Критики написали, что «Эмилия Перес» искажает тему транс-перехода (запрещен в России). Неправильно показывает жизнь трансгендера. Написали, что режиссер, не говорящий по-испански, без единого мексиканского актера, не может снимать фильм о Мексике. Что это насмешка над темой массовой пропажи людей в Мексике. Раз фильм стольким умудрился не угодить, полагаю, надо смотреть. В том, чтобы не угождать обществу, до сих пор есть что-то прекрасное, вызывающее и революционное. Сама «Эмилия Перес» – такая же.
«Эмилия Перес» – мюзикл от французского режиссера Жака Одиара. Условности киномюзикла на первый взгляд могут показаться несоответствующими типичной режиссуре Одиара. Режиссер известен своими интимными, медленно разворачивающимися портретами тех, кто находится на задворках общества. Например, в фильме «Пророк» (Un prophète), получившем в 2009 году Гран-при Канн и несколько премий «Сезар», рассказывается о молодом заключенном по имени Малик, который сталкивается с соперничающими группировками в тюрьме, пытается обрести безопасность, а затем и власть. Фильм «Ржавчина и кость», номинант на Золотую пальмовую ветвь Канн в 2012 году, рассказывает о разорившемся отце-одиночке и начинающем боксере, который влюбляется в дрессировщицу косаток с ампутированными конечностями. Эти и другие фильмы Одиара демонстрируют мир тихой интимности, где мечты и амбиции считаются хрупкими и поэтому держатся в секрете, а не объявляются миру с помощью громких песен и танцев.
И все же фильм «Эмилия Перес» прекрасно вписывается в обширную фильмографию Одиара. Фильм звучит на языках, которые режиссеру не знакомы, в основном на испанском с вкраплениями английского. Одиар любит этот прием: в «Париж, 13-й округ» использовались французский и кантонский; персонажи «Дипана» говорили на тамильском, французском и английском. «Для меня язык – это музыка», – говорил Одиар, – «Незнание языка придает мне ощущение отстраненности. Когда я снимаю мюзикл на своем родном языке, я зацикливаюсь на деталях».
«Эмилия Перес» – апофеоз кросс-жанровости в кинематографе. Фильм разгоняется от криминала до комедии примерно за минуту, перемежается танцевальными и вокальными номерами, скатывается в слезливую мелодраму и восходит в конце к национальному эпосу. Именно эта жанровая разрозненность позволяет ему, касаясь сложных и даже невыносимых тем, оставаться веселым. Да, несмотря на смену пола и пропажу людей, «Эмилия Перес» все же в первую очередь создана, чтобы веселить. Она выводит многие табуированные темы из перечня драматических переживаний и откровенно хохочет над ними. И в этом хохоте есть что-то по-настоящему воодушевляющее.
В ленте есть наркобароны, трансвеститы, драма в зале суда, персонажи, возвращающиеся из мертвых, похищение на уровне Бонни и Клайда, но также семейная драма, история о расширении прав и возможностей женщин, исследование семейной динамики, насилия и искупления. Но в основном это музыкально-поэтическая пьеса с сильным оперным подтекстом! Так-то!
«Эмилия Перес» – определенно самая освежающая, новаторская и дерзкая картина последнего времени. Особенно прелестно в ней то, что она не пытается понравиться, предполагая, что понравится сможет просто так, ни за что. Как в песне СБПЧ: «Нас не за что любить и я отвечу / Полюби меня просто так». В ней всё дуального переворачивается: мужчины становятся женщинами, пластические хирурги отговаривают от операции, юристы стремятся к справедливости, наркобароны пытаются искупить грехи, Мексика переезжает в Швейцарию, и все поют. Песни про коррупцию и вагинопластику – то, чего нам не хватало в кино. В «Эмилии Перес» всё абсурдно, гротескно, язвительно.
Каст – то есть в первую очередь Карла София Гаскон, Зои Салдана, Селена Гомес и Адриана Пас, – справляется со своей задачей совершенно изумительно. Особенно, конечно, Салдана, хотя по-настоящему фильм держится и вращается вокруг Гаскон. Гаскон задает ему тон, импульс и интонацию вседозволенности напополам с искуплением. Вся она – хрупкая маскулинность и сложная женственность.
Единственный минус – Одиар не хочет признавать, что его главная героиня – злодейка. Он настолько сосредоточен на желании очеловечить ее — в покровительственных, а порой и оскорбительных выражениях, — что ее истинная человечность приносится в жертву. И от этого финал уже не кажется веселым, а кажется лишь скорбным – как все утраченные возможности для примирения героинь.