Как справедливо заметил Жак Андре в «100 слов психоанализа»:
«Психоанализу многое пришлось претерпеть из-за образа, в вульгаризацию которого он сам внес свой вклад, в соответствии с которым: «к пяти годам все уже сыграно», и это сводит каждого к своему инфантильному прошлому».
Запомним, про то, что «к пяти годам все уже сыграно» – мы к этому ещё вернёмся.
Важно понимать, что психоанализ Зигмунда Фрейда опирается на медицину (неврологию), морфологию, философию науки и философию времени.
Для З. Фрейда, фундаментальным было понятие «действительности» («реальности») или той силы, которая «удерживает» человека на земле.
Эту силу, можно вполне назвать «гравитацией», в том смысле, что она «приземляет».
Но, что такое «реальность» в психоанализе? Статус «реальности» или «действительности» – термина, к которому Фрейд прибегает многократно на протяжении всего своего творчества, имеет прямое отношение к психическому аппарату и его функционированию.
В «Новых лекциях» он пишет:
«Бедное «Я» [Эго] служит трем требовательным господам – внешнему миру [читай «реальности»], Сверх-Я и Оно» (Фрейд З., 1933 г.).
Таким образом, согласно Фрейду, «реальность» это почти структура / инстанция психики – одна из «Трех Господ».
З. Фрейда всегда беспокоил «разрыв» между воображением и восприятием, из-за которого, каждый человек существует как бы в двух разных мирах одновременно – мире прошлого или будущего (того, что уже прошло или ещё не наступило, «там и тогда») и мире настоящего момента («здесь и сейчас»).
Это глобальное противоречие – тотально, оно окрашивает бытие индивида, его нельзя игнорировать и от него невозможно отвернулся.
Каждый человек фундаментально, в своей природе, раздёлен. Объективно время линейно, оно неумолимо движется вперёд, из прошлого в будущее, но в воображении субъекта, время может «плевать» на эти правила и законы физики. В воображении, время может быть аисторично.
Время в воображении легко и непринужденно, может течь в обратном направлении, попросту остановиться, начать течь заново или замкнуться на себе самом и стать цикличным («змея укусила себя за хвост»).
В результате, «прошлое» может стать «будущем» [«к пяти годам все уже сыграно»], а равно, как и события настоящего могут оказать существенное влияние на восприятие прошлого.
Восприятие давно минувшего, зависит от статуса «здесь и теперь».
Одно и тоже событие прошлого может стать радикально иным, особенно при знании человеком исхода [этого события].
Так например, если человек актуально несчастен, то его память переписывает историю и фальсифицирует события его прошлого в духе романа Джорджа Оруэлла «1984».
В восприятии депрессивного индивида, его личное историческое повествование становится сплошной юдолью скорби («история моих бедствий»), в которой нет просвета – из серии: «Не жили богато, нечего и начинать!»
Теория причинности – это на самом деле, это ещё одна теория травмы. Некое болезненное и угрожающие событие, именно как «травма», воспринимается лишь во взаимодействии настоящего момента с прошлым.
Травма именно как «травма», а не как «удар», «неблагоприятное событие» или «происшествие», возникает в ситуации, когда дискретные эпизоды из различных временных периодов жизни человека, сталкиваются друг с другом, и когда одно событие накладывается на другое – в результате этого, первоначальному событию придается некий финальный и болезненный смысл.
Яркое, позитивное событие прошлого может быть радикально пересмотрено и даже отменено.
Например, для человека который в определенный момент его жизни, неожиданно выиграл в казино или на ипподроме кучу денег – это позитивное и радостное событие, может быть, задним числом, переосмыслено как пролог ужасной трагедии.
Этот крупный выигрыш может быть переосмыслен как начало развития у него игровой зависимости, приквел к последующему эмоциональному и финансовому банкротству.
Только задним числом становится ясно, что «Одно из величайших несчастий, которые могут случиться с человеком, — выигрыш на скачках в юные годы».
Если брак, по-факту, оказался неудачным и завершился крайне болезненным разводом, то знакомство с будущим мужем (женой), романтическое ухаживание, конфетно-букетный период, сама свадьба, в глазах человека, предстаёт не как радостное событие, а как нелепая и чудовищная ошибка (а он сам (сама), выступает как жертва злого умысла или глупейшей иллюзии).
Человек начинает буквально ненавидеть сам себя за те позитивные чувства, которые он испытал (эти эмоции, кстати, в моменте, были вполне реальными).
Более того, затем, задним числом, он (она) начинает усиленно вспоминать про тревожные знаки («красные флаги») и видеть в милых шалостях – зародыш будущей катастрофы (рубрика «Разблокировано воспоминание...»).
Знание того, как потом развивались события, заставляет человека в буквальном смысле переписать свою личную историю, внося в нее корректировки какого масштаба, что зачастую от первоначального воспоминания почти ничего не остаётся.
Вся та радость, которая была в прошлом, ретроспективно изымается из опыта (который был реальным!) и теперь зная «чем все это закончилось», человек видит себя и своего «бывшего» («бывшую») в совершенно в ином свете.
Что поменялось?
Все очень просто: исход событий [знание об исходе] – влияет на воспоминание о событии.
Ретроспектива брака закончившегося фиаско – привносит новый смысл в произошедшее.
Развод отменяет, то что было, и «достает» из закоулков памяти события, которые подтверждают, то, что человек сейчас уже знает (но не знал тогда) [например, «Мой бывший муж козел и полный придурок!»].
В обратную сторону это тоже работает – травмирующее и болезненное событие может стать привлекательным, даже искушением и соблазном.
В качестве аргумента House, J., & Slotnick, J. (2015), приводят пример Одиссея Гомера, которого пытаются соблазнить (и погубить) сладкоголосые сирены (т.н. «Песнь сирены»).
Одиссей, ловко выкручивается из этой ситуации благодаря своей находчивости и предупреждению Цирцеи:
«Прежде всего ты сирен повстречаешь, которые пеньем
Всех обольщают людей, какой бы ни встретился с ними.
Кто, по незнанью приблизившись к ним, их голос услышит,
Тот не вернется домой никогда. Ни супруга, ни дети
Не побегут никогда ему с радостным криком навстречу.
Звонкою песнью своею его очаруют сирены...».
Прислушавшись к этому предупреждению, Одиссей, по ее совету, и желая испытать на себе этот необычный опыт прибегает к хитрости:
«Пусть лишь товарищи, руки и ноги связав тебе крепко,
Стоя привяжут концами тебя к основанию мачты,
Чтоб наслаждаться ты мог, обеим внимая сиренам».
Итак, он послушав Цирцею, затыкает уши у своих людей сидящих на веслах, пчелиным воском, а себя делает неподвижным (фактически парализованным), приказывая привязать себя к мачте, дабы он один из команды, смог услышать пение Сирен, и быть не в состоянии поддаться соблазну броситься на рифы и погибнуть.
В чем заключается самое важное в этом истории? В чем, собственно, состоит этот опыт? О чем таком хорошем и привлекательном пели эти Сирены? Какова была тема, которую Сирены, изливали в уши слушателей, своими сладкими голосами?
Послушаем Гомера:
«И громко запели сирены:
— К нам, Одиссей многославный, великая гордость ахейцев!
Волей богов понесли аргивяне, равно как троянцы.
Знаем и то, что на всей происходит земле жизнедарной.
Так голосами они прекрасными пели. И жадно
Мне захотелось их слушать. Себя развязать приказал я,
Спутникам бровью мигнув. Но они гребли, наклонившись.
Обратите внимание – они НЕ пели о сексе, соблазнении, наслаждении, богатстве, почёте, восхищении, явствах и прочей чувственности.
Важно заметить, что во-первых, смертельно притягательная песня, которую которой поют Сирены Одиссею, – это его пересказ его собственной истории.
Во-вторых и, возможно, что это еще более поразительно, Сирены подчёркивают, что в этой истории, нет победы или удовольствия, нет особого восхваления мастерства или коварного ума Одиссея. Сирены делают акцент не на удовольствии или славе, а напротив, – на боли пережитой им ранее.
Они поют о тяжелом труде и страданиях — и не только о боли самого Одиссея, но и о ранах, душевных травмах его товарищей как греков, так и троянцев.
Именно эта песня боли и скорби, которая пересказывает Одиссею его СОБСТВЕННУЮ ИСТОРИЮ, и является тем искушением, которое и побудила его желать броситься к ним, разбить корабль на рифах (так бы и случилось, если бы он предварительно не привязал себя к мачте и не парализовал себя).
Боль прошлого, которая была переосмыслена, ретроспективно в настоящем времени, может стать самым настоящим искушением.
Прошлая травма может стать соблазном (к вопросу о «навязчивом повторении»).
Итак, воспоминание влияет на восприятие. Теперь когда у человека «открылись глаза», он знает «добро и зло» – это знание изменяет не только его настоящие, но и его прошлое.
При депрессивном расстройстве у человека есть лёгкий доступ к негативным воспоминаниям (память о плохих эпизодах, неправильных решениях, неудачах, стрессе, проблемах, обидах, вине, утраченных иллюзиях и ожиданиях и пр.), которые человек вспоминает легко и без особых усилий.
Однако когда речь заходит о позитивных или нейтральных событиях, то его «подводит память» и ему зачастую кажется, что ничего хорошего в его жизни на протяжении многих лет просто не происходило.
Марсель Пруст в романе «Пленница» писал:
«В нашей памяти есть все: это что-то вроде аптеки или химической лаборатории, откуда достают то успокоительное средство, то смертельный яд».
Вспоминая сейчас события 2020-2021 года, связанные с социальной изоляцией и карантином, в связи с пандемией новой коронавирусной инфекции COVID-19, сейчас, задним числом, я лично, воспринимаю то время и тот год как «один из лучших годов» в моей жизни (хотя в моменте, когда все это происходило, мне так совсем не казалось).
Подобным образом, в процессе психотерапии (особенно с людьми подверженными депрессии), важным представляется именно восстановление образов их памяти.
Федор Достоевский, которого вряд-ли возможно записать в психоаналитики, в уста старца Зосимы (см. «Братья Карамазовы»), вложил следующие слова:
«Из дома родительского вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от первого детства его в доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть любовь да союз».
Там же, посмотрите какова речь на эту тему у Алексея Карамазова:
«Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное ещё из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохранённое с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасён человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение».
Очень необычные слова для Федора Достоевского – Вы не находите (воспитание – хорошее это воспоминание, которым можно спастись)?
Итак, своими воспоминаниями можно «спастись», а можно и погубить себя.
Возвращаюсь к тому, с чего мы начали это повествование, действительно ли, суперважно то, что было в начале, и что правда, что «к пяти годам все уже сыграно»?
Нет, разумеется.
Перефразируя Кьеркегора (цитата из дневников 1841-1842 гг.) «двери [спасения] отворяются снаружи внутрь, так что индивиду нужно прежде остановиться и отступить назад ([проявить] стоическое смирение)».
Это «отступление», происходит исключительно в его памяти.
© Автономов Денис, 2025
По мотивам:
Андре Жак - 100 слов психоанализа - (Библиотека психоанализа) - 2022 г.
Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. – Aegitas, 2016.
Гомер. Одиссея. М., Гос. изд-во худож. лит-ры, 1953.
Перевод В.В. Вересаева под ред. академика И.И. Толстого.
House, J., & Slotnick, J. (2015). Après-Coupin French Psychoanalysis: The Long Afterlife of Nachträglichkeit: The First Hundred Years, 1893 to 1993. The Psychoanalytic Review, 102 (5), 683-708.
doi:10.1521/prev.2015.102.5.683
#психоанализ
#память
#травма
#последействие
#восприятие