Собачий приют меж Академгородком и лесом видел на своём сверхнапряжённом веку немыслимые для более знакомых людям сфер контрасты высочайшего благородства и бездонной низости, тихого героизма и вопиющего малодушия, самоотверженного труда и праздного глумления.
В ночь на 23 декабря 2010 года приют сгорел вместе с собаками, битком набитыми в его закрытые помещения. Собаки выли и визжали от боли, а не сразу вызванные пожарники поливали соседний с приютом никому не нужный сарай соседнего учреждения.
В других городах похожие пожары при расследовании оказывались поджогами. По этому пожару серьезного следствия не вели.
Уместно хотя бы после всего вспомнить поучительные моменты этой истории.
Всё ли предусмотрели те, кто, отмежевавшись от первых приютских попечителей, взялись опекать приют? И как отбирали сторожа? При нём, живом, некому оказалось даже вовремя раскрыть двери для собак. А дверей – выходов было целых 4 на 3 стороны одноэтажного дома. И вольерные двери в нескольких шагах от выходов, и не могли они все сразу блокироваться огнём.
Жажда приюта
…И вид у щенка понурый, и движения подсказывают: не погулять пустили питомца. И не ждет его уютный дом после долгой прогулки.
…Бедняцки одетый человек погладил щенка, покормил из пакетика, что с какого-то момента жизни всегда брал с собой для таких встреч. Думал: получит зверек передышку от голода, в следующий раз еще откуда-нибудь перепадет.
А щенок так обрадовался людскому участию, что ушли сомнения: давно не ласкали его добрые руки. Человек ещё подумал. Веревочку отвязал, что была на щенячьей шее. Пусть хоть она не цепляется за кусты, не мешает щенку свою долю искать. А сам поспешил дальше. Много надо суетиться простому россиянину, чтобы как собака не сдохнуть и своим родным не позволить.
Но щенок пошёл за человеком. И отставать никакими судьбами не хочет.
Взять его к себе - никакой возможности. Квартира давно переполнена. Позволить ему дойти до подъезда – он и останется там. И у соседей ещё один повод появится для травли зверолюбивого жильца.
А в глазах у щенка такие любовь и доверие, что сердце сжалось у человека. Такой контраст с людскими встречами, где столько изначального холода, гордыни, подозрения и коварства.
Человек машет на щенка руками, топает ногой, резкими выкриками гонит его. А тот приотстанет с недоуменным видом: чем он мог так провиниться? И снова плетётся за странным другом. Всем нутром понимает скотина, всем тысячелетним знанием человека чувствует, что не враг перед ней, что жалеет ее по-настоящему, хоть и ужасно дергается по непонятной собачьему уму причине.
А человек стал комья земли бросать, чтобы разбивались они перед щенком. И палкой хлестал по земле, только бы щенка не задеть. И кричал таким злым голосом, что сам себе верил: никакой он не друг щенку.
Тогда всё перевернулось в щенячьем мозгу. И трагической безысходностью перекрылись потрясающе выразительные глаза.
Отстал щенок. И человек поплелся прочь, как побитая собака. Пошёл, сжимаясь от стыда, проклиная свою нищету и ничтожество. Никогда он больше не видел того щенка, хоть и бродил много раз по этим местам в ошалелом раскаянии.
Ещё хуже тем изгоям, кто вообще ни умеет ни просить, ни искать, ни бороться.
…Лежит в снегу большой белый щенок. Так давно он тут, что в яме из растопленного им снега почти скрылся. А теперь и позу изменить – проблема. Пока свернут калачиком – ещё терпимо. А раскроется, встанет – сразу пронзит его звериный холод.
По беспородью своему, щенок, видно из крупных. Такого и в автобусе увезти, и прокормить не просто.
А взгляд абсолютно детский, беспомощный. Послушно ждёт, когда, наконец, хозяин вернет его домой из этого чужого и страшного места. Невдомек щенку, что предал и никогда не придёт за ним тот единственный, кого он знал, в кого верил, как в Бога. Всё смотрит глупый и верный щенок с мольбой и надеждой на идущих то ближе, то дальше людей.
А люди идут и идут мимо. Чужие как волки. Равнодушные, как смерть.
...Увидя в конце 90-х листок об учредительном собрании первого в Академгородке зоозащитного общества, я, борясь с врождённой нелюдимостью, решил встретиться с единомышленниками, чтобы сделать что-то для недопущения более таких дико беспомощных ситуаций, как описаны выше, когда я малодушно уходил от встрченных мучеников, в надежде на их спасение кем-то более состоятельным и не раздавленным массой уже взятых домой изгоев.
В подвальной комнатке института собралось всего человек пять представительниц самого малочисленного из меньшинств, сполна чувствущего звериную боль.
Самая пассионарная из них, Людмила Евгеньевна, с энтузиазмом втащила меня в коллектив, почитаемый мной за святых, и сделала одним из активистов до его разгрома в 2003-м, когда районный глава А,А,Гордиенко и распорядитель земли В,К,Шумный передали приют от общества его строителей новоиспечённому обществу его булущих могильщиков.
Надежда рождалась первой
Летом 1998 года Институт цитологии и генетики, подвигнутый подписями полутора сот остепенённых учёных, отдал под место для приюта пятачок на опушке, не вхожий ни в какие собственные планы. Там был полурастащенный остов дощато-насыпной избушки без пола, дверей и окон, с проседающим потолком.
К избе примыкали куда более жалкие останки стен бывшего не институтского сарая. Крыша уехала к тем, у кого она от жалости не поедет. Руины гармонично дополняла свалка.
Сначала думали восстановить только насыпную избушку. Построить нечто большее побудила разборка сносимого в городке барака. С него уже дачники забрали всё, что легко снять. Остался разносортный скелет и намертво сбитые, не транспортабельные щиты. Всё в неисчислимых гвоздях и крепкой штукатурке.
Хоть разбейся в доску, а не разбитых досок скоро не наковыряешь.
Кто – речьми, а кто – плечми
Энтузиастов оказалось мало. В основном это были Людмила Евгеньевна Синопли и её муж Ефим Теплицкий.
Муж каждый день спешил к бараку, едва управясь со своей компьютерной службой. Тут уже с топором и выдергой орудовали его жена и я, освободясь каждый от своего домашнего бедлама. Дома на Людмиле, как и на мне, висели по полтора десятка спасённых с улицы собак и кошек.
Разбирали недели три. По выходным к нам присоединялись Инна Рейзвих, Евгений Миронченко, И.Е. Никулин, В.В. Синицын.
Самые изматывающие темпы – при погрузке. Надо не задерживать скучающего поодаль шофера – калымщика. Людмила Евгеньевна таскала толстые брусья наравне с мужиками, тяжело ступая между обломками и ямами. Её напарник, стараясь перехватить бревно ближе к центру тяжести, думал, что наверно вот так, тяжело и терпеливо шагали на исходе большой войны запряжённые в плуг женщины, когда не оставалось в деревне коней и здоровых мужиков.
Всего на место будущего приюта привезли 8 грузовиков досок, каркасов и брусьев. Одну машину у доброго Ефима выпросила ушлая вахтёрша ИЦиГа. Когда через 3 года в приют пришли опекаемые властями вандалы, эта вахтёрша пальцем не шевельнула, чтобы защитить его от поругания…
Оставалось строить. Строить – не ломать. Нужны плотники, каменщики. Притом нужны кряду 3-4 мужика – водружать тяжеленные балки перекрытий.
К осени стало ясно, что строителей на общественных началах не будет. А Ефиму предстояло уезжать в безнадёжно далёкий город Холон. Там жила и нуждалась в сыновнем пригляде его тяжело больная мать.
Поняли Ефим с Людмилой: уедут они, не построив приют – и останется гнить на земле тяжко добытый стройматериал. Семья решила до отъезда построить и дать собачьему дому всё, чтобы вошёл он в надёжную жизнь.
Ефим не был бедняком – содержал компьютерный зал. Но устаревшее «железо» требовало обновления. И деньги Ефим откладывал на него. Теперь он ухнул их на стройку.
Нанял профессионалов – Ю.С. Негонова, Ю.Ю.Бронтерюка, В. Петрова. Разборочного материала хватало лишь на половину дома. Остальной Ефиму пришлось покупать по коммерческой цене.
Ефим и его жена вкалывали по-чёрному от первого гвоздя до последней загвоздки в надёжной эксплуатации построенного. Ефим совмещал функции прораба, рабочего, извозчика, снабженца и спонсора.
Наёмные брали отгулы. Теплицкие выходных не знали.
Когда над бывшими руинами возникли очертания дома, стали приходить и бесплатные помощники. Здесь были А.П. Марчук, Е.П. Миронченко, И.И. Рейзвих, О.Синицына, Г.И. Третьякова с мужем. Л.И. Дюрягин сложил первую печку. Вторую – А.Е. Колесов. В.Ф. Лось сделал первую электропроводку.
Общая площадь построенного составила около 180 кв. м. С самого начала позаботились о карантинных изоляторах и отделении с отдельным выходом.
Теплицкие укрепляли приют до самого отъезда, отдали ему всё потребное из своей квартиры, спасали его весной от паводка, организовали первые прививки от бешенства. Семья дважды сдавала обратно билеты на самолёт, когда внезапно возникшая проблема требовала ответственного решения.
Пришлось оформлять и своё общество, чтобы узаконить продолжение стройки. Председательница оформленного годом раньше Общества защиты животных невзлюбила Людмилу Евгеньевну, и убрала её из учредительского списка, когда сдавала его в Управление юстиции.
Новое общество назвали - «Сибирское благотворительное общество помощи животным» («СОЖ»). Позже в Управлении юстиции велели убрать слово «Сибирское». Вы, мол, не представляете всей Сибири. Назвались – «Кров».
Председательницу ОЗЖ тогда не волновала и стройка. Пока безотказные «негры», не видя света вокруг, вкалывали в ею же выбитом месте, она продолжала ходить по инстанциям, прося готовый дом. И районное начальство (при главе В.В. Генералове) предоставило ей бревенчатый особнячок в Нижней Ельцовке с водопроводом и канализацией.
На полноценный приют в доме и дворике не хватало места. И глава ОЗЖ устроила там тоже очень нужный пункт льготной стерилизации.
Позже она признала важность построенного приюта, отсылала туда отказных животных, напоминала, что её пункт – не приют.
А пока «больше всех надо» оказалось Ефиму и Людмиле. Их бросили, но они не бросили начатого.
Они знали, что уедут, может быть навсегда. Но они строили дом для ничьих собак, словно строили для своих близких.
Вослед их подвигу звучал немыслимо нелепый компромат. Но они двигали общее начинание, будто им слышались фанфары и литавры.
Поток брошенных собак хлынул в приют задолго до полного обустройства.
Вет. врач, приглашённый для прививок, удивился добротно сделанным помещениям и порядку. Пошутил: «Наверно здесь были графские развалины».
Развалины были обыкновенными, графской – честь первых приютчиков.
22 июня 1999 г. Теплицкие выехали в Холон, отдав Академгородку всё, кроме 20 кг. ручного багажа и пса, не согласного оставаться с другими.
Цена приюта
Через 3 года скончался обескровленный и обезглавленный компьютерный зал, не уделив хозяину и выручки за металлолом. Уезжая, Ефим отдал и технику, и доход сотрудникам, надеясь, что они будут помогать приюту. В этих же целях он оставил верную Тойоту. И она погибла для хозяина.
Поглощённые собачьим домом, Теплицкие абы как распорядились собственным жильём. И их двухкомнатная квартира ушла за 300 тыс. рублей.
Пропал без вести заброшенный домик Ефима в далёком селе Чащино.
Но тяжелее материальных потерь оказался неожиданный компромат, со вкусом сочинённый и азартно разнесённый в завершение памяти об уехавших чудаках.
Много отдали Ефим и Людмила. Последняя фактически отдала России даже свою пенсию, на которую вышла с 2006 года. Просто не стала посылать документы в пенсионный фонд.
После трагедии 23 декабря 2010 г. Людмила так и не восстановила нормальное состояние. 22 марта 2012-го она умерла, затравив себя медикаментами против депрессии, вначале выписанными не особо ответственным врачом, и затем добившими её волю к жизни.
Много отдал и Александр Крымко, когда пришёл на помощь в погромном для приюта 2003 году. И с этим нравственным великаном поступили по-свински.
Большой энтузиазм порождала большая мечта. Основатели надеялись: голос тех, кто много сделал и многое продумал, услышат власти, решающие судьбу животных, а поддержка властей подвигнет лучшую часть населения к лучшей защите животных на местах…
Настоящие люди
С 1999-го приют развивался в продолжение мощного импульса основателей.
В организационных делах помогали Н.В. Грунтенко, А.В. Кушнир, П.П. Литовка, Е.А. Недосекина (ныне Ощепкова Е.А.), Н.П. Немчанинова, Л.С. Пархоменко, А.А. и Т.В. Поветьевы, В.С. Столяров, И.И. Рейзвих.
Обустройство, кормление, уборку, лечение, стерилизацию, прививки, прогулки, приручение, передачу, проверку судьбы и спасение животных осуществляли, каждый по своим возможностям, очень разные, но по-настоящему добрые люди. Они сотрудничали, спорили, иногда по-семейному ссорились, неумело притирались угловатыми характерами или оставались со своими причудами, но делали общее дело, объединённые состраданием и сознанием долга перед кинутыми, остро чувствующими, но не очень разумными душами.
Старая учительница музыки Рената Чернышенко, безоглядно щедрая к людям и всему живому, подолгу нянчилась с самыми забитыми и несчастными животинами, старалась одарить их всеми доступными радостями.
Более сдержанная и прагматичная Галина Ищенко методично вела в приюте круг очерченных для себя функций.
Простодушный здоровяк Сергей Денисенко каждый выходной приезжал для приютских работ из дальнего Левобережья.
Антонина Смирнова, немного замкнутая, аккуратная во всём, будь то физическая или бумажная работа, или данное кому обещание, не оставляла голодной ни одну животину в приюте и у себя во дворе. А сама настолько бедная, что по городку ходила пешком за пять автобусных остановок.
Людмила Останина, сотрудница фармо-фирмы, не ленилась выгуливать и обихаживать приютских собак, хоть и дома у самой десять подобранных кошек.
Наталья Фомичёва заботливо обустраивала внутренние покои.
Елена Деева, Наталья Филатова и Галина Яценко следили за ветеринарным благополучием.
Инна Рейзвих участвовала во всех делах, возила собак и грузы на своей легковушке, ночевала с собаками в ветбольнице, когда требовались трудоёмкие процедуры вроде капельных инъекций, героически выручала животных, оплошно отданных новым жестоким владельцам. И родных подключила к приютским делам – отца Ивана с его сварочным аппаратом, и деда, когда жив был печник Леонид Иванович.
Приходилось содержать и наёмного работника.
Деньги на приютские расходы вносили в те годы Е.А. Селезнёва, Р.П. Чернышенко, Е.А. Слесарева, Е.С. Беляева, Г.Ф. Симонова, Н.С. Белоусов, М.В. Лаврентьева, Е.С. Макаревич, Г. Чирикова, Игорь и Лариса Скоробогатовы, В.М. и Н.Ю. Тормышевы, С.П. Рожнова, Ю.В. Мерекин, А.Л.Маркель, Е.Г. Шапиро, Г.В. Станкевич, Н.Г. Чукаева, Н.А Колесникова, С.В. Спицина, М.В. Гущина, О.А. Черенкова, П.В. Карповская, А.Г. Музыченко, Д.Соловов, Ильина, не назвавшая других данных; директор Сибакадемстройнедвижимости О.А. Шелеповская…
Особой чистотой души и щедростью вошёл в историю приюта Александр Григорьевич Крымко генеральный директор ОАО «АТОН».
Помогали и предприятия – Парнас-М, Агронаука. В первых друзьях был ИЦиГ до его внезапного поворота
Протеже властей
Ответ властей на удивительно самоотверженный народный почин оказался ещё более удивительным и крутым. Райадминистрация и зависимые от неё структуры нанесли прицельные удары, в завершение которых приют был приговорён к смерти, а общество его создателей СОЖ - Кров отстранено от зоозащитных дел.
Само это общество не могло ничем компрометировать приют. Оно слишком много в него вложило, поэтому берегло его доброе имя.
Но вскоре в приюте стали хозяйничать недобрые люди, которых, однако, райадминистрация и милиция велели считать лучшими зоозащитниками. А с мая по октябрь 2003 г. приют вообще был закрыт для тех, кто его строил и отвечал за него по договору с ИЦиГом. Закрыт примитивно – путём смены охраны и замка.
Приютом и охраной командовали бой-бабы, нигде не состоящие и не годные ни в какое приличное общество. Объективность этой оценки подтвердили вполне независимые ОЗЖ и СОЖ.
Но власти выдавали своих протеже за лучших общественников так же упрямо, как жулики-портные выдавали голого короля за одетого в лучшее платье.
За время хозяйничанья в чужом доме фавориты властей уничтожили журналы регистрации животных, украли имущество, превратили карантинные вольеры в свалки, не давали стерилизовать собак и выпроваживали их, вместо специальных выгулов, на институтские плантации.
Кормить худо-бедно кормили, тем более что без комплексов собирали деньги по чужим ведомостям и просто так. Хватало и на двух рабочих. Деталей никто не знает: ведомостей с записями они не показывали.
Одним из результатов захвата дома стала невозможность использования денег от А.Г. Крымко, уже перечисленных на счёт Крова и предназначенных на строительное укрепление приюта. Оккупантам его укрепление было не нужно. А законно использовать деньги на что-либо другое они не могли. Организация отчитывалась о деньгах по документам. А у захватчиков не было ни документов, ни организации.
Невозможно было выполнить и просьбу самого А.Г. Крымко. Он просил спасти выводок совершенно диких собак, выросший на будущей стройплощадке «Атона». Трудность поимки этих собак была ничто по сравнению с главной проблемой: захватчики приюта отказались их принимать.
По закону, даже одночасовое хозяйничанье посторонних в чужом доме против воли хозяев влечёт их выдворение милицией, а при повторном вторжении – штраф и арест.
Но милиция, вместо применения к людям с улицы хотя бы статьи 19.1 АК «О самоуправстве», применяла наручники против того, кто, отвечая за объект по договору, пытался его защитить.
Лучшая сотрудница юротдела Райадминистрации Т.И. Швецова старалась привлечь милицию на правую сторону. Вскоре Татьяну Ивановну уволили.
Замдиректора ИЦиГа А.В. Кушнир честнее всех отнёсся к договору с Кровом и самоотверженно пытался защитить законность. Вскоре после этого его сняли.
Гендиректор Атона послал директору ИЦиГа письмо, где была мысль: милиция не спешит откликаться на просьбы арендаторов, так как не уверена в позиции арендодателя. И была просьба эту позицию высказать. Письмо специальным рейсом привёз очень представительный седой сотрудник Атона.
Но ранее почитаемый приютчиками чуть не за святого академик В.К. Шумный поступил с гонцом Крымко так низко, как это возможно только в презираемой «собачьей» сфере. Он его просто не пустил, не сказал ни слова, письмо не взял в руки.
Договор – с одними, дела – с другими
С подписантом арендного договора от Крова директор ИЦиГа за всю историю имел всего две пятиминутные беседы ещё до конфликта. После пространных бесед с захватчиками приюта В.К. Шумный вообще не пожелал говорить с арендатором. А решения по приюту принимал на узкой встрече с Главой райадминистрации. Эти двое даже не оповещали представителя Крова, а пригласили по собственному выбору одного формального члена, который не владел информацией и не был уполномочен отвечать за Общество.
По просочившимся намёкам из Райадминистрации и невольным оговоркам захватчиков, идея захвата отражала интерес Главы района иметь более удобных партнёров по общественным делам. Сразу убрать Кров не было вразумительных оснований. Сначала надо было его опорочить. Выгнав его на всё лето 2003-го, захватчики довели и без того напряжённую санитарную ситуацию на приюте до такого вида, который приглашённая в конце срока ветсанкомиссия признала недопустимым. По этому случаю пустили в дом официально ответственного, показали на него пальцем, но открыть рот, а тем более – папку со свидетельствами не дали.
Легко предвиделся и результат бесконечного, провокационного пускания собак на растениеводческие грядки.
Параллельно с этим, провокаторы, не дожидаясь, пока их жертвы пожалуются на них, сами направили во все мыслимые инстанции такой густой компромат, что забили все воспринимающие ёмкости в мозгах простых и чиновных людей. После этого возобладала другая установка: «Стоп. Надоело. Тема закрыта. А кто будет что-то опровергать - сутяжник».
Между тем ИЦиГ не спешил подписывать договор ответственности с новым обществом, потому что подписывать было не с кем. Захватчики, чувствуя твёрдую поддержку властей, не спешили с собственным оформлением.
С конца октября 2003г. людей Крова тоже стали пускать в приют, но лишь в качестве рабочей скотины.
Хозяйничали и определяли моральный климат всё те же протеже Райадминистрации. Климат определялся матом, рукоприкладством, плевками в лицо.
Уже почти никто не решался приходить и помогать мне в работе. А я не мог совсем уйти, будучи связан подписью на договоре с ИЦиГом, долгом перед А.Г. Крымко и не доведённым до всех санитарных норм приютом.
Предстояло укреплять приют, чтобы уберечь от закрытия. Заключил договор подряда с фирмой «ПластСибТ».
Отремонтировали крышу. Усилили вольеры. Прорезали ещё окно, добавили печку. Отгородили внутри приютского зала две комнатки ветпункта.
Захватчики, пока отсутствовал прораб, уговорили рабочих сделать отгородку теснее проектной. Случалось, ломали построенное. И после каждого их посещения приходилось, вместо другой работы, подолгу собирать собак, беспечно или провокационно выпускаемых ими из приютской ограды на запрещённый двор.
Не сразу нашли доступный по цене материал и рабочих для самой важной части – водопровода и канализации. Заказали стандартный комплект выгреба. Но не все детали оказались у завода в наличии. Пока их обещали, пришёл мороз, мёрзлую землю мог не взять экскаватор.
Я ломом долбил замёрзшую корку, чтобы, как придут детали, звать экскаватор. Потом и лом оказался слаб. Пришлось заказать сварщику стальную кайлу. Занесённая над головой, она с гораздо большей скоростью ударяет о мерзлоту. И куски удобнее ей отковыривать.
Но комплект оснастки пришёл только на следующее лето. Договорились о транспорте, кране, экскаваторе. Все инстанции, кроме ИЦиГа, подписали бумагу о подключении к воде.
В этот момент ИЦиГ внезапно запретил вести земляные работы и объявил о решении закрыть приют. Говорят, на закрытой для представителя Крова встрече Глава района убедил директора ИЦиГа, что скоро в районе откроют муниципальный приют, и общественный будет не нужен.
В конце концов, ПластСибу пришлось с убытками сдавать купленное оборудование обратно на завод.
"Невмешательство" по-советски
К тому времени захватчики приюта, наконец, оформили собственную организацию «Живой мир Академгородка». И ещё до высыхания их чернил Глава Советского района А.А. Гордиенко письмом от 02.08.04г. попросил В.К.Шумного передать им дом уже официально. Их патрон поставил им в заслугу их преступление. Когда они в 2003 году хулигански выгнали официальных попечителей и самоуправно распоряжались захваченным домом, Глава объяснил, мол всё это время «Кров» не выполнял своих обязанностей, а приют содержался нынешним «Живым миром», значит ему и надо его доверить.
До этого на все просьбы двух общественных организаций, «ОЗЖ» и «Крова», помочь освободить приют от хулиганов, Гордиенко отвечал, что не видит способа вмешиваться. Оказалось, для вмешательства большому начальнику достаточно попросить меньшего.
«Живой мир» жил недолго. После завершения им его грязной роли он был отозван за кулисы лёгким манием той же руки, которая до этого поддерживала его вопреки закону, договору и совести. Его просто неудобно было держать дальше, когда две его ведущие деятельницы скотски перегрызлись из-за сокрытия друг от друга «личных» спонсоров.
Позже Глава района приметил в кабинетных беседах двух более цивилизованных партнёрш. Они отобрали ещё кого-то из близких и учредили новую приютскую организацию «Право животных на жизнь». И Глава своим ненавязчивым словом уведомил руководство ИЦиГа, что теперь за приют вместо «Живого мира» будет отвечать «Право животных».
Слово справного начальника сильнее подвига простолюдина.
Когда же своего слова начальник сказать не хочет ввиду его явной неправоты, он темнит, уклоняется так же эффективно, как и всё, что делает.
Блестящую технику уклонения показало и милицейское начальство, когда его просили снять блокаду приюта в 2003году.
Юридически вопрос был прост. Тем более - для юротдела Райадминистрации. Но последняя ссылалась на позицию милиции, которую сама же контролирует.
К милиции разные заявители от потерпевшей стороны обращались трижды. Милиция, всякий раз выжидая месячный срок, высылала такой ответ, абсурдность которого видна первокласснику.
Не в пример этому, по просьбе захватчиков милиционеры мчались с наручниками, хватали официально ответственного за приют на месте работы, блокировали попытку сообщить об этом по телефону, увозили в другой раз из дома в 12 ночи, допрашивали без протокола в милицейском подвале, играя дубинкой, внушали мысль о ничтожестве того, кто удалён из приюта, и порядочности того, кто пришёл. Намекали о сомнительности видов клиента не только на приют, но и на собственное, слишком просторное жильё.
В милиции заведены ежемесячные дни приёма граждан по любым вопросам у начальника РУВД. Очередей не было. Но за все времена С.В. Волков не согласился и на минутную встречу с приютчиком. Велел передать, что таких вопросов не касается. Это притом, что на двух вопиюще противоречащих фактам ответах из милиции его подписи.
Прослушка и заглушка
Узнать, кому и по каким вопросам легче попасть на приём к начальнику РУВД, довелось из записей перехвата телефонных разговоров, которые вели бандиты - охотники на чужое жильё. Перехваты вёл отдел ГУВД под названием "Отдел раскрытия квалифицированных убийств"
.Подробнее ту историю я записал отдельно, а здесь только кусочек касающийся роли начальника РУВД.
Дело было так:
Успех расправы над Кровом, подходящая позиция Главы района, смерть моих родных и одинокое проживание убедили главу РУВД, что о моей судьбе никто волноваться не будет.
Охотники на чужое жильё, как нечаянно выдали они сами, пользовались наводкой милиции.
!5 мая 2005-го в 11 вечера два крупных мужика схватили меня у подъезда, ткнули электрошоком, отобрали ключ от квартиры. Затолкали в машину. Привезли в зарешеченное помещение, оставили под охраной.
Заставляли подписать дарственную на квартиру. До этого не дошло, но позже аферисты сами подделали подпись.
Использовать такую фальшивку можно только после убийства хозяина квартиры. Оставаясь живым, он привлёк бы почерковедческую экспертизу. А она оказалась на высоте.
Но бандитам было нужно время – сначала убедиться, что меня не ищут или не знают, где искать, затем организовать «естественную» смерть.
Главарь, желая подавить волю и надежду пленника, выдал аргумент, который мог выдать только человеку, отправляемому вместе с этой тайной в могилу: «Милиция тебе не поможет. Она сама тебя пасла. Она тебя и сдала».
Выбраться живым всё-таки удалось благодаря случайности, друзьям и отделу ГУВД, вполне отличному от той милиции, за которую ручался главарь.
Отдел раскрытия квалифицированных убийств ещё до этой авантюры отслеживал необъятную преступную группировку, включающую воров, охранников, чёрных риэлторов, убийц, врачей, нотариусов… Велось прослушивание телефонных разговоров отъявленных, но скользких бандитов.
Интересные разговоры между криминальными авторитетами Л.П.Дербеко. и С.Е.Реутовым. велись, когда они только что узнали о провале авантюры и обсуждали выход.
Д – Приедешь, но смотри, чтобы «хвостов» за тобой не было.
Р – Да какие хвосты? У меня же со структурами очень хорошие отношения вплоть до начальников.
Д – и в прокуратуре, и в ментуре узнай всё досконально – как и на какой стадии крутится это дело.
Р – прокуратура в РУВД передала, там никто заниматься не будет… Я сегодня с начальником РУВД серьёзно разговаривал. Долго, наверно часа полтора. Он мне сказал, что всё нормально. Мы этот вопрос закроем».
В районных «структурах» еще не знали о прослушке и закрывали «вопрос» по схеме из цитированной беседы.
Когда спасатели, узнав о моём местонахождении, сунулись в РУВД, там холодно предложили бросить заявление в ящичек у дежурной части. Через месяц можно узнать результат.
А пленник в любой день мог быть приведён в такое состояние, что больше ничего бы не рассказал.
Из прокуратуры отослали обратно к милиции: срок не прошёл, и убийства нет.
Но активная спасительница Г.И. Третьякова уже на другой день беседовала с оперативниками ГУВД, и те отреагировали мгновенно. Банда была им известна.
Следствие и суд прошли в этом же, Советском районе. Относительно дружеской беседы главаря с начальником РУВД следователь деликатно спросил господина Реутова: «Как быть? Такие связи выдали…»
«Это я сочинял» - снисходительно объяснил глава группировки.
Так что за начальника РУВД можно не тревожиться. У него нет проблем.
В 2009 году вовсе не старый С.В.Волков ушёл на пенсию в почёте и довольстве.
Версии мотивов
Речь не о мотивах охотников на людское жильё. Они на поверхности.
Глубже вопрос: зачем районная власть, задолго до того, как узаконила своих протеже, так твёрдо поддерживала не состоящих в зоозащитной организации захватчиков приюта, которые не давали его укреплять, отшатнули от него добрых людей, и в конце концов стали его могильщиками?
Мотивы властей надо представлять хотя бы гипотетически. Иначе видимая абсурдность поступков оставляет логический тупик, даже отдалённо не ведущий к пониманию жизненных реалий.
Первая из слышанных гипотез сама по себе ничего не объясняет. Мол, захватчики просто ближе властям и лучше могли себя подать. Правда, одна из захватчиц – жена близкого райадминистрации архитектора. Вторая – родственница бывшего областного партсекретаря. Третья – виртуоз правовых лазеек. Например, спасла от суда сына, попавшего в участники группового изнасилования…
Следующую гипотезу не будем оценивать на относительную значимость. Но процитируем ключевую фразу, брошенную одной из погромщиц на общей встрече во дворе перед приютом 21.09.03г.
Там были люди Крова, его рабочие, так же не пускаемые в приют, и захватчицы. А завхоз ИЦиГа В.Ф. Чайка даже попытался сменить замок на дверях приюта. Но и его грубо оттолкнули женщины, опекаемые, как потом оказалось, Главой района. И хозяин территории, крупный мужик В.Ф.Чайка отступил, не считая приличным драться с бабами.
Ключевая фраза прозвучала в торжествующей уверенности, что за спиной погромщиц стоит некто, куда более влиятельный, чем зав Чайка, зам Кушнир, законные арендаторы и сам закон. Эта фраза вошла в протокол встречи.
Эта фраза такова: «Израиля здесь не будет!»
А объяснение такое: Организация, сохранившая уважение к создателю приюта, и не скрывающая его заслуг, рушит очень нужный кому-то негативный образ еврейской нации. «Флагман - …не еврей, чтоб вы знали» - такой комплимент себе от подходящего друга принял фактический официоз Райадминистрации «Навигатор» (16 дек.2005 г., стр.7). Значит кто еврей – вон из флагманов?
Можно спросить: так ли велико было подвижничество основателей приюта, чтобы вообще как-то реагировать – поддержкой или погромом? Уместно сравнить со знакомыми примерами.
90 лет назад бригада локомотивного депо бесплатно отремонтировала срочно нужные паровозы. Резонанс «великого почина» все знают.
Те герои хорошо поработали одну субботу. А Ефим и Людмила в таком темпе бесплатно работали всё лето и осень 1998 года, половину 99-го, не считая множества менее заметных, но добрых дел на протяжении жизни.
Тот же знак имеет и разница в уровнях жертвенности между раскрученными и раздавленными героями.
Полвека назад Валентина Гаганова временно потеряла в зарплате, перейдя из передовой бригады в отстающую. А Ефим и Людмила вольно и невольно пожертвовали ради приюта всем своим состоянием.
Таким образом, при адекватной реакции, приютский почин имел более чем достаточно оснований быть поддержанным властями. Результатом могла стать, в частности, самостоятельная постройка приютов лучшей частью населения в других районах и городах.
Власть предпочла другой сценарий. Чтобы по достоинству оценить её образ действий, надо представить себе, как если бы не приютчика, а ту же Валентину Гаганову милиционеры с наручниками забирали в 12 ночи из её квартиры, везли, выискивая по дороге бродяг для догрузки машины и допрашивали в подвале без протокола, адвоката, оповещения близких и гарантии возвращения домой.
Вряд ли война против основателей имела специальную цель отвадить людей от самостоятельной постройки приютов. Сами по себе приюты не вызывали у районных или высших властей враждебной реакции.
Но программа общества основателей не ограничивалась приютами, и не идентична планам властей.
Конфликтные проблемы – судьба животных, не попавших в приют, не востребованных приёмными хозяевами, контроль размножения, наркоз в ветеринарной хирургии, эвтаназия, соблюдение закона, городские правила, общественный контроль, доступ в подвалы кошек и их опекунов, способы забоя на скотобойнях и зверофермах, жестокие способы охоты…
В таком резко межующем вопросе, как обращение с животными, общественники властям – оппоненты.
Обходиться совсем без общественников в решении вопросов их профиля властям не всегда удобно – поигрывают в демократию. Но оппонентов аккуратно отбирают.
Удобные оппоненты бывают двух видов. Первый – когда они мало отличаются и сговорчивы. Второй – когда они заведомо не правы и неубедительны.
Пользу сговорчивых общественников показал пример, знакомый академгородковцам. Они ценят лес, и с этим считаются власти. Когда они сами не знают, рубить или не рубить тот или иной участок, они не против митингов, умиляющих своей демократичностью.
Но вот претендент на лесные гектары с коммуникациями нашёл аргумент, убедительный для властей, да заведомо неубедительный для населения. Пришлось использовать суворовский арсенал – внезапность, быстроту и натиск. Лес рубили ночью в темпе, заставившем случайных свидетелей открыть рот. Соль в следующем: когда жители примчались к депутату, и он сделал запрос, оказалось, что рубку одобрила комиссия, где была и пара общественников – экологов. Пусть это чистой воды показуха, но «общественность» одобрила, и депутат носа не подточит.
Среди защитников собак и кошек, людей, своих в доску, Глава района не нашёл. Но нашлись такие, кого можно сделать «представителями» и успешно игнорировать ввиду их недомыслия.
Люди, ненадолго оформленные как «Живой мир», проявляли известный, не слишком обременительный для них интерес к животным, не были скромны и щепетильны, имели корпоративные манеры, легко контактировали с влиятельными лицами и учреждениями.
В то же время эти люди проявили крайне сомнительное понимание задач приюта и зоозащитной деятельности, в упор не видели проблемы перенаселения и обречённости большинства отказников, не стерилизовали ни одной собаки за всё время монопольной оккупации дома, превратили его в питомник по выращиванию ненужных щенков, погубили больше половины из-за неиспользования даже скромных карантинных возможностей, какие там имелись, не предлагали никаких решений проблем за пределами приютского дома.
На примере таких «представителей» властям легко демонстрировать наивность зоозащитников, как класса, в сравнении с профессионализмом своих людей. А чтобы не было сомнений, почему они – «представители», им вручили кстати подвернувшийся приют, наплевав на договор со строителями.
СОЖ - Кров проигрывал «Живому миру» по всем вышеназванным качествам. Его главный порок – основательность. Она не только в уровне усилий, приведших к появлению приюта. Эта основательность естественным образом распространялась на зоозащитную аргументацию. Предложения, с которыми актив СОЖ - Крова пытался обращаться к госструктурам, были реалистичны, сближали разные интересы и опирались на практику стран европейской культуры.
Логически подавить такие аргументы трудно. Проще подавить источник. Это и было сделано с цинизмом, который немыслим в сфере чисто людских отношений, но возможен против фактически бесправных защитников бесправных животных.
После массированной и безответной лжи, распространённой против создтелей приюта,, их имя уже не ассоциировалось с чем-то позитивным.
Появление приюта не связывалось с серьезным трудом и жертвами. Его именовали не иначе как «арендуемые помещения», ловко уводя мысль от вопроса, что было здесь до стройки, и во что она обошлась.
Тем более, что приют так и не дали довести до строгих городских норм.
Его не регистрировали как объект стоимости. И право на него ничем не обеспечивалось, кроме годового арендного договора, продлеваемого по желанию хозяев территории.
Самые каторжные из создателей изображались бездельниками. И вопрос об их участии в общественных делах поворачивался совсем по-другому: «с какой стати их кто-то должен слушать или читать?»
Замена «Живого мира» «Правом животных» также объяснима. «Живой мир» не признавался никем из независимых обществ. Продолжение поддержки позорило его патрона.
И поддержка больше не требовалась. За время, пока поддержка была, «Живой мир» успешно выполнил задачу, немыслимую для цивилизованного «Права» - обгадил подвижнический почин и убил веру потенциальных последователей.
К «Праву животных» нет претензий со стороны других обществ. Не должно быть претензий и со стороны властей.
Во-первых, «Право» прилежно избегадо общих дел с «Кровом». Совместное спасение конкретных животных – пожалуйста. Совместное обращение к властям или СМИ – никогда.
Во-вторых, «Право» поначалу легко согласилось с решением властей закрыть этот приют сразу после открытия нового.
Люди «Права» по назначению эксплуатировали этот дом. Но они не относились к нему как к своему детищу, потому что не строили его, не чувствовали обязанности довести до всех норм и беречь.
И его закрытие ассоциировалось у них лишь с переездом в обещанный им лучший дом и муниципальным финансированием.
Что касается муниципального приюта под началом кандидатов «Права», то претендентов 5 лет водили за нос и оставили с носом. Но им всё равно приходилось держать нос по ветру и не совать его, куда не велит начальство.
А начальство, прежде всего, не велит любопытствовать, действительно ли доверенные ветеринары обезболивают животных, прежде чем отправить на тот свет.
Запрет безнаркотического забоя собак и кошек, слава Богу и слава Л.В.Пепеляевой, вошёл в областной Закон 184 от 20 мая 2004г.
Но ветеринарам – киллерам смешно. Проверять-то чужим не дадут!
Кроме того, для чиновников закон – не закон, пока нет подзаконного исполнительного положения.
Когда принимали Положение, важный вопрос для зоозащитников был: войдёт ли в него данное требование Закона, и возможен ли будет контроль.
А власти отобрали общественников для демократической показухи по такому принципу: относится ли партнёр к занудным поборникам Закона, или для него пункт 9.2 - десятое дело?
Лидеры «Права» в своих предложениях разработчикам обошли этот пункт – и удостоились присутствия на процедуре принятия.
А предложение от трёх других организаций, включая «Кров», состояло в выполнении этого пункта и общественном контроле.
Предложение отбросили без объяснений, авторов никуда не пускали.
СОЖ-Кров с самого основания ратовал за отмену жестоких способов убийства животных. Такой мотив неприязни к нему подтверждался на раз.
Дело не в том, что у других зоозащитников единство взглядов с властями. Скорее наоборот: диаметральная противоположность.
И эта бескомпромиссность облегчает властям логичный отказ максималистским требованиям.
«Удобные» зоозащитники считают излишним выступать против жестоких способов убийства потому что они выступают против убийства вообще.
А власти легко парируют, что без этого не обходится ни одна страна.
Реален запрет именно жестоких способов. Это достигнуто в странах европейской культуры. Поэтому отечественной жестокости труднее юлить и сохранять хорошую мину.
«Удобные» общественники доверяют властям и не общаются с недоверчивыми коллегами.
Уже после разгрома Крова я спросил председательницу городского приюта Палкину, как они надеются узнать, соблюдают ли ветеринары пункт Закона о запрете жестоких способов забоя. Та ответила: «А почему вас волнуют наши дела? Вы и к приюту больше не имеете отношения. Мы послали запрос, придёт ответ, мы опубликуем, тогда и вы узнаете».
Вероятно, официальный ответ удовлетворил авторов запроса. Такие оппоненты и нужны властям.
Надежда умирала последней
.Итак, путём двукратной смены приютских команд районное начальство получило тех партнёров по зоозащитным вопросам, каких захотело. Никто достоверно не скажет, заключалось ли всё дело в личностях, которые нравились или не нравились начальству. Или ему прежде всего хотелось разрушить нравственный потенциал приютского почина, а с ним и авторитет местного зоозащитного движения.
Приютский почин и организация основателей «СОЖ – Кров» были ошельмованы и разгромлены руками «Живого мира». После этого «Живой мир», ничем особо не отличившийся, кроме грязной войны, был заменён той же властью на новую, ни в чём не виноватую организацию «Право животных».
Одна из новых учредительниц, Галина Ищенко ранее была принята в «СОЖ – Кров» и охотно, регулярно трудилась в приюте, за исключением времён вражеской оккупации. Захватчики её не любили, как чужую. Приглашалась она и в руководство «Кровом». Она отнекивалась, мол не склонна к организационным делам. А потом согласилась возглавить «Право».
Рискованно обсуждать её мотивы, побудившие её отказаться от разгромленной, но тогда ещё существовавшей организации «Кров», и хлопотать по оформлению новой. Но факт, что Глава района обещал поддержку любой организации, кроме приютских зачинателей.
Возможно, инициатива оформить новую организацию принадлежала не Галине Ищенко, а Галине Клебче, личности с гораздо более выраженными лидерскими качествами. Она и стала руководителем «Права». А вначале взяла себе должность заместителя Г.Ф.Ищенко и главного бухгалтера. Она и в «миру» была главным бухгалтером крупной типографии.
Когда за приют ещё отвечал «Кров», я встречался с Г.И.Клебче в разрешении уличных проблем с бездомными животными. Идеология обоих казалась вполне совпадающей. Но вступать в существующую организацию Г.И.Клебче отказалась. А позже стала сама энергично вести своё «Право» и решать, кто достоин или не достоин представлять зоозащитное дело.
После того как приютом стали управлять те, кого Глава района открыто указал в этой роли, никто посторонний уже не мог учинять ничего подобного тому, что творил «Живой мир». «Живой мир» и раньше не мог бы вести своей грязной войны, если бы не скрытая, но твёрдая поддержка Главы.
К мирному приюту вновь потянулись добрые и дельные люди.
Казалось, больше не было причин дискредитировать приютских попечителей. Но попечители в лице «Права» почему-то всё время поступали так в отношении самих себя, продолжая выпускать собак на запретную территорию. Не так вызывающе, как это делал «Живой мир», но достаточно часто, чтобы вражда ИЦиГа стала необратимой. Вряд ли активисты «Права» специально стремились такими действиями ускорить закрытие действовавшего приюта. Скорее у них просто оказалась ниже планка ответственности по сравнению с теми, кто приют создавал, и кому никто не обещал лучшего.
Лидеры «Права» поздно увидели, что муниципальный «приют», на который они рассчитывали, попал к лицам, бесконечно далёким от зоозащитных идей. И единственной альтернативой модифицированной живодёрне оставался общественный приют. После этого «Право» взялось его защищать честно и с превеликим трудом.
А ИЦиГ больше не принимал заверений «Права» контролировать собак. Приют был уже настолько дискредитирован, что хозяева территории больше не нуждались в особом поводе его скорейшей ликвидации. Незамысловатым «аргументом» стал такой: приют просто не нужен ИЦиГу.
Действительно, приют ничем не служил ИЦиГу. Но, например, и Клуб юных техников прямо не служит Институту гидродинамики. Однако ИГ не просто «терпит» КЮТ возле себя. Он его создавал. И создал не хижиной, а дворцом. Ибо служит стране не только наукой, но и приобщением к ней детей.
Приобщение детей к добру – не менее нужное, хоть и бесконечно более трудное дело. Приют в принципе мог содействовать этой задаче. Можно было видеть, как искренне, жадно и понятливо знакомились дети с прелестями, трудностями и опасностями общения с животными в относительно благополучные приютские дни; в каком горе стайка детей уводила в неизвестность спасённую ими собачку, когда их прогнала восвояси самозваная хозяйка приюта в 2003 году.
Новый директор ИЦиГа Н.А.Колчанов не мог и не был обязан делать для приюта того, что первый директор Института гидродинамики сделал для КЮТа. Но он мог не торопить в могилу этот крошечный оазис искреннего добра в ошеломляюще враждебной пустыне жестокости, лицемерия, эгоизма и стяжательства.
Последний ультиматум ИЦиГа отводил приюту срок жизни до июня 2010 года. Благодаря вмешательству академиков А.Л.Асеева и Р.З.Сагдеева ИЦиГ отодвинул срок до конца 2010 года.
Если бы не провокации с выпусканием собак на посевы, то нынешнее место вряд ли встретило такую вражду: Институтские корпуса не близко. До жилой зоны не долает ни одна собака. Разве с каким-нибудь трактористом через забор обменяется междометиями. И то лишь, когда он мотор выключит, и они услышат друг друга.
До порчи отношений Институт насовсем отдавал этот клочок у просторных полей.
Граница города на плане проходила прямо через приют. Внешние вольеры уже в сельском районе. В то же время приют находился на расстоянии пешего хода от жилья его попечителей. Любое другое место оказалось бы дальше.
Кто сможет ходить туда для тяжёлой, бесплатной работы?
При должном усилении недоделанного ветпункта приют мог служить и пунктом стерилизации.
Домик в Ельцовке куда лучше, но власти не раз хотели его отнять.
И с ними было трудно спорить, потому что этот домик в хорошем состоянии сами же власти лишь временно передавали общественникам. Ведь могли передать коммерсантам.
А приют за ИЦиГом общественники строили сами на месте руин, на которые никто не претендовал.
Уничтоженный приют не оказался бы лишним, даже если бы сбылось обещание нового дома, которым Глава района тешил послушных общественников. Кошкам тоже нужен приют. При нормальных отношениях самое место для нового дома вблизи старого. Тогда бы одна команда могла присматривать за обоими.
Но кошачий общественный приют в Академгородке остался мечтами отрубленной головы.
А собачий приют всё-таки получил право на жизнь. Кроме самих зоозащитников, важнейшее участие в обеспечении этого права принимали депутат А.А.Медведев и председатель СО РАН А.Л.Асеев.
Еще до пожара приюту разрешили провести водопровод.
Оставалось беречь то, что сделано, и тех, кого опекали. Не уберегли.
И только после того как обрекли подопечных животных на самую мучительную из существующих смертей, после того как вместе с памятью о былом было уничтожено всё, что пестовали, берегли и просили беречь первые приютчики, третья смена, ведшая все дела с 2005 года, нашла добрых и не бедных людей, прежде всего Дмитрия Сергеевича Башмакова, которые заново построили приютский дом в том же месте и в тех же границах.
Но об этих прекрасных людях рассказать не могу, ничего о них не знаю, как-либо общаться с ними не имел повода. Тяжко занят был опёкой уличных, подвальных убежищ и своего домашнего ковчега, временами более чем с 20 кошками.
В конце концов большинство из них удалось кое-как пристроить, благодаря, в основном, усилиям организаторов "Дней хвоста".
Остаюсь с 4 кошками, которых отдать невозможно, пока ещё живой, почти слепой и ни к чёрту не годный.