О бабушке Вере в деревне говорили всякое. Больше - плохое. Но не смотря на молву, к ней, нет-нет, да заглядывали разные люди, чтобы посоветоваться, или спросить совета. И не только – совета.
Вот и в этот раз к ней неожиданно нагрянул очередной гость.
- Баба Вера, вы одна? - спросил молодой парень, заглядывая в её избу.
- А ты почему интересуешься? - раздался бабушкин голос из большой комнаты. И звучал он как будто из-под земли.
- Так одна, или в доме есть ещё кто-то?
- Ты жулик, что ли? - опять спросил замогилный голос бабы Веры.
- Какой жулик, вы что? Я Толик.
- Что за Толик?
- Сазонов.
- Ах, Толик. Тогда подь-ка сюда!
- А вы где? - уже с опаской спросил гость.
- Здесь, в подполе.
- Одна?
- Да что ты заладил одно и то же? Ты кого боишься?
- Чужих ушей.
- Ишь, ты! – обрадовалась бабушка. - Секретничать, значит, ко мне пришёл. Иди уже сюда. Одна я, одна.
- А куда идти-то?
- В комнату за шкаф, который рядом с печкой стоит. У меня подпол тут. Я тебе сейчас картошки подам. Полное ведро наложила, а оно тяжеленое...
- Ага, - согласился Толик. - Сейчас. Только ботинки сниму.
- Да иди прямо в ботинках. Чего уж там.
- Нет. Вам же потом убираться надо будет.
Парень снял ботинки, прошёл мимо печки, где в топке бушевал огонь, заглянул за шкаф, который стоял боком к стене, и увидел там голову бабушки Веры, торчащую из отверстия в полу. Толик тут же принял от неё ведро картошки, и потом ещё несколько банок с соленьями.
- Вот и спасибо, Толя. – Женщина, не смотря на свой возраст, шустро вылезла из подпола, закрыла отверстие в полу люком, и с благодарной улыбкой посмотрела на парня. - Про Ольгу пришёл узнавать? – поинтересовалась она как бы между прочим.
- А вы откуда знаете? - сразу же нахмурился гость.
- Так, у тебя же на лице написано, что умираешь ты от любви к Оленьке, которая тебя променяла на другого. И теперь тобой овладела нехорошая дикая ревность.
- Как это - на лице написано? – опешил парень.
- Так. Большими печатными буквами.
- Не может такого быть! - Он скорее подошёл к квадратному зеркалу в старинной раме, которое висело на стене, и внимательно стал рассматривать своё лицо. - Чего-то я не вижу на лице никаких букв, - наконец сказал он.
- Так я же увидела, - опять улыбнулась баба Вера.
- Наверное, поэтому, про вас люди всякое и говорят… - недовольно пробормотал парень.
- Что говорят?
- Что вы - того... Самая настоящая колдунья...
- Так и говорят?
- Ага. Правда, некоторые говорят, что вы ещё и злая колдунья. Такое людей делать заставляете, аж представить страшно.
Она снова заулыбалась, будто услышала комплимент.
- Значит, люди плохо говорят, говоришь? А ты, всё-таки, пришёл?
- Мне больше деваться некуда, - опять нахмурился Толик.
- Почему это – некуда? Человеку всегда есть куда деться. И от любви, и от нелюбви тоже. А ты, значит, не знаешь, как тебе разрушенное счастье обратно вернуть? Так?
- Ага, - мотнул он головой. - Не знаю. Может, вы поможете, а, баба Вера? Я хорошо заплачу. Или отработаю.
- Интересно... - Старушка окинула его фигуру пытливым взглядом.- А ну-ка, скажи мне, Толя, вот ежели дом ваш, в котором вы сейчас живете, сгорит, вы с отцом его сможете заново отстроить?
- Что? - Парень насторожился. - Как это он - сгорит? С чего это?
- Ну, мало ли? Это я к примеру спрашиваю. Сможете вы отстроить его таким же, какой он раньше был? Чтобы - один в один.
- А зачем точно такой же отстраивать? – усмехнулся Толик. - Можно ещё лучше построить. Чай, руки у нас с отцом рабочие.
- Правильно. И получится у вас уже совсем другой дом. Из другого материала. Наверно, в этот раз каменный строить будете, чтобы уже - на века?
- Конечно, - согласился Толик. - И с железной крышей.
- Так и твоя любовь, Анатолий, - продолжила баба Вера. - Если сгорела она, и разрушилось твоё счастье, значит, надо строить любовь другую. И уже из другого материала. Из надёжного. То есть - с другой девушкой.
- Нет! - замотал отчаянно головой Толик. – В том-то и дело, что я не хочу с другой! Я хочу, чтобы Оля ко мне вернулась! Понимаешь меня, баба Вера? Научи, что мне сделать, чтобы она вернулась? Ты же умеешь! Мне про тебя такое рассказывали – аж дух захватывает.
- Толя, а ты детей-то любишь? - вдруг спросила баба Вера.
- Чего? – не понял он.
- Маленьких детей ты любишь?
- Ну, люблю.
- А ты откуда это знаешь? У тебя же их пока нет.
- Ну и что? У меня племянников куча!
- Так вот. Чтобы Ольга вернулась, тебе придётся маленького ребенка убить.
- Какого ещё ребёнка? - испугался он.
- Который уже в ней живёт... Ты сможешь? Если хочешь, чтобы она вернулась, нужно его - того... Убрать с дороги… Которая ведёт к твоему счастью...
- Ты, чего, старая, с ума сошла? - Глаза Толи расширились, как будто он увидел перед собой какое-то страшное чудовище.
- Почему - сошла с ума? Ты же сам велел сказать, что тебе делать. По-другому она к тебе не вернётся. Дождешься, когда Ольга его родит, и потом подкараулишь где-нибудь, и... Что ты так на меня смотришь нехорошо? У любого счастья есть цена, Толя. У доброго счастья - добрая цена, а у злого счастья – злая…
- Какое еще злое счастье?! - почти простонал он. - Ты чего тут придумываешь? Не бывает злого счастья!
- Как это - не бывает? ты же хочешь женщине, которая тебя видеть не желает, счастье своё навязать. А навязанное счастье - оно разве может быть добрым?
Толик продолжал смотреть на бабу Веру нехорошими глазами, а она вдруг снова улыбнулась.
- Не надо так думать про меня, сынок. Вместо того, чтобы мою избу палить, ты лучше свою ревность спали. Хочешь, помогу тебе избавиться от любви к своей зазнобе?
- Зачем? - испугался парень.
- Затем, что дикая ревность, сынок, никого ещё до добра не доводила. Кстати, у тебя ее бумажная фотография с собой? Дай-ка, я посмотрю на твою Олю.
Он - как под гипнозом – полез во внутренний карман куртки, достал заветную фотографию и медленно протянул бабушке. Она, даже не глядя на изображение, положила снимок на стол, накрыла своей сухой ладонью, и подержала так с минуту. Затем убрала руку, и сказала:
- Всё. Забирай свою любовь.
- Ой... - прошептал Толик. - А где она?
- Кто?
- Ольга…
- Какая Ольга?
- Здесь только что было лицо Ольги! - воскликнул жалобно парень, ткнув пальцем в фото. - Куда оно делась?
- А разве его нет?
- Нет... Там же пустота... – зашептал он в ужасе. - Фотография без лица... Разве ты сама этого не видишь?..
- Да? - Баба Вера опять взяла фотографию, посмотрела на неё, и вдруг небрежно бросила её в горящую печь. – Ну, если ты лица не видишь, значит, всё случилось.
- Что?! - парень метнулся к топке, встал перед ней на колени, и с тоской в глазах стал наблюдать, как фотография корчится в объятиях огня. – Ты что сделала? Зачем? Ведь это же моя любовь…
- Угу, была любовь, - кивнула бабушка. – Да сгорела.
Когда от листка бумаги в печи не осталось и следа, Толик с ненавистью уставился на бабушку.
- У, ведьма... - в бессильной злобе бормотал он, поднимаясь с колен. - Не зря про тебя люди говорят такое... Настоящая ведьма…
- Ага... Не зря... - кивнула она спокойно. - А теперь, иди Толя. И знай, когда у Ольги мальчик родится, она его назовёт Толиком. Но только не в твою честь, а в честь деда её мужа.
- Зачем ты мне это говоришь!? – зарычал он в её сторону.
- А чтобы ты дочку свою, которая у тебя от другой женщины родится, Ольгой не вздумал назвать.
- Почему это?
- Так... На всякий случай... - уклончиво сказала баба Вера.
Когда Толик, возвращаясь к себе домой, проходил мимо крыльца избы Ольги, его сердце в этот раз было совершенно спокойным. Почему-то оно не зашлось, как всегда, от дикой безудержной ревности.