Дневник Тани Савичевой - самый грустный детский дневник 20 века, свидетельство бесчеловечности фашизма. Именно этому маленькому дневнику и посвящает свой рассказ "Таня" ученица МАОУ "Школа № 103" Полина Фурсова. Полина неоднократно участвовала в литературных конкурсах и детских сборниках. Ее стиль повествования - динамичный и пронзительный, со множеством деталей. Рассказ создавался к детскому конкурсу сочинений. Решили посвятить его именно Тане Савичевой, представить, как могли пройти ее последние дни. Полина прочитала много статей о Тане Савичевой, рассказ основан на реальных фактах - Таня Савичева умерла в Шатках Горьковской области.
ТАНЯ
( рассказ)
Красный Бор. На дворе 1944 год. Тусклая небольшая комната с пустыми шкафами, ободранными обоями и портретом Иосифа Сталина в золотистой раме.
Как же война нашу жизнь покорёжила, измучила, вывернула наизнанку, выставив одни лишь кости напоказ! Война! Ужасное, грозное, не терпящее жалости и человечности слово.
Об этом не понаслышке знали дети, находившиеся в этой комнате, об этом думала и я. Потеряв близких, родных, друзей, с которыми когда-то играли во дворе в мяч, теряешь и что-то внутри, а потом не находишь никогда. Забываешь мирную жизнь, будто бы и не было чистого неба над головой, зеленой травы, а были только дым, голод, смерть. Пусть фашисты будут прокляты! Мой отец на войне пропал без вести, как говорят воспитатели. Писем от него уже два года не было.
Светило солнце. Лучи ласково проникали сквозь оконное стекло, заставляли лететь пыль и пух, стоящего по ту сторону окна старого тополя. Его листья оставляли на стене игривые тени. От ветра шевелилась молодая листва, и тень от нее тоже шевелилась. Прекрасное кружево, сотканное природой, напоминала театр теней. Сделала из ладошек птичку, и ее очертания тут же отразились на стене. Я улыбнулась. Пахло солнцем, свежей зеленью и ветром.
Внимание мое привлекла новая девочка, звали ее, по-моему, Таня. Сама она не разговаривает, а только трясется от холода, пусть и одета в старый вязаный свитер, который больше ее раза в два. За ней нянечки ухаживали с особым вниманием и трепетом, а она лишь отказывалась от еды и плакала...
И тут меня охватил гнев. Все мы, дети войны, сыновья и дочери дыма, пуль, грохота, все прошли через трудности этой тягостной жизни. Все мы беззвучно рыдали от голода, одиночества, отчаяния, поселившихся в груди. А Таня что? Она ослабшая, сдавшаяся. Пала духом в то время, когда мы наконец-то под защитой. И к чему эта особая о ней забота? Дурная девчонка, не находит в себе силы самостоятельно встать с лавочки, поиграть с нами, громко рассмеяться. Вообразила себя ядром этого мира, центром, все внимание к ней. Даже хлеба ей достается больше. Молчит, опустив голову, и хнычет. Глупая плакса! Какая из нее пионерка и будущая комсомолка?
Я решительно встала. Конечно, будь я мальчишкой, я бы Таню не тронула и мизинцем. Во мне не было ни капли сострадания и жалости. Всю меня охватывала непонятная мне самой ярость, помутнившая мою голову. Подойдя к лавочке, где она сидела, я взяла ее за тонкое запястье и дернула, как куклу. На удивление она оказалась очень легкой, как перышко. Таня удивлено вскрикнула и посмотрела на меня своими большими темными глазами, что взбесило меня еще больше. Я дала ей пощечину. Снова раздался крик. Тело девочки свалилось, как марионетка, чьи нити были ослаблены. Меня оттащили дети, что-то лепеча и пытаясь успокоить. Я зло крикнула: "Слаба ты, Таня!" Громко рассмеялась. На помощь Тане прибежала воспитательница.
Отчитывали меня долго, но, как я поняла позже, заслуженно. Таня долго приходила в себя и, по слухам, еще больше ослабла. Через пару дней после происшествия ее положили в санчасть. Мне стало невыносимо стыдно за свой поступок. Она, как оказалось, долгое время прожила в Ленинграде, в этой страшной блокаде.
Лестница была крутой, а ступени высокими. Краска потрескалась, и штукатурка сыпалась мне на волосы и плечи. В одиноком окне из последних сил бился в стекло маленький голубой мотылек. Как он сюда залетел? Такой нежный и беззащитный! Я шла в санчасть и думала о Тане. Как я могла ее ударить? Она намного слабее меня. Как же мне жаль Танечку! Оставалось пару ступеней, а я уже выбилась из сил. Но времени было мало, и медлить было нельзя. Дрожащими руками я открыла дверь ее палаты.
Помню я сейчас эту встречу с девочкой смутно. Клочки воспоминаний, какие-то тени. Вот и ее кровать. Услышав мои шаги, Таня открыла глаза и испуганно вскрикнула.
- Прости меня, Таня. Прости, если сможешь!
Девочка слабо кивнула, рот исказился в слабой улыбке.
- В тумбочке... - слабо произнесли, прошептали губы Тани. Она снова уснула. Мне было интересно, что же мне хотела она показать. Я отодвинула деревянный ящик.
В ящике ничего, кроме потрепанной записной книжки. В ней было написано следующее :
«28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12.30 утра 1941 года».
«Бабушка умерла 25января в 3 часа 1942 г.».
«Лека умер 17 марта в 5 часов утра. 1942 г.».
«Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи. 1942 год».
«Дядя Леша, 10 мая в 4 часа дня. 1942 год».
«Мама – 13 мая в 7 часов 30 минут утра. 1942 г.».
«Савичевы умерли».
«Умерли все».
«Осталась одна Таня».
Я заплакала и положила дневник девочки обратно в ящик. Голубого мотылька на окне не было.
Этим летом Таня Савичева умерла.
©️ Полина Фурсова
2025 год
Нижний Новгород