Начало
Проводив Аву до дома, Реджинальд с грустью махнул ей рукой. Она же в ответ гавкнула. Ава, как бы это ни было обычно, не очень любила подавать голос, но это был ее способ сказать «удачи» на прощание. Такое проявление заботы всегда заставляет мальчика улыбнуться. Её голос был волшебным, на мгновение он освещал его день, но мгновение это, к сожалению, проходит, растворяясь в растущей тревоге перед школой. И вот он сел на свой велосипед, старенький, но надежный, и покатил его в сторону дороги. Спустя пару секунд педали уже крутили легко, а ветер приятно обдувал лицо, но всё же мысли о предстоящем дне продолжали врываться с новой и новой силой, забирая удовольствие от поездки. Каждый пропущенный встречный взгляд был маленькой победой.
Спустя время на горизонте уже была видна школа, ее высокие кирпичные стены, помнящие, наверное, ещё дедушек и бабушек нынешних учеников, выглядели солидно и немного сурово. Тёмная черепица крыши блестела под летним солнцем, отражая золотисто-зелёный свет крон окружающих деревьев. Он подъехал к школе одним из последних, но звонок ещё не прозвенел. Место, где можно было оставить свой велосипед, находилось в стороне от школы, поэтому каждый раз было необходимо пройти всю ее правую сторону. Тихонько припарковав велосипед у забора, он глубоко вдохнул, стараясь успокоиться, и вот, проходя мимо колонн, украшающих здание, чувствовал, как знакомые гравированные камни слегка шершавят его ладони, когда он просовывает туда руку, проверяя, на месте ли выгравированная дата основания школы. Флаг, развевающийся на ветру, казался ему ярким пятном на фоне серых стен. Да, он ходил в эту школу уже не первый год, и каждый день, проходя по знакомой дорожке, он видел то же самое, но каждый раз находил в этом что-то новое. И каждый раз, глядя на табличку с названием школы, он был крайне внимателен, поскольку искал проявление Эхо везде. Мусор в виде фантиков от чипсов и сухариков, а также разноцветных банок из-под газировки под ногами шуршали, сопровождая его шаг, а знакомый запах старого кирпича и немного сырой земли был для него комфортным и привычным. Вокруг школы расположен большой асфальтированный двор, на котором во время перемен суетятся ученики. Большое количество детей создает ощущение хаоса и шума. Внутри школа пахла старой древесиной, мелом и чем-то сладковатым, чем-то вроде ванили и старых книг. Длинные коридоры, выложенные тёмным паркетом, казались бесконечными, и множество одинаковых классов, оборудованных стандартной мебелью. На стенах развешены скучные пожелтевшие от времени фотографии прошлых выпусков, портреты основателей школы и множество расписаний, написанных мелом на досках, обведённых в красочные рамки, всё сделано согласно строгим стандартам, но без намёка на веселье. В школе царит атмосфера строгости и дисциплины. Реджинальд, проходя по коридорам, невольно замечал потёртости на перилах, следы от ручек на стенах и множество мелких деталей, говорящих о жизни, которая кипела за толстыми дверями классных комнат. Воздух наполнен смесью запахов – мела, старых книг, кофе из учительской и чего-то невыразимо школьного, немного затхлого. Если в ней остаться последним, то звук шагов эхом разносился по коридорам, смешиваясь со шуршанием учебников и тихим гулом голосов, доносящимся из открытых классных комнат. В воздухе витала атмосфера тихой сосредоточенности и одновременно оживлённого ожидания перемен.
Мальчик старался слиться с потоком других учеников, направляющихся в свои классы, но у входа его, как всегда, поджидали Айрис и её друзья. Айрис, несмотря на свой хрупкий вид, обладала тем ещё нравом. Её каштановые волосы, обычно собранные в небрежный хвост, часто растрепаны от погони за очередной шуткой. Глаза цвета тёмного шоколада блестели озорством, а на губах постоянно играла едва заметная усмешка. Девочка носила потертые джинсы, немного мятую футболку и удобные ботинки – что и отражало её нелегкий темперамент, но всё ещё держалось в рамках школьного дресс-кода, хотя бы формально. Если ей что-то не нравится, то она говорит об этом прямо. Если же это не помогло, то она принимает более радикальные методы. Учителя считают, что имея менее пылкий нрав, она могла бы стать одной из лучших учениц в классе. Её лучшая подруга, Лили, полная противоположность Айрис. Лили высокая и стройная, с яркими, рыжими волосами, которые она постоянно заплетает в различные косы и причёски. Её стиль – это взрыв ярких красок: кислотные цвета, необычные принты, многочисленные украшения. Она всегда на высоких каблуках, даже если они совсем не подходят для прогулки в парке. Третий друг в их компании, Джеймс, – парень среднего роста с короткими, тёмными, чуть вьющимися волосами и пронзительными голубыми глазами. Его стиль можно назвать спортивным, но аккуратным: джинсы, футболки, удобные кроссовки, всегда чистая и выглаженная одежда. Его голубые глаза часто искрились хитростью, но в них также можно было уловить искорку настоящей дружбы. Он производит впечатление спокойного и уравновешенного человека. Они стояли у входа, переговариваясь и смеясь. Реджинальд старался пройти мимо незамеченным, но Айрис перехватила его взгляд и усмехнулась. Её подруги захихикали, и Реджинальд почувствовал, как по спине пробежала волна холода. Но кроме тех троих и толпе зевак с класса, на нем задерживаются ещё два взгляда. Один – быстрый, оценивающий, принадлежал мальчику, лет тринадцати, с коротко подстриженными темными волосами и пронзительными серыми глазами. Он стоял чуть в стороне, опершись на стену, и его выражение лица было трудно определить. Было ли это любопытство, сочувствие или просто безразличие – Реджинальд не мог понять. Другой взгляд – более мягкий, задумчивый – исходил от девочки, чуть старше, с длинными каштановыми волосами, заплетенными в косу. Она шла немного позади мальчика, и ее большие карие глаза, полные сочувствия, казались Реджинальду на удивление проницательными. Она словно пыталась увидеть что-то в нем, понять его чувства. Их взгляды не были назойливыми, они не обсуждали его за спиной, как часто делали другие. В них было что-то другое, некая скрытая забота, которая в этот тяжелый для Реджинальда день казалась ему нежданным, но приятным маяком в бескрайнем океане его печали. Реджинальд почувствовал некое успокоение, небольшую надежду, что не все в этом мире безразличны к его боли.
Первый урок – математика. Атмосфера в классе напряженная, но не враждебная. Можно встретить как прилежных учеников, тихо сидящих за своими партами, так и тех, кто постоянно чем-то занят: шепчется, рисует в тетрадях, играет в игры на мобильных телефонах. В воздухе витает неявное чувство соперничества и одновременно странного товарищества, типичного для подросткового возраста. В целом, это обычный класс, но с лёгким налетом хаоса и непредсказуемости, что отражает характеры его учеников. Реджинальд сел на своё место, старался сосредоточиться на объяснении мисс Эванс, но его мысли блуждали. Он чувствовал на себе постоянные взгляды Айрис и её компании, сидевших позади. Они шептались, перешёптываясь, иногда бросая в его сторону записки, скомканные бумажки. На перемене Реджинальд поспешил в туалет, надеясь спрятаться от Айрис и её компании. Но и там он не чувствовал себя в безопасности. Он слышал их голоса в коридоре, их смех. Он чувствовал себя как мышь, загнанная в угол.
На следующем уроке – английском – мисс Грейс, их классная руководительница, обычно добродушная и внимательная, не могла помочь ему. Она постоянно отвлекалась на Айрис и её подруг, которые, вопреки правилам, шумели и отвлекали весь класс. Реджинальд понимал, что мисс Грейс сочувствует ему, но она ничего не могла сделать. Этот кабинет не особенно большой, вмещая около двадцати пяти учеников, и немного тесноват. Стены выкрашены в бледно-жёлтый цвет, который под воздействием времени выцвел до сероватого оттенка. На доске, исписанной мелом, видны следы былых уроков – остатки правил, схем и невнятных рисунков. Парты, поцарапанные и исписанные, стоят в неупорядоченных рядах. В углу стоит пыльный шкаф, забитый учебниками и старыми моделями. Окна заклеены кое-где скотчем, свидетельствуя о небольших, но частых происшествиях. Солнечный свет, проникающий сквозь грязные стёкла, рисует тусклые пятна на полу. На подоконниках, среди горшков с малыми растениями, лежит разный мусор – обертки от конфет, записные книжки и иногда потерянные ручки. Эту зелень принесла сюда мисс Грейс, но дети, видимо, не оценили ее труд.
Следующий урок проходил у нее же, а все ученики убежали обедать, поэтому, оставшись в классе и уткнувшись в потрепанную книгу "Добрый колдун Камадо", Реджинальд мог перевести дух. Это была его единственная отдушина, мир, куда он мог убежать от школьных издевательств. Он зачитывался очередным приключением колдуна, забыв о шепоте и смешках за спиной. Внезапно он почувствовал, как чья-то рука грубо схватывает книгу. Он поднял глаза и увидел перед собой Айрис, лицо которой искрилось злобой.
— Опять этот хлам? — презрительно спросила она, вырывая книгу из его рук. Реджинальд инстинктивно попытался вернуть книгу, но Айрис сильнее сжала её в руке. Страницы книги хрустнули.
— Отдай! — прошептал сквозь зубы Реджинальд, чувствуя, как подступает к горлу ком, он чувствовал, как земля уходит у него из-под ног, страх сковал всё его тело. Книга была для него бесценна, это был кусочек мира, где он чувствовал себя в безопасности. Айрис усмехнулась. Она небрежно перелистала страницы, её длинные черные ногти царапали бумагу. Мальчик, только что оцепеневший ощутил уже другие чувства, эмоции. Это был гнев, злость и ненависть. Он был готов на всё, чтобы эта девчонка получила по заслугам за все эти дни, а самое главное, за то, что она схватила его книгу. Его книгу. Реджи стиснул кулаки, готовясь к борьбе, но в этот момент вмешалась мисс Грейс.
— Айрис! — строго сказала учительница. — Немедленно отдай книгу Реджинальду! Айрис, не желая терять лицо перед созванными ею же одноклассниками, для демонстрации избавления их от чудилы, сделала вид, что сдаётся. Но, прежде чем вернуть книгу, она с силой сжала её ещё раз, и Реджинальд услышал новый, более резкий хруст. Он почувствовал, как его сердце сжалось от боли. Страницы были помяты, корешок книги накренился. Часть иллюстрации на одной из страниц была разорвана. Айрис, наконец, швырнула книгу на парту Реджинальда.
— Не понимаю, почему вы защищаете его эту детскую книженцию, ему что, пять лет? — Книга упала с глухим стуком, как будто упало что-то очень важное и хрупкое. Реджинальд осторожно поднял её, проводя пальцами по поврежденным страницам. Сердце колотилось в груди, как птица в клетке. Он смотрел на слегка замятый край страницы, словно этот залом отражал всю боль в его душе. Внезапно он почувствовал, как чья-то рука тянется к нему. Нежная, девичья рука, словно пытающаяся успокоить, поддержать. Он чуть приподнял голову, но только успел увидеть женское запястье с тонким серебряным браслетом, прежде чем к девочке подошёл кто-то ещё. Реджинальд не отрывал взгляда от книги, от замятой страницы, словно она была единственной защитой от окружающего мира. Он слышал приглушенные голоса, женские и мужские, но не мог разглядеть лиц, не мог расшифровать слова. В этот момент его миром была только потрепанная книга, хранящая память об отце. Потом голоса удалялись, шаги затихали. Рука исчезла. Реджинальд остался один с книгой в своих руках, в своих мыслях, в своей боли, не зная, кто пытался его успокоить, кто прервал этот нежный жест. Остался только замятый край страницы, как напоминание о чуть упущенном контакте, о каком-то неведомом сочувствии в этом бесчувственном мире.
Слезы навернулись на глаза. Ярость также внезапно отступила, как и появилась. Он уже не слушал, не обращал внимания, да и не хотел видеть, что происходит в классе и о чем продолжают говорить их классная руководительница с нарушительницей его покоя. Это не была просто книга. Это был его мир, его убежище. И Айрис только что попыталась уничтожить его. Мисс Джонс, увидев слезы на лице Реджинальда, вздохнула. Она понимала, что простое "извини" не сможет исправить ущерба, нанесённого не только книге, но и душе мальчика. Она и не пыталась к нему подойти, зная, что мальчик не станет её слушать. А Айрис, довольная своей местью, хихикнула и отвернулась, обмениваясь значительными взглядами со своими друзьями. Остаток урока Реджинальд провел, уткнувшись в изуродованную книгу, чувствуя горечь и бессилие. Даже одна единственная испорченная страница ощущалась для него острой болью внутри, а вместе с тем опустошением. Для него не было сомнением то, что Эхо до сих пор, даже находясь в других способен и все ещё желает издеваться над ним, постоянно лишая покоя и постепенно всего самого для него важного.
