«Света»
«В Литве, как ни берегла Лия свою трёхлинеечку, да видно не судьба. Пришлось с ней расстаться. В бою под Радвилишкисом попал батальон под сильный артиллерийский обстрел и крупный осколок снаряда угодил прямо в винтовку.
(начало - https://dzen.ru/a/Z4oGs_Vt12PnGH4P)
Обняв её ствол и прижимая к себе, стояла девушка, прислонившись к толстому дубу. Осколок попал в коробку затвора, расщепил дерево приклада и покорежил механизм. От удара швырнуло её на землю и долго потом ещё болели рёбра.
Фактически винтовка спасла Лие жизнь. Слава Богу, прицел остался не задетым. Полковой оружейник, Михалыч, поскреб в затылке, когда ему принесли покорёженное оружие и взялся починить за три дня. «А вообще-то, — сказал он, — возьми-ка ты другую, надежнее будет. Оружейники предложили или взять другую трехлинейку, побывавшую в боях, и пристрелять её с оптикой, или получить на складе новенькую СВТ-40, только что поступившую с завода.
Многие к этой системе винтовок относились с предубеждением. На неё списывали, чуть ли не основную причину всех неудач в Финской войне. Однако, еще в школе, инструктор-оружейник на занятиях как-то сказал: «Только неумные и ленивые люди могут называть такую винтовку плохой. Она изобретена большим мастером.
Сколько перевидал я иностранных винтовок, но такой пока нет нигде в мире. Кстати финны с удовольствием свои французские, бельгийские винтовки, и даже «маузеры» меняли на СВТ–40. Можете не верить, но у них она осечек даже в сорокоградусные морозы не давала».
В школе снайперов Лие из неё приходилось стрелять, как, впрочем, и из других систем. Стреляли в училище из разных винтовок: немецкой «Маузер 98», итальянской «Манлихер», французской «MAS36», чехословацкой «СZ», но наша советская винтовка СВТ-40 полюбилась ей уже тогда. Но не могла же она её выбрать и закрепить за собой. Штатной винтовкой была Мосинская трехлинейка, поэтому вся школа обучалась и воевала с ними.
Была в выборе Лии еще одна причина. С этой винтовкой на Южном фронте воевала, знаменитая женщина — снайпер Людмила Павлюченко, на счету которой было более 300 гитлеровцев.
«Ну, не могла специалистка такого высокого класса как Павлюченко выбрать себе плохое оружие», — искренне думала Лия и не ошиблась.
Снайперская пара, Вера Курдюкова, её выбор не одобрила.
«Долго привыкать тебе, подруга, к ней придется», — сказала она, когда та привинчивала к новой своей винтовке оптический прицел. Но Лия ее освоила за три дня. Она полюбилась девушке работой механизма и сбалансированностью. И та дала ей имя «Света» (так было и созвучно и короче).
Конечно, СВТ-40 требовала тщательного ухода. Но вы знаете снайпера, который не бережет и не любит свое оружие? Если в школе снайперов все свои трёхлинейки чистили, полировали и пылинки сдували, то уж ясно, что со своей «Светой» Лия обращалась не хуже.
Честно сказать, он была просто влюблена в эту винтовочку, изготовленную с большим мастерством тульскими оружейниками. А «Света» отвечала своей безупречной работой. Стоя она могла из нее за сто метров выбить три грудных мишени за 6 секунд. Это было прекрасное оружие. Трехлинейка изначально была сбалансирована для стрельбы в стойке, но с примкнутым штыком. Фактически это уже был анахронизм из 19 века, она была тяжелая и длинная, что было оправдано в бою с наступающей кавалерией.
Когда же на вооружение стали поступать не винтовки, а трёхлинейные карабины, более удобные для пехоты, то разница в точности боя с СВТ-40 у них была не в лучшую сторону.
Это как концертную скрипку сравнивать с деревенской балалайкой. Звуки можно извлекать ведь из обеих, только почувствуйте разницу.
Новый год полк встретил в Вильнюсе. Этот красивый город был значительно разбит артиллерией и бомбежками и все-таки в нем оставался дух старинного порубежного города, на архитектуру, которого отложили отпечаток и века, и правители, и принадлежность к различным государствам.
В нем и опробовать Лие «Светку» в бою пришлось. Не выдавая себя, можно было сделать подряд два-три выстрела, когда видимых целей было несколько. После его взятия, подругам - снайперам присвоили звание сержантов, и уже на праздничном ужине обе красовались в новых погонах и гимнастерках с медалями «За отвагу».
В конце января части Красной армии вошли Восточную Пруссию. Воевать и раньше было тяжело. Но здесь немцы цеплялись за каждый клочок земли, да это и понятно: тысячу лет они владели этой территорией, а теперь приходилось отсюда уходить и, по-видимому, навсегда.
Если города Латвии и Литвы имея свой неповторимый колорит, были и похожи и не похожи на русские северные города, то Восточная Пруссия это была уже Европа. Она носила на себе печать грозной силы и части Германии.
В глаза сразу бросались красные черепичные крыши каменных домов, четко спланированные скверы, палисадники у домов в деревнях, где не встретишь соломенных крыш. А сухие безупречные дороги, если они не были разбиты войной? Все это на бойцов производило двойственное впечатление.
Эта была вражеская земля, но у многих возникал невольный вопрос: «Почему у нас не так?» Однако вслух на эту тему рассуждать Лии не хотелось даже с лучшей подругой.
Продвигались части Красной Армии с боями медленно. Немцы часто контратаковали. Бывало иногда, как и на нашей территории году в сорок втором или сорок третьем, деревни могли переходить из рук в руки по нескольку раз. Усилилось проникновение вплотную к нашим частям немецких разведгрупп. Это было понятно. Местность они знали, как свои пять пальцев, и жители, которые не успели эвакуироваться, были не на нашей стороне.
22 января советские войска начали наступление на Гумбиннен. Сначала по городу долго била артиллерия, потом трижды наши пикирующие бомбардировщики нанесли удары по немецким позициям, а потом пошли танки и с ними пехота. К концу дня советские войска взяли город в свои руки. Но противник далеко не ушел. Командир батальона вызвал снайперов к себе.
— Судя по разведдонесениям, враг начал готовить контратаку. Ясно, что контратаковать ночью они вряд ли решаться. А вот где-нибудь часам к 10 утра соберут силы, сосредоточат их и попробуют отбить город. Положение наше неважное. Тылы от наших войск оторвались. Боеприпасов на полчаса боя, а когда подвезут еще неизвестно. Командир полка, поставил снайперам задачу – с рассветом понаблюдать за противником, составить представление о том, что у него делается. Если будет возможность, разрешено открывать огонь, но только по старшим офицерам. Местом наблюдения обозначили старинный баронский особняк с готическими башенками на северной окраине города.
Ночевали девчата на вокзале. Спалось плохо, да и было холодно. Выпал снег. Хоть с этим повезло. Он скрадывает звук шагов. Часов в шесть утра группа выдвинулась к месту наблюдения. Зима. Светать еще не начинало. Дали снайперам двух автоматчиков и радиста.
Шла вся группа ходко, ориентируясь в пути по силуэтам домов при тусклом освещении ракет, которые взлетали то с одной, то с другой стороны. Впереди показался особняк. На нем ясно видны были следы недавнего боя, но разрушений было не очень много, только стекла почти все в нём повылетали. Обошли его вокруг и решили, что Вера займет место на балкончике правой башни, а Лия будет вести наблюдение из чердачного окошка.
Когда напарница с двумя бойцами скрылась в дверном проеме башни, с автоматчиком, рядовым Сашей Михайловым, Лия начала обходить замок еще раз. Нужный вход был с противоположной стороны. Уже обойдя угол башни, они неожиданно наткнулись на немцев. Их было трое.
Уже немного рассвело. Они были совсем рядом, метрах в пятнадцати и о чем-то, похоже, совещались. Все трое были в белых масккостюмах и в касках с молниями «СС» ниже цветных щитков. Двое, что были с автоматами на груди стояли к нам спиной. Рослый с усами немец, с петлицами штурмфюрера держал автомат в руках. Он заметил разведчиков сразу.
Лия увидела приподнимающийся и направленный в их сторону ствол автомата.
— Хандхох, — тихо прозвучала команда эсесовца. Очевидно, не желая шуметь, он произнес её вполголоса, но твёрдо. Чувствовалось, что это опытный разведчик. Судя по его каменному лицу, на котором не дрогнул ни один мускул, он, похоже, считал, что у русских нет шансов.
Все дальнейшее было как кино с замедленной пленкой. Винтовка была у девушки в руках со снятым предохранителем, а палец лежал на курке. Немец был на линии огня. Каким-то подсознанием она поняла, что вскинуть винтовку немец не даст, у него палец тоже на курке, стало быть, успеет раньше.
Вдруг взгляд его переместился, куда-то за неё и он нажала на курок, стреляя от пояса. Вспышка выстрела осветила стоявших. Эсесовец, падая, успел лишь выпустить короткую очередь в воздух. Остальные двое не успели повернуться, Лия нажала на курок еще два раза. На все это ушло меньше пяти секунд.
Все трое немцев лежали грязно-белым холмом у крыльца подъезда. На спине двоих вокруг входных отверстий от пуль расплывались кровавые пятна, которые делались все шире. Так «Света» спасла ей жизнь. Будь у неё в руках трехлинейка, она бы успела сделать только один выстрел. Скорее всего, он бы стал и последним.
Тут снайпер заметила Сашу, молодого солдатика, который её сопровождал. Он стоял, сзади, справа, глядя на все происходящее, с поднятыми руками. Оказалось, что он сразу выполнил команду немца. Лие стало противно:
— Руки опусти и автомат подбери, а то заржавеет, — презрительно сказала она струсившему смертельно бледному бойцу.
Первый немец зашевелился под телами своих товарищей, и стали слышны его хриплые слова: «Фрау-Тод».
Вдруг Саша схватил свой ППШ и, передернув затвор, начал орать, брызгая слюной:
— А-а-а, сволочи, гады. Ненавижу!
Он начал стрелять по лежащим телам поверженных врагов, не отпуская пальца от курка. Наверное, он выпустил половину диска. Пули вырывали клочья из маскхалатов и противно шлепались в тела убитых. Это была истерика. Лия ударила его по руке.
— Хватит…
— Что, врагов пожалела? — заорал он, закатывая глаза.
Похоже, что парень был совсем уже не в себе.
— Тебя, пожалела. Что прикажешь по этому поводу в донесении написать?
Он покрылся потом и пожал плечами, ясно понимая, что дальше ждет его встреча с «особистами» и штрафная рота.
Подбежала Вера с двумя бойцами.
— Как вы? Оба целы?
— Нормально всё.
— Это вы их?
— Да, вот нарвались. Похоже, что была разведгруппа.
— Что делать будем, уже совсем рассвело? Немцы, наверное, тоже стрельбу услышали, могут усилить наблюдение.
— Рискнём.
Они заняли позиции, как и договаривались. С крыши хорошо было видно: в низине, где был большой яблоневый сад, немцы начали собирать войска в кулак для контрудара. Было их не меньше двух батальонов. Подтянулись к ним откуда-то из-за деревни, что проглядывалась в тумане, четыре танка «Тигр» и одна самоходка «Фердинанд», несколько противотанковых пушек, прицепленных к грузовикам.
Донесение по рации, переданное в батальон, похоже, попало в нужные руки. Через полчаса советская артиллерия нанесла удар по низине. По разрывам от снарядов, было ясно, что ведет обстрел 155 мм — гаубичный дивизион, приданный полку.
Радист четко скорректировал огонь, и потери немцев от неожиданного обстрела были ужасны. В воздух летели кирпичи с землёй, куски деревьев и клочья человеческих тел. От разрыва фугасного снаряда вплотную к «Тигру», стоявшему на склоне, тот перевернулся на бок.
Пользуясь артналётом, снайперы вели прицельный огонь по убегавшим гитлеровцам. Расстояние было около восьмисот метров. Мешали еще разрывы снарядов и дым от горящей техники. Напарницы свою задачу выполнили, нужно было уходить.
Пока группа добиралась до своих, Вера сообщила, что теперь у нее на прикладе на одну зарубку стало больше. Под её выстрел попал старший офицер, который пытался остановить бегущих солдат. В донесении, не вдаваясь в подробности, Лия указала, что трех немцев они уничтожили с автоматчиком совместным огнем. Вскоре за действия в Гумбиннене ей вручили вторую медаль «За отвагу». А вот в снайперский счет этих гитлеровцев так и не засчитали.
Порядок существовал такой: снайперский счет это только то, что документально подтверждено. Враги, убитые в общей атаке, тебе не записываются, может это не твоя пуля оборвала жизнь противника. Уничтоженные совместным огнем тоже были не в счет.
Мы победили!
Через три дня советские войска взяли Инстербург. При этом погиб генерал Черняховский, которого оплакивал весь фронт. Позднее его именем назвали этот город. Потом были тяжелые бои за Мемель (ныне Клайпеда). Немцы всеми силами старались удержать этот порт. И днём и ночью через него шла их эвакуация в Германию.
А потом начались бои за взятие Кенигсберга. Об этом сейчас много написано в мемуарах маршалов. Мы видели, как по городу дней пять долбила наша осадная артиллерия главного калибра, а это 205 мм. Когда такое орудие стреляет, то от него в радиусе пятидесяти метров целых стекол не остается.
С утра 6 апреля в течение нескольких часов стреляли беспрерывно сотни орудий и велась штурмовка города авиацией. После этого наши войска пошли в атаку. Разрушения в городе были ужасные. Однако и укреплен он был так, как ни один город до этого. Каждое здание было крепостью.
Штурмовые группы продвигались буквально метр за метром. Очень много было убитых и раненых красноармейцев. Город был набит эсесовцами. А им терять было нечего, они даже своих простых солдат держали под прицелом, чтобы не вздумали сдаваться.
Огонь был плотным до такой степени, что по нескольку часов не было возможности подбирать раненых, пока штурмовая группа не уничтожала огневую точку. Здесь подруги впервые увидели, как действуют огнеметчики. Других способов выкурить немцев из мощных дотов не было. Идти в атаку за танками получалось плохо.
Фольксштурмовцы с фаустпатронами жгли наши танки почти в упор. Десятки их горели по всему городу. Так что у снайперов была теперь еще одна важная задача: кроме офицеров, в первую очередь выбивать фаустников.
Четверо суток для батальона и для Лии с Верой прошли в непрерывном бою. Лишь удавалось прикорнуть где-нибудь в углу подвала на телогрейке на час-другой, под разрывы снарядов, да на ходу съесть кусок хлеба с тушенкой. Наконец, битва завершилась. Кенигсберг сдался, все очаги сопротивления были подавлены.
Удивительно, но подруги–снайперы в том огненном аду остались живы. Только Вера была слегка контужена разрывом снаряда и двое суток почти ничего не слышала, иногда улыбаясь в ответ на вопросы. Конечно, снайперы только огнем метров за сто прикрывали штурмовую группу, но смерть ходила реально и рядом с ними.
В городе были большие запасы еды и спиртного. Подвалы некоторых фортов являлись хранилищами продовольствия. Город в осаде мог находиться на своих запасах, наверное, полгода. В некоторых подвалах частных домов были дубовые бочки с вином. Начался отдых, а с ним русская гульба.
По случаю победы, одиннадцатого апреля командование распорядилось накрыть столы и они ломились от еды и напитков. Произносили тосты, танцевали под патефон. Тогда Лия и познакомилась со своим будущим мужем, лейтенантом Виктором Гурьевым.
Через три дня полк, в котором служил её суженый, перекинули на штурм Земландского полуострова, где еще держала оборону недобитая немецкая группировка. Перед расставанием они обменялись адресами полевой почты и родителей. Поклялись друг друга любить вечно и писать регулярно, а на утро расстались.
После победы.
Лия осталась в Кенигсберге. Точнее их батальон вывели в деревню Мюленштайн в 12 км от него. Там она и встретила День Победы. Это была такая радость, которую трудно передать словами. В конце апреля им уже объявили, что женщин и старших возрастов мужчин из армии демобилизуют в первую очередь.
Очередь женщин-снайперов в их полку настала 15 июля. Выдали всем денежные аттестаты, выплатили деньги на дорогу и выдали сухой паек на трое суток. Лия с Верой попали в эшелон с демобилизованными солдатами, это были те, кому стукнуло за пятьдесят, а частью были комиссованные инвалиды.
В эшелоне встретились они еще с девятью девчонками из снайперской школы. От Вильнюса ехали уже не в теплушке, а в плацкартном вагоне и, конечно, объединились. Вспоминали учебу, подруг, которые погибли и тех, кто пока еще ждет демобилизации.
Начищали награды на обмундировании и строили планы на будущее. Жизнь казалась прекрасной, а все мелкие неудобства это же такая мелочь по сравнению с Победой в этой страшной войне. Возле Полоцка состав поставили на переформирование. У девчат появилось почти три часа свободного времени. Теперь можно было и по скверу с медалями на груди пройтись и зайти на привокзальный рынок.
Сухари и тушенка поднадоели уже. Хотелось картошечки сварить, а может и горячими пирожками разжиться. Зря, что ли им фронтовые деньги выдали? Сойдя с вагона, девчата разбрелись кто куда. Лия с Верой, а сними еще две девчонки, вскоре оказались на местном рынке, где под навесами на дощатых прилавках была разложена немудрящая снедь местных крестьян. Цены были не маленькие, но хотелось праздника для души.
Они купили вареной картошки в мундирах, соленых огурцов и свежей редиски. Потом не смогли отказаться от духмяных жареных пирожков с зеленым луком и яйцами, которые трясущимися руками накладывала им в обрывок оберточной бумаги старушка с коричневым морщинистым лицом. Завершило все покупка бутылки самогона.
Когда они, уложив все в вещевой мешок, собирались идти к поезду, в трех шагах от них остановились, слегка покачиваясь, две женщины возраст, которых трудно было сразу определить. Однако вряд ли им было хотя бы по сорок лет. Одна из них насмешливо кивнув головой в их сторону, подбоченясь запела во весь голос на частушечный манер:
А вот четыре ППЖ
При медалях все уже,
Как увидят мужика,
Уведут наверняка.
Народ на рынке начал оборачиваться в их сторону и прислушиваться к тому, что происходит. Откуда-то появилась стайка мальчишек, которые предвкушали будущее развлечение. Вторая женщина, видно подруга первой, взяв за концы свой пестрый платок, прошлась по кругу, подхватив тему:
Ишь — ты, поди, ж ты
Что ты говоришь, ты.
Как увидят мужика,
Уведут наверняка.
И завела сама еще громче первой:
Гляньте — Ваня инвалид,
С кепкой он без ног сидит.
Кому за бой дают звезду,
Кому за сладкую ...
И повторила, пройдясь перед фронтовичками, свой скабрезный припев. Подошедший народ стал переглядываться и перешептываться, а кто откровенно захохотал. Лия готова была сквозь землю провалиться. Таня, что была из Порхова, стояла рядом с ней пунцовая от стыда.
И вдруг на исполнительницу бросилась Вера. Схватив её цветастый платок, она одним движением захлестнула им шею исполнительницы и затянула так, что женщина, рухнув на колени, захрипела, закатывая глаза. Вера, нагнувшись над ней, громко произнесла, глядя ей в лицо,
— Ах ты, подстилка немецкая! Ещё слово вякнешь, удавлю, как кошку шелудивую.
Из толпы послышалось.
— Да, что она делает? Ведь впрямь задушит.
Нетрезвая подруга поверженной обидчицы, несколько баб из рыночных торговок посмелее, а с ними и трое мужиков надвинулось на фронтовичек.
— Что ж вы на добрых людей кидаетесь? Мы вам сейчас юбки то позадираем…
Вера, отпустив свою жертву, выхватила из кармана юбки никелированный пистолет с перламутровой рукояткой, подаренный ей полковником в день отъезда.
— А ну, назад все. Перестреляю как цыплят.
— Господи! Милая, опомнись! Кого ты стрелять то собралась? — раздался дребезжащий голос той старухи, что пирожки им продала. — Нюрку, что ли? Так она три года от партизан сведения передавала, через фронт два раза ходила, а сколько со смертью в обнимку была и не упомнишь. А медалей у ней нету. Не дали. Мужа у ней еще в сорок первом убили, но в подстилках она не была. Или Ленку? Так это дочка моя. Тоже мужа не дождалась. Он себе на фронте другую нашел. Выпили девки малость, вот обида в них и заговорила.
— Ладно, забудем. Не мы первые начали.
Вера убрала пистолет в карман.
— Не поминайте лихом. Мы на фронте тоже не цветочки собирали.
Толпа расступилась и девчата, молча, пошли к эшелону. Уже в вагоне Вера задумчиво произнесла,
— Да, девчонки, похоже не все нам будут рады и не одни праздники нас впереди ожидают. — Потом посмотрела на подругу и подмигнула ей, — что скисла Лийка? Не дрейфь, прорвемся.
Так с разговорами о предстоящей гражданской жизни и доехали до Москвы. Там подругам пришлось расстаться. Одна поехала в свою Архангельскую область, другая в Саранск, да и остальные кто куда.
Письма от Виктора приходили все реже. А в октябре пришло письмо, в котором он позвал ее на Дальний Восток. Оказывается, его полк воевал с японцами. Ему присвоили звание старшего лейтенанта и оставили служить в Советской Армии. Конечно же, она не раздумывая, поехала к Виктору в Благовещенск, там и поженились. Потом его отправили на войну в Корею, а после перемирия перевели в Южно-Сахалинск. Лия, вскоре, как и мечтала в детстве, стала учителем географии.
Эпилог
В середине восьмидесятых, после выхода Виктора в отставку, супруги Гурьевы перебрались на его Родину в Днепропетровск. Вскоре началась перестройка, возможностей общаться стало много меньше.
Порядки в «самостийной незалежной Украйне» были уже не те, что при Советском Союзе.
Конечно Днепропетровск не Западная Украина, но уже и там стало не стыдно заявлять, бывшим «власовцам» или «бандеровцам», о том, что они воевали против Красной Армии.
Лию с каждым годом все реже, приглашали на встречи со школьниками. Слушать её приходило теперь немного ребят. Война для них представлялась очередным триллером голливудского производства.
Однажды в мае 2007 года, после встречи она задержалась в учительской, где ей старые учителя вручили цветы, и шла по коридору школы. Возле гардероба она услышала, как мальчишка лет двенадцати очень громко говорил по мобильному телефону своему товарищу: «Прикинь, у нас сейчас в школе одна бабулька выступала, вся в медалях пришла. Так она оказывается киллером была классным, а с виду и не подумаешь. Она семнадцать немцев укокошила. Если бы сейчас она так по заказу поработала, озолотилась бы, а ей только медалей надавали и всё».
У нее от этих слов заколотилось сердце и застучало в висках. По дороге домой Лие Ивановне стало дурно. Две какие-то незнакомые женщины помогли ей дойти до квартиры.
От переживаний она слегла и через три дня её не стало. За гробом шли немногочисленные родственники, несли за ней на подушечке и ее медали: две «За отвагу», а еще: «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга» и «За победу над Германией», а потом еще орден «Отечественная война» и восемь других медалей.
Так закончила свой жизненный путь снайпер Лия, которая девчонкой ушла на фронт Родину защищать. Вечная ей память!" Евгений Пекки, Июнь 2012 г. Карелия. Петрозаводск.
