ее ощущение отдельности, особенности, непохожести бросалось в глаза с юности. «Здравствуй, чудо по имени Белла!», – приветствует молодую поэтессу в посвященных ей стихах мэтр Павел Антокольский. «Что бы в Вашей жизни не произошло, помните, что у Вас дарование с чертами гениальности и не жертвуйте им никому и ничему!», – предостерегал девушку Илья Сельвинский, хорошо знавший, о чем говорит.
И она не жертвовала. Из Литературного института была отчислена за отказ подписать письмо с осуждением романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Потом, позднее, писала письма в защиту Андрея Сахарова, Владимира Войновича, Сергея Параджанова, и даже с теми, кто никак не мог оказаться близок к ее кругу, демонстративно начинала общаться, если их обижали и травили. Она помогала. Ей много помогали. И когда не поступила в МГУ на факультет журналистики (где на экзамене сходу призналась, что отродясь не читала газеты «Правда»), ее взяли без образования и опыта в заводскую многотиражку. И когда пришла в литобъединение при Автозаводе им. Лихачева к Евгению Винокурову, тот сам «пробил» первую публикацию ее стихов. Когда выгнали из Литинститута, главный редактор «Литературной газеты» («Литературки») Сергей Смирнов помог устроиться корреспондентом его газеты в Сибирь – переждать, продолжать писать, работать, а потом восстановиться в институте и попасть в члены Союза писателей.
Уже будучи в возрасте Ахмадулина не любила ностальгических разговоров о поколении «шестидесятников» и об их роли в жизни страны, которую бросало от «оттепели» к застойным годам. Говорила, что надо быть выше эпохи. Но, действительно, время, когда поэтическое слово так откликалось в умах современников, больше (по крайней мере пока) не повторится. Ахмадулина сразу же вписала в него свой особенный голос.
«Неслучайно она назвала свою первую книгу “Струна”: в ее голосе вибрировал звук донельзя натянутой струны, становилось даже боязно, не оборвется ли», – писал Евгений Евтушенко. Этот голос звучал в поэтических вечерах в Политехническом музее и в Московском университете, на стадионах и камерных литературных посиделках, в кадрах фильма «Застава Ильича» Марлена Хуциева, ставшего коллективным манифестом «оттепельных» лет.
Из поэтических посвящений Ахмадулиной к собратьям по цеху и их стихов, посвященных ей, можно было бы составить целую книгу. Здесь были бы стихи Окуджавы («Надежды маленькой оркестрик», «Считалочки для Беллы» и другие, Ахмадулину Булат Шалвович называл «своим лучшим другом среди поэтов») и ее «ответы» (в одном из них поэтесса воскликнет: «Как мною ты любим, мой брат!»). Были бы стихи, посвященные Владимиру Высоцкому (по воспоминаниям Марины Влади, он любил зайти к Ахмадулиной после спектакля – молчать и слушать ее стихи). Евтушенко, с которым поэтессу связал краткий юношеский брак и долгая дружба, – посвятит ей стихотворение «Со мною вот что происходит…», обернувшееся песней Микаэла Таривердиева из кинофильма «Ирония судьбы, или С легким паром!» (там же звучит и песня на стихи Ахмадулиной – «По улице моей который год…»). Юрий Нагибин – второй муж поэтессы, выведет ее в беспощадных дневниках под именем Геллы. Василий Аксенов в романе «Таинственная жизнь» даст ей звонкое имя-маску Нелла Аххо. Художник Борис Мессерер – третий, многолетний муж Ахмадулиной, напишет целую книгу: «Промельк Беллы».
С конца 1960-х ее много критиковали в советской прессе. Поводом служили и выход сборника «Озноб» в «тамиздате» – эмигрантском издательстве «Посев» в 1969-м, и участие в неподцензурном «Метрополе» в 1970-е. Часто пишут, что с этого момента Ахмадулину не допускали до советской сцены. Но в Ленинградской филармонии она единственный раз появилась в 1975-м, прочитав свои стихи со сцены Большого зала.
В 1976-м Ахмадулину и Мессерера выпустят в зарубежную поездку: она побывает во Франции, где встретится с Марком Шагалом, в Швейцарии, где сумеет поговорить с Набоковым, в США, где Иосиф Бродский, предваряя ее выступление, скажет: «Сейчас вы услышите лучшее, что есть в русском языке, – Беллу Ахмадулину».
Конечно, это не могло не выливаться в определенные трудности внутри страны. «Когда-то я была запретным поэтом», – позднее вспомнит Белла Ахатовна. Но сборники ее стихов выходили и в 1970-е, и в 1980-е, стихи ее звучали с экранов строками песен («А напоследок я скажу» из «Жестокого романса» или «О, мой застенчивый герой» из «Служебного романа»). В 1997-м, уже в другие времена, вышло полное собрание сочинений Ахмадулиной в трех томах. В 2012-м, составляя новое «полное собрание», муж поэтессы Борис Мессесер и литературовед Тамара Алешка добавили туда много новых стихов, написанных в последние годы в Переделкино.
Ахмадулину всегда окружали люди. Много людей. Богемные посиделки в доме, лишенном каких-либо примет «правильного быта», редко заканчивались раньше утра. Но по утверждению дочери поэтессы Елизаветы Ахмадулиной-Кулиевой, «мама была одинокой по определению». Лучше всего ей писалось в тишине Сортавалы, Комарово (в Доме творчества композиторов она живала часто) или Тарусы, среди цветущей черемухи или сирени, ночью, «с которой мама, безусловно ладила». В Тарусе, связанной с одним из главных кумиров Беллы – Мариной Цветаевой, после смерти появится памятник Ахмадулиной, созданный по эскизу Бориса Мессерера.