Высоко в Гималаях, где облака цепляются за скалы, племя гурунг ведет тихую войну за выживание. Их оружие — веревочные лестницы, сплетенные из лиан, и палки «тангос», отполированные поколениями ладоней.
Цель — дикий мед, золотистый и густой, который пчелы Apis Laboriosa, размером с человеческий палец, прячут на отвесных утесах. Но это не просто промысел. Это ритуал, где каждый шаг — баланс между жизнью и смертью, а традиции, высеченные веками, теперь трещат под натиском прогресса.
Эндрю Ньюи, фотограф, рискнувший подняться к небесам вместе с охотниками, вспоминает: «Это похоже на танец с пропастью под ногами. Ты видишь, как дрожат руки мужчины, когда он раскачивается над бездной, но в его глазах — спокойствие. Они знают: одно неверное движение, и скалы заберут их навсегда».
За две недели в глухой деревне Центрального Непала Эндрю стал свидетелем того, как климат крадет у гурунг их календарь. В 2013-м сезон меда начался на полтора месяца позже — пчелы, сбитые с толку потеплением, едва успели заполнить соты.
Перед охотой гурунг приносят в дар горам овец, рис и цветы. Дым от костра смешивается с шепотом молитв: «Боги, мы берем только то, что нам нужно». Но боги, кажется, глухи.
Государство, узнав о целебных свойствах «красного» весеннего меда, скупает скалы с ульями, вытесняя племена. Килограмм этого «лекарства» уходит в Азию за $15, оставляя гурунг с крохами. Молодежь бежит в города, где не надо рисковать жизнью за банку меда. Остаются лишь старики и те, чьи предки завещали им охранять традицию.
Самый напряженный момент — когда охотник, обмотанный дымящейся травой, виснет на лестнице. Пчелы, разъяренные вторжением, атакуют роем. «Тишина становится густой, как смола, — говорит Ньюи. — Слышно, как пот капает на камни. Десятки рук внизу держат веревки, словно это пуповина, связывающая человека с землей». Тангос дрожит в руках: один взмах — и соты падают в плетеную корзину. Если повезет.
После спуска тело охотника — карта страданий: кровь, волдыри, укусы. Но вечером у костра, когда женщины варят чай с только что добытым медом, боль отступает.
«Они делят мед поровну, даже если добытчик — один, — рассказывает Эндрю. — Здесь нет «моего» или «твоего». Только «наше». Это последний оплот общины, который не смогла разрушить даже жадность».
Но сколько еще продержатся эти традиции? Скалы, которые раньше защищали пчел от медведей, теперь не спасают от бульдозеров и контрактов. Гурунг словно висят на той же веревочной лестнице, что и их предки, — только теперь под ними не бездна, а пропасть времени, которое больше не на их стороне.
То, что для гурунг веками было священным даром гор, мир превратил в товар. Дикий гималайский мед, который местные называют «кровью скал», теперь рекламируют как панацею: от простуды до хронических воспалений.
Лаборатории в Токио и Сеуле подтвердили — в его составе есть редкие ферменты, подавляющие бактерии. Но для корпораций это не древнее знание, а маркетинговый козырь. Упаковки с надписью «Himalayan Gold» разлетаются по аптекам Азии, пока гурунг, рискуя жизнью за каждую каплю, получают гроши.
Особенно ценен весенний «красный» мед — темный, почти рубиновый, с горьковатым привкусом. Его цвет — следствие пыльцы рододендронов, которые цветут раз в два года. Но эта красота губительна: алчные сборщики, нанятые государством, вычищают соты до основания, не оставляя пчелам запасов.
«Раньше мы брали только треть, чтобы рой не погиб, — говорит старейшина племени Лакпа. — Теперь приходят чужаки с металлическими крючьями и забирают всё. Через пять лет пчел не останется».
Власти Непала, соблазненные экспортной выручкой, объявили скалы с ульями «стратегическими объектами». Лицензии на добычу получают лишь компании, обещающие поставки тоннами. Гурунг, чьи предки читали пчелиные тропы как карту, теперь должны отступать — их оттесняют заграждениями и патрулями. «Они называют нас браконьерами на собственной земле», — с горечью замечает охотник Камил.
Молодежь, видя, как рушатся вековые устои, бежит в Катманду. Там, в душных отелях и на стройках, они меняют наследие на гаечные ключи.
«Зачем карабкаться по скалам, если за месяц в городе можно заработать столько же, сколько за сезон меда? — рассуждает 19-летний Рудра. — А еще здесь нет пчел, которые кусают так, будто пробираются к сердцу».
Старики молчат: их слова тонут в грохоте грузовиков, везущих «красное золото» в порты.
Но самый горький парадокс в том, что гурунг стали заложниками собственного наследия. Их мед, который должен был исцелять, теперь убивает традицию. И пока мир пьет «целебный» чай с гималайским нектаром, настоящие хранители скал остаются с пустыми руками — и разорванной связью между прошлым и будущим.
Хотите узнать больше о необычных уголках планеты и погрузиться в традиции далеких народов? Подписывайтесь на канал, чтобы отправиться в захватывающее путешествие по культуре, обычаям и самым удивительным историям! 🌍
А если вам понравился материал, то рекомендуем ознакомиться: