Осенний ветер трепал седые пряди Марии, пока она медленно спускалась по ступенькам автобуса. Старенькая сумка, потертая на углах, оттягивала руку – внутри лежали небольшие подарки для внуков. Конфеты "Мишка на Севере", которые они всегда так любили, пара книжек-раскрасок и мягкий плюшевый заяц для младшенькой, Танечки.
Знакомая улица встретила ее шелестом пожелтевших листьев. Мария невольно улыбнулась, заметив, что куст сирени у калитки разросся еще больше – теперь его ветви почти касались окон первого этажа.
Поднимаясь по старым бетонным ступеням, она машинально отметила: "Надо бы подлатать, совсем крошиться начали". Эта привычка хозяйки дома въелась в нее за тридцать лет жизни здесь. Каждая трещинка, каждый скрип половиц были ей знакомы, как морщинки на собственном лице.
Достав из кармана связку ключей – потускневшую, но все еще надежную – Мария привычным движением вставила ключ в замочную скважину. Повернула раз, второй... Что-то было не так. Ключ входил, но не поворачивался до конца, словно попал в чужой замок.
"Может, заело?" – подумала она, осторожно пробуя снова. Сердце вдруг забилось чаще, к горлу подступил предательский ком. Нет, замок определенно был другой.
– Мария Петровна? – раздался за спиной знакомый голос.
Она обернулась. На площадке стояла соседка Нина, в домашнем халате и с пакетом мусора в руках. На ее обычно приветливом лице застыло странное выражение – смесь сочувствия и неловкости.
– Ниночка, здравствуй, – Мария попыталась улыбнуться, но губы не слушались. – Ты не знаешь, что с замком? Может, Сережа поменял, пока меня не было?
Нина переступила с ноги на ногу, явно подбирая слова. Пакет в ее руках шуршал от нервных движений.
– Мария Петровна... – начала она тихо, опустив глаза. – Квартира теперь... он теперь Сергея. Официально его.
Мария почувствовала, как земля уходит из-под ног. Сумка выскользнула из ослабевших пальцев, глухо стукнувшись о бетон. Где-то внутри раздался хруст – наверное, разбились конфеты для внуков.
– Как... Сергея? – ее голос прозвучал словно издалека, чужой и надтреснутый.
Мир вокруг странно поплыл, размываясь по краям. Только входная дверь – такая знакомая, с чуть облупившейся краской у ручки – оставалась неестественно четкой. Дверь в ее квартиру, который вдруг перестал быть ее.
Пятнадцать минут спустя Мария стояла перед другой дверью – металлической, с глазком и номером "47". За этой дверью жил ее сын. Ее Сережа, ее мальчик. Рука, занесенная для звонка, дрожала и Мария несколько секунд смотрела на свои пальцы, словно они принадлежали кому-то другому.
Звонок отозвался пронзительной трелью где-то в глубине квартиры. Послышались шаги – тяжелые, уверенные. Совсем как у его отца когда-то.
Дверь открылась рывком, будто Сергей знал, кто стоит за ней. Он заполнил собой весь дверной проем – высокий, широкоплечий, так похожий на своего отца в том же возрасте. Только глаза были другими – холодными, чужими.
– Здравствуй, сынок, – голос Марии прозвучал тихо, почти робко.
Сергей молчал, разглядывая мать, словно незнакомку. На его лице застыло странное выражение – смесь горечи и какого-то мрачного удовлетворения.
– Уже узнала? – спросил он наконец, и в его голосе прозвучала сталь. – Нина рассказала?
– Сережа, как же так? – Мария шагнула вперед, но сын остался стоять в проеме, не пропуская ее. – Это же наша квартира, там вся наша жизнь...
– Теперь это моя квартира, – отрезал он. – Только моя. Я за ней ухаживал, пока ты была... – он запнулся, – далеко. Я крышу перекрыл, когда потекла. Я трубы менял, когда они лопнули в прошлом феврале. Я!
Последнее слово он почти выкрикнул и Мария невольно отшатнулась. В этом крике было столько застарелой обиды, столько невысказанной боли.
– Все по закону, – продолжил он уже спокойнее, но в этом спокойствии чувствовался лед. – Через нотариуса. У меня есть доверенность от тебя, помнишь? Та самая, которую ты подписала перед отъездом. "На всякий случай, Сереженька". – Он усмехнулся и от этой усмешки у Марии защемило сердце. – Вот случай и представился.
Мария прислонилась к стене. Ноги вдруг стали ватными, перед глазами поплыло. Да, она помнила ту доверенность. Помнила, как торопилась в аэропорт, как второпях подписывала бумаги. "Так будет проще решать вопросы с квартирой, мама," – говорил тогда Сергей. И она подписала, не читая. Доверяла. Как можно не доверять собственному сыну?
– Я все документы сохранил, – в голосе Сергея появились учительские нотки, словно он объяснял что-то непонятливому ребенку. – Хочешь – могу показать. Все чисто, все законно. Квартира теперь моя, и я имею полное право...
– Право? – перебила его Мария, и в ее голосе вдруг зазвенела сталь. – Ты говоришь о праве, сынок? А как же право матери на любовь своего ребенка?
Что-то промелькнуло в глазах Сергея – боль? сожаление? – но тут же исчезло.
– Папа бы меня понял, – сказал он глухо. – Он всегда говорил: мужчина должен отвечать за свой дом. Вот я и отвечаю. А ты... – он покачал головой, – ты сама выбрала свой путь.
Дверь закрылась – не хлопнув, не с грохотом, а мягко и неотвратимо, как захлопывается крышка гроба. Мария еще долго стояла в пустом коридоре, глядя на металлическую поверхность двери, за которой остался ее сын. Где-то в глубине души она понимала: дело не в квартире. Квартира– только повод. Трещина между ней и сыном появилась давно, годы назад, а она не заметила, не придала значения. И вот теперь эта трещина превратилась в пропасть.
В маленькой кухне Нининой квартиры пахло свежезаваренным чаем и пирогом с капустой. Мария сидела за столом, покрытым старенькой, но чистой клеенкой, и бессмысленно водила ложечкой в остывшей чашке. Напротив устроилась Нина, теребя край фартука то и дело поправляя выбившуюся из пучка прядь.
– Ты прости меня, Маша, – наконец нарушила тишину Нина и в ее голосе звучала искренняя горечь. – Может, я виновата... Не уберегла, не остановила его вовремя.
Мария подняла глаза. В тусклом свете кухонной лампы лицо соседки казалось осунувшимся, постаревшим.
– О чем ты, Ниночка? – спросила она тихо.
Нина тяжело вздохнула, словно собираясь с силами.
– Сережа... он ведь часто ко мне заходил. Сядет вот так же, чай пьет и говорит, говорит... – она помолчала, подбирая слова. – Все о тебе говорил. Как тяжело ему было, когда ты уехала. Как дом без хозяйки пустым стал.
Где-то на кухне монотонно капала вода из крана, отсчитывая секунды тягучего молчания.
– Знаешь, что он мне однажды сказал? – продолжила Нина, глядя куда-то мимо Марии. – "Тетя Нина, – говорит, – а ведь мама даже не спросила, справлюсь ли я. Просто оставила и уехала. Будто я не сын ей вовсе, а так... управляющий какой-то".
Мария почувствовала, как к горлу подступает ком. Неужели Сережа и правда так думал? Она ведь была уверена, что поступает правильно – сын взрослый, самостоятельный, ему нужно пространство для собственной жизни...
– А потом начались проблемы с квартирой, – Нина налила себе еще чаю, но не стала пить. – Крыша потекла, трубы эти... Сережа все сам. Деньги копил, мастеров нанимал, за работами следил. И все молчком, тебе даже не сказал. "Зачем, – говорит, – беспокоить? У нее там своя жизнь".
– Господи, – прошептала Мария, закрывая лицо руками. – Да разве ж я знала? Он же никогда... ни словом не обмолвился...
– А ты звонила? – вдруг спросила Нина прямо и в ее голосе впервые прорезалась сталь. – Часто ты ему звонила, Маша?
Мария замерла. Перед глазами пронеслись картины прошедших лет: праздники в новом городе, новая работа, новые знакомые... Когда она в последний раз звонила сыну просто так, не по делу? Когда спрашивала не только о здоровье и делах, а о том, что у него на душе?
– Я ведь как лучше хотела, – голос Марии дрогнул. – Думала, не нужно его контролировать, пусть живет своей жизнью...
– Эх, Маша-Маша, – покачала головой Нина. – Разве ж сердцу материнскому можно быть "не нужным"? Он ведь каждый твой звонок как праздник ждал. А потом перестал ждать.
В кухне повисла тяжелая тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов на стене. Они достались Нине еще от свекрови, и теперь отмеряли чужие беды так же равнодушно, как когда-то отмеряли радости.
– А про квартиру... – Нина помялась, но все же договорила, – это я ему посоветовала. Не со зла, Маша, поверь! Просто видела, как он убивается, всю душу в эту квартиру вкладывает. "Узаконь, – говорю, – раз уж все равно твой труд здесь, твоя забота". А он сначала отмахивался: "Что вы, тетя Нина, как можно?" А потом...
– А потом решился, – закончила за нее Мария.
– Решился, – эхом отозвалась Нина. – Только знаешь, что я тебе скажу? Не рад он. Вроде и квартира его теперь, а радости нет. Хмурый ходит, будто не дом получил, а ношу тяжкую взвалил.
– Спасибо тебе, Ниночка, – сказала она, не оборачиваясь. – За правду спасибо.
– За что же спасибо-то? – горько усмехнулась Нина. – За то, что квартира твоя теперь чужая?
– Нет, – Мария обернулась, и в ее глазах блеснула решимость. – За то, что помогла понять: не квартиру я потеряла. Сына теряю. А вот этого я допустить не могу.
Юридическая консультация располагалась в старом здании с облупившейся лепниной.
Мария поднималась по скрипучей лестнице и каждая ступенька, казалось, отзывалась тоской в сердце. "Как так вышло͏ что надо спрашивать у юристов о своем доме?" – размышляла она переби͏рая в сумке бумаги.
Адвоката звали Валентина Сергеевна – о͏на͏ была примерно такого же возраста как Мария, с внимательными карими глазами и аккуратно уложенными седыми волосами. Она медленно перебирала бумаги, которые Мария вытащила из старой͏ папки: свидетельство о праве собственности, доверенность, выписки из домовой книги...
– Так, вы гов͏орит͏е, что сын переоформил квартиру на себя по доверенности? – Валентина Сергеевна подняла глаза от документов и в ее взгляде пробежало нечто похожее на сочувствие.
– Да, – Мария теребила краешек шарфа. – Я даже не знала... Уехала на два года, а вернулась – и вот...
Адвокат достала из стопки документов доверенность, провела пальцем по строчкам.
– Доверенность оформлена правильно, – сказала она после паузы. – Генеральная, с правом распоряжения имуществом. И переоформление прошло по всем правилам. Ваш сын... он очень тщательно все подготовил.
Мария почувствовала, как предательски задрожали губы.
– И что же, ничего нельзя сделать?
Валентина Сергеевна сложила руки на столе, словно готовясь к долгому разговору.
– Сделать можно многое, – начала она осторожно. – Во-первых, вы имеете право на обязательную долю в наследстве как мать. Да, формально это не наследование, но суд может рассмотреть ситуацию под этим углом. Во-вторых, можно попытаться оспорить сделку, доказав, что вы не предполагали такого использования доверенности...
– А шансы? – перебила Мария. – Какие шансы, что суд встанет на мою сторону?
Адвокат помолчала, постукивая карандашом по столу.
– Честно? Пятьдесят на пятьдесят. Процесс будет долгим. Потребуются свидетели, доказательства ваших намерений при выдаче доверенности. Придется доказывать, что сын злоупотребил вашим доверием...
"Злоупотребил доверием" – эти слова эхом отозвались в голове Марии. Разве можно описать такими казенными словами то, что произошло между ней и сыном?
Что произойдёт дальше? Смогут ли они восстановить доверие друг к другу?Подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить продолжение этой истории!
Алена Мирович| Подписаться на канал