Наталья стояла у окна, машинально протирая и без того чистое стекло. За окном октябрьский вечер окрашивал небо в густые синие тона, а она всё не могла остановиться. Руки двигались сами по себе – вправо-влево, вправо-влево. Как и последние тридцать лет.
Из комнаты доносился приглушённый звук телевизора – там Олег смотрел очередной выпуск новостей. Наталья бросила взгляд на часы – почти восемь. Значит, скоро он попросит ужин.
– Наташ! – словно в подтверждение её мыслей раздался голос мужа. – Там это... поесть бы!
Она глубоко вздохнула, чувствуя, как немеют ноги после двенадцатичасовой смены в бухгалтерии. День выдался особенно тяжёлым – квартальный отчёт, потом забежала к дочери помочь с маленькой Алёнкой, а теперь ещё готовить...
– Наташ, ты слышишь? – в голосе Олега появились нетерпеливые нотки.
– Да, сейчас, – привычно откликнулась она, направляясь к кухне.
На столе громоздилась гора неубранной посуды от завтрака – Олег никогда не считал нужным помыть за собой тарелку. "Ты же всё равно будешь мыть, чего зря время терять?" – говорил он, и Наталья, как обычно, молча принималась за уборку.
Внезапно комната поплыла перед глазами. Наталья схватилась за край стола, чувствуя, как предательски дрожат колени. В последнее время такое случалось всё чаще – врач говорил о повышенном давлении, прописывал покой и отдых.
– Олег, – тихо позвала она, – может, поможешь с посудой? Что-то мне...
– Ну вот опять! – раздражённо отозвался муж из комнаты. – Я целый день вагоны разгружал, между прочим. Неужели так сложно? Ты же всегда справлялась!
Наталья прикрыла глаза. Да, она всегда справлялась. Готовила, стирала, убирала, работала, нянчила внучку. А теперь... теперь она просто больше не могла. Физически не могла поднять руки, чтобы помыть эту чёртову посуду.
Впервые за долгие годы она почувствовала, как по щеке катится горячая слеза. Наталья торопливо смахнула её рукой, но предательское жжение в глазах не проходило. В горле встал ком, а в голове билась одна мысль: "Как же так? Когда же это всё началось? И главное – когда это закончится?"
– Наташка, да ты совсем себя загнала! – Вера заботливо подвинула к подруге чашку с ромашковым чаем. – Я тебя неделю не видела, а ты...
Наталья сидела, ссутулившись, у кухонного стола подруги. Тридцать лет они дружили, и впервые Вера видела её такой – потухшей, будто сломленной.
– Знаешь, – Наталья провела пальцем по краю чашки, не поднимая глаз, – я сегодня в зеркало посмотрела... Когда это я постареть успела, Вер? Когда эти морщины появились? А главное – когда я перестала себя видеть?
– Что случилось-то? – Вера присела рядом, накрыв ладонью дрожащие пальцы подруги.
И Наталью прорвало.
– Тридцать лет, Вер! Тридцать лет я живу не своей жизнью. Встаю в шесть, готовлю завтрак, бегу на работу, потом магазины, уборка, готовка... А он... – голос предательски дрогнул. – Знаешь, что он вчера сказал? "Ты же всегда справлялась!" Представляешь? Как будто я... как будто я робот какой-то!
Вера молча слушала, и это молчание словно разрушило плотину, которую Наталья строила годами.
– А помнишь, я в молодости цветами увлекалась? Мечтала даже курсы флористики пройти... – она горько усмехнулась. – "Зачем тебе эта ерунда? У тебя семья, работа." И я поверила. Поверила, что мои желания – это блажь какая-то...
– А сейчас? Что ты чувствуешь сейчас?
Наталья впервые подняла глаза на подругу. В них стояли слёзы, но взгляд был неожиданно ясным.
– Пустоту, Вер. Страшную пустоту. Будто меня самой не осталось – только функции: жена, мать, бабушка... А где я? Где та Наташка, которая мечтала, смеялась, хотела чего-то для себя?
За окном начинал накрапывать дождь, капли тихо стучали по карнизу. Вера встала, включила маленькую настольную лампу, и кухня наполнилась тёплым, уютным светом.
– Знаешь, что самое страшное? – Наталья обхватила чашку обеими руками, словно пытаясь согреться. – Я ведь его люблю. Тридцать лет вместе – как не любить? Но я больше не могу так. Просто не могу...
– А ты пробовала с ним поговорить? – осторожно спросила Вера.
Наталья невесело рассмеялась:
– Каждый раз одно и то же: "Ну что ты придумываешь? У всех так живут!" А у меня уже сил нет объяснять. Давление скачет, в глазах темнеет... А ему всё "пустяки".
Вера поднялась, решительно открыла шкафчик над мойкой:
– Значит, так. Сейчас мы с тобой выпьем чаю с мятой – у меня есть особенный, с чабрецом. И будем думать, как тебя спасать. Потому что так больше продолжаться не может.
Ключи предательски дрожали в руке. Наталья стояла перед дверью собственной квартиры, не решаясь войти. После разговора с Верой минуло семь дней – семь бессонных ночей, когда она мысленно проговаривала то, что собиралась сказать мужу. Сердце стучало так гулко, что, казалось, его удары отдавались во всём подъезде.
Из-за двери доносился приглушённый гул телевизора – как всегда в это время. Она тихонько провернула ключ в замке, на цыпочках проскользнула в прихожую. Сняла туфли, прошла в гостиную и застыла в дверном проёме. Олег полулежал в своём потёртом кресле, закинув ноги на журнальный столик – прямо в носках с дыркой на большом пальце. На экране мелькали фигурки футболистов.
– Олег, – собственный голос показался чужим. – Нам надо поговорить.
Он что-то промычал, не отрывая взгляда от экрана.
– Олег! – в горле встал ком. – Это действительно важно.
Может, это дрожь в её голосе, а может, непривычные нотки отчаяния заставили его обернуться. Он смерил её недовольным взглядом:
– Чего тебе? – буркнул он, не убавляя звук телевизора.
Наталья до боли сжала пальцы:
– Я больше так не могу, – слова, которые она столько раз повторяла про себя, теперь царапали горло. – Нам нужно что-то менять. Всё это нужно менять.
– Не понял, – Олег нахмурился, складка между бровей стала глубже. – Денег, что ли, не хватает? Так я же работаю...
– Дело не в деньгах! – её голос дрогнул. – Дело во мне. В нас. В том, как мы живём. Я устала быть просто... обслугой.
Он фыркнул:
– Ну ты загнула! Какой обслугой? Ты моя жена!
– Именно! – внезапно Наталья почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. – Я твоя жена, а не домработница! Когда ты последний раз спросил, как я себя чувствую? Заметил, что у меня давление скачет? Что я еле на ногах стою после работы, а ещё надо готовить, убирать...
– Да брось ты, – Олег поморщился, – устраиваешь тут спектакль. У всех так живут. Что там у тебя – давление? Пустяки! Ты же всегда...
– Справлялась? – она горько усмехнулась. – Да, справлялась. А теперь – не могу.
Комната вдруг качнулась перед глазами. Наталья попыталась ухватиться за дверной косяк, но пальцы скользнули по гладкой поверхности. В ушах зашумело, и последнее, что она услышала, был испуганный возглас мужа:
– Наташка!
Очнулась она уже в больнице. Белый потолок, запах лекарств, писк приборов. Рядом с кроватью сидела заплаканная дочь, держала за руку.
– Мама, как же ты нас напугала...
– Что... что случилось? – голос был слабым, чужим.
– Ты в обморок упала. Папа скорую вызвал, – Лена погладила её по руке. – У тебя давление под двести было. Врач сказал – на фоне переутомления и стресса...
В палату вошёл доктор – седой, с внимательными глазами за стёклами очков.
– Ну что, голубушка, очнулись? – он присел на край кровати. – Вам срочно нужен покой. Полный покой, слышите? Никакой работы, никаких нервов минимум три недели. Иначе я за последствия не ручаюсь.
– Три недели? – Наталья попыталась сесть. – Но как же...
– Никаких "но"! – доктор был непреклонен. – Либо отдых, либо в следующий раз всё может закончиться гораздо хуже.
В коридоре послышались тяжёлые шаги, и в палату вошёл Олег. Осунувшийся, встревоженный, с помятым лицом человека, не спавшего всю ночь.
– Наташ... – начал он.
Она посмотрела на него – впервые за долгое время по-настоящему посмотрела. И вдруг произнесла то, о чём думала все эти годы:
– Ты даже не замечаешь, как мне тяжело... – голос был тихим, но твёрдым. – Тогда зачем нам быть вместе?
В квартире стояла непривычная тишина. Наталья медленно складывала вещи в старый чемодан – тот самый, с которым они когда-то ездили в свадебное путешествие. Каждое движение давалось с трудом – после больницы слабость никак не проходила.
– Ты это серьёзно? – Олег стоял в дверях спальни, привалившись к косяку. – Вот просто возьмёшь и уедешь?
Она молча достала из шкафа летнее платье – любимое, в мелкий цветочек. Аккуратно свернула, положила в чемодан.
– Наташ, ну перестань, – в его голосе появились просительные нотки. – Ну подумаешь, переутомилась. Отдохнёшь пару дней дома и...
– Три недели, – она наконец подняла на него глаза. – Врач сказал – три недели полного покоя. Или следующий приступ может стать последним.
– Да какой приступ! – он досадливо махнул рукой. – Подумаешь, в обморок упала. С кем не бывает?
Наталья остановилась, сжимая в руках свитер:
– Вот именно, Олег. "Подумаешь". Для тебя всё "подумаешь". А я чуть не умерла, понимаешь? – её голос дрогнул. – В сорок восемь лет чуть не получила инсульт, потому что кому-то казалось, что усталость и давление – это "подумаешь".
Она решительно положила свитер в чемодан:
– Путёвку в санаторий мне Вера достала. Через знакомую в профсоюзе. Три недели полного пансиона, процедуры, врачи...
– А я? – вдруг спросил он совсем по-детски. – Как же я без тебя?
Наталья застыла с блузкой в руках. Столько лет она мечтала услышать в его голосе эту растерянность, это осознание, что она ему нужна. А сейчас...
– А ты попробуй, – она аккуратно застегнула чемодан. – Попробуй пожить без меня. Может, наконец поймёшь, каково это – всё делать самому.
– Да перебесишься ты через пару дней! – в его голосе снова появилось привычное раздражение. – Куда ты денешься?
– Увидим, – она взялась за ручку чемодана. – Лене я позвонила, она знает, где я буду. Продукты в холодильнике есть. Бельё постирано. Рубашки поглажены. Дальше – сам.
Олег молча смотрел, как она катит чемодан к выходу. Наталья остановилась в дверях:
– Знаешь, что самое страшное? Я ведь правда тебя люблю. Тридцать лет вместе – как не любить? Но я больше не хочу быть тенью. Понимаешь? Я хочу быть живой.
Входная дверь тихо закрылась за её спиной. Олег остался стоять в пустой квартире, впервые в жизни не зная, что делать дальше.
А через час его телефон тренькнул сообщением от дочери: "Папа, мама доехала нормально. Устроилась в санатории. Сказала не звонить первую неделю – ей нужно прийти в себя. И... пап, может, это и к лучшему? Ты правда не видел, как ей было плохо последнее время?"
Он посмотрел на экран, потом обвёл взглядом квартиру. В раковине громоздилась гора немытой посуды. На журнальном столике – чашка с недопитым чаем. В углу – пыль, которую он раньше не замечал.
"Перебесится", – упрямо подумал он, включая телевизор. – "Вот увидите, через пару дней сама прибежит".
Прошло десять дней.
Олег стоял посреди кухни, растерянно оглядывая царивший вокруг хаос. В раковине громоздилась гора посуды – он использовал уже все тарелки и теперь ел прямо из сковородки. На плите что-то подгорело – он пытался сварить макароны, отвлёкся на телевизор, и вода выкипела. Запах гари до сих пор не выветрился.
На столе лежала рубашка – последняя чистая. Остальные скомканной кучей валялись на стуле. Он попробовал погладить одну, но только прожёг воротник. Теперь на работу ходил в футболке, отшучиваясь перед коллегами: "Жарко, лето же!"
Звонок в дверь заставил его вздрогнуть. На пороге стояла Лена с маленькой Алёнкой.
– Пап, я... – дочь осеклась, принюхалась. – Что это у тебя так пахнет?
– Да вот... эксперименты с готовкой, – он попытался усмехнуться, но вышло криво.
Лена решительно прошла на кухню. Замерла, оглядывая погром. Алёнка выглянула из-за её спины:
– Деда, а почему у тебя так грязно? Где бабуля?
– Бабуля... отдыхает, – он вдруг почувствовал, как предательски защипало в глазах.
Лена повернулась к дочери:
– Солнышко, поиграй пока в комнате, ладно? Там у дедушки должны быть твои карандаши.
Когда Алёнка убежала, Лена тяжело опустилась на стул:
– Пап, ну как же так?
– Да нормально всё, – он дёрнул плечом. – Подумаешь, немного не прибрано...
– Немного?! – Лена обвела рукой кухню. – Пап, тут как после бомбёжки! А ты... – она всмотрелась в его осунувшееся лицо. – Когда ты последний раз нормально ел?
– Да ем я! – он раздражённо мотнул головой. – Вот, макароны варю...
– Сжигаешь, – поправила она, разглядывая почерневшую кастрюлю. – Пап, а ты хоть понимаешь теперь, сколько всего мама делала? Каждый день, годами...
Олег опустился на табуретку, ссутулился:
– Думал, это просто... Ну, готовка там, уборка. Пустяки. А оно...
– А оно не пустяки, да? – Лена положила руку ему на плечо. – Знаешь, я ведь тоже не понимала. Думала – ну что такого? Обычные домашние дела. А потом увидела маму в больнице. Такую... сломленную. И поняла – это же не просто дела. Это целая жизнь. Жизнь, которую она отдала нам.
Из комнаты донёсся голос Алёнки:
– Мам, а где альбом? Тут только старые газеты...
– Сейчас, солнышко! – крикнула Лена. Потом повернулась к отцу: – Мама звонила вчера.
Олег вскинул голову:
– Как она?
– Первый раз за много лет высыпается. Гуляет, читает книги. Записалась на мастер-класс по флористике – представляешь? Говорит, всю жизнь мечтала...
– По флористике? – он нахмурился. – Не знал, что она...
– Вот именно, пап, – Лена встала, начала засучивать рукава. – Ты многого о ней не знал. А сейчас... может, самое время узнать? Но сначала давай разберёмся с этим хаосом. Только учти – я не мама. Я помогу один раз, а дальше будешь сам учиться.
Такси остановилось у подъезда ровно через три недели. Наталья смотрела на знакомые окна, чувствуя, как колотится сердце – но теперь не от страха или усталости. От волнения.
Загорелая, посвежевшая, она казалась себе другим человеком. В сумке лежал диплом об окончании экспресс-курсов флористики и маленький блокнот, исписанный планами и мечтами.
Звонить она не стала – просто открыла дверь своим ключом. И замерла на пороге.
В квартире пахло... едой. Настоящей, не разогретой в микроволновке. С кухни доносилось шкворчание и негромкие мужские ругательства.
– Олег? – она осторожно заглянула на кухню.
Он стоял у плиты в фартуке, напряжённо вглядываясь в сковородку с чем-то, подозрительно похожим на котлеты. Услышав её голос, резко обернулся:
– Наташка! – и вдруг замер, разглядывая её так, словно видел впервые. – Ты... другая какая-то.
– Другая, – она кивнула, проходя на кухню. – А ты, смотрю, осваиваешь кулинарию?
– Да вот... учусь, – он смущённо потёр затылок. – Правда, пока так себе выходит. Вчера пересолил, позавчера пережарил...
– Но не сдаёшься?
– А куда деваться? – он впервые за их разговор улыбнулся. – Знаешь, я тут многое понял. Ну, пока ты была там...
Она присела за стол – чистый, протёртый, с новой клеёнкой:
– И что же ты понял?
– Что я... – он запнулся, подбирая слова. – Что я тебя не видел. Совсем. Столько лет жили, а я даже не знал, что ты цветы так любишь. Лена рассказала про твои курсы.
Наталья достала из сумки диплом, положила на стол:
– Знаешь, я ведь не просто так их закончила. У меня есть план.
– План? – он присел напротив, впервые за долгие годы глядя на неё с искренним интересом.
– Помнишь тот маленький магазинчик возле почты? Который давно закрыт? Я узнавала – его сдают в аренду. Там можно открыть цветочную лавку.
– Но... – он нахмурился. – А как же бухгалтерия?
– А что бухгалтерия? – она пожала плечами. – Тридцать лет отдала цифрам. Хватит. Хочу теперь пожить для себя. Создавать красоту.
Повисла пауза. С плиты потянуло горелым.
– Ой! – Олег подскочил к плите, торопливо снимая сковородку с огня. – Вот так всегда...
Наталья смотрела на его суетливые движения, на след ожога на руке – видимо, учился готовить методом проб и ошибок. На стопку кулинарных книг на подоконнике.
– Знаешь, – она поднялась, – давай я покажу, как котлеты правильно жарить? А ты мне расскажешь, что ещё понял за эти три недели.
– Наташ, – он вдруг повернулся к ней, неуклюже держа сковородку с подгоревшими котлетами. – А ты... останешься?
Она долго смотрела на него – растерянного, постаревшего, но какого-то... другого. Потом улыбнулась:
– Останусь. Но теперь всё будет по-другому. Я больше не хочу быть тенью, Олег. Я хочу быть партнёром. Равным. Ты готов?
Он осторожно поставил сковородку:
– Я много глупостей наделал, да? Много лет... – он тяжело вздохнул. – Знаешь, я тут пытался сам погладить рубашку. Три испортил, пока научился. И понял – каждый день, Наташ. Ты делала это каждый день. А я думал – ерунда, само собой...
– Прошлого не изменишь, – она подошла к плите. – Но будущее – можно. Только давай договоримся: больше никаких "само собой". Хочешь быть вместе – будь готов быть равным.
Он кивнул – серьёзно, без обычных отговорок:
– Научишь?
– Научу, – она достала из шкафа фартук. – С котлет начнём. А потом расскажу тебе про свои планы. Про цветы, и витрины, и букеты... У меня столько идей, Олег. И знаешь что? Я больше не буду их прятать.