Вечер выдался тихим, почти безмолвным. Только привычное бормотание телевизора нарушало эту гнетущую тишину, да изредка позвякивала посуда, которую я расставляла на столе. Двадцать пять лет... Когда-то в этой самой кухне мы с Виктором могли проговорить до рассвета, а сейчас?
Я искоса взглянула на мужа. Он сидел, уткнувшись в телефон, лишь изредка поднимая глаза на экран телевизора. Его лицо, такое родное и одновременно такое чужое, освещалось голубоватым светом. Морщинки в уголках глаз стали глубже – когда это случилось? И как давно я перестала замечать такие мелочи?
– Витя, – мой голос прозвучал неожиданно хрипло, – помнишь, как мы с тобой...
– М-м-м? – он даже не поднял головы, только рассеянно кивнул.
Суп в кастрюле тихо булькал, распространяя аромат укропа и петрушки. Раньше он всегда хвалил мою стряпню, а теперь... Я механически помешивала суп, и каждое движение ложкой словно размешивало горечь, копившуюся годами.
– Знаешь, – снова начала я, расставляя тарелки, – Машка звонила сегодня...
– Угу.
Тарелка звякнула громче обычного, когда я поставила её перед ним. Он даже не вздрогнул. Просто продолжал листать что-то в телефоне, словно меня здесь и не было вовсе. Словно я стала прозрачной, невидимой... лишней.
– Дети выросли, а я для тебя стала лишней! – слова вырвались сами собой, обжигая горло.
Виктор наконец оторвался от телефона. На его лице промелькнуло удивление, смешанное с раздражением.
– Оль, ну что за глупости? – он махнул рукой, словно отгоняя надоедливую муху. – Давай без этих... драм.
Драм? Двадцать пять лет совместной жизни он называет драмой? Я смотрела на него, и внутри что-то рушилось – медленно, неотвратимо, словно карточный домик, который мы строили с детьми в их далеком детстве. Карты падали одна за другой: вот наши вечерние разговоры, вот совместные прогулки, вот его нежные взгляды... Всё рассыпалось, оставляя после себя пустоту.
Половица скрипнула под ногами – такой знакомый звук в этом доме, где каждый уголок хранил наши общие воспоминания. Я развернулась и вышла из кухни, чувствуя, как предательски дрожат руки. В спину донеслось его недоуменное:
– Оль, ну куда ты? А ужин?
Я не ответила. Поднялась по лестнице, зашла в спальню и села на край кровати. За окном догорал летний вечер, окрашивая небо в розовые тона. Когда-то мы любили вместе смотреть на закат... Я провела рукой по покрывалу – бежевому, в цветочек. Выбирали вместе, спорили до хрипоты, смеялись. А теперь что? Теперь я сижу одна в нашей спальне, а он даже не понимает, что происходит.
Телефон в кармане завибрировал – наверное, дочь пишет. Но у меня не было сил даже достать его. Я просто сидела, глядя, как последние лучи солнца медленно гаснут за окном, и чувствовала, как вместе с ними гаснет что-то важное внутри меня. Что-то, что я так долго берегла, лелеяла, во что верила все эти годы.
– Будешь еще кофе? – Марина махнула официантке.
Я покачала головой, разглядывая свою чашку. Третий раз встречаемся в этой кофейне за неделю. Раньше мы с Мариной виделись раз в месяц, не чаще – всё дела, заботы... А теперь я как с цепи сорвалась.
– Ты не думай, я не жалуюсь, – говорю, а самой неловко. – Просто... Вот сидим мы вчера с Витей, телевизор работает. Я ужин готовлю, а в голове крутится: "Господи, и так еще лет двадцать? Тридцать?"
В окно барабанил дождь. Старенькая "Тойота" пыталась припарковаться, два раза съезжая с бордюра. Я помешивала остывший кофе, не решаясь взглянуть на подругу.
– Знаешь, как в том анекдоте – муж с женой двадцать лет не разговаривали. Её спрашивают: "Почему?" А она: "Всё ждала, пока договорит".
Марина фыркнула:
– Только твой вообще не договаривает. Молчит.
– Ага... – я отщипнула кусочек круассана. – Телефон, диван, телевизор. Иногда думаю – может, я и правда что-то делаю не так? Может...
– Может, хватит себя грызть? – Марина подалась вперед. – Вот скажи, ты помнишь, когда в последний раз что-то делала для себя? Не для Вити, не для детей – для себя?
Я задумалась. В голове крутились магазины, готовка, уборка...
– Ну... записалась в бассейн в прошлом году.
– И сходила один раз, – подруга закатила глаза. – А помнишь, как рисовала? У тебя же здорово получалось.
– Да ладно тебе, – я махнула рукой. – Когда это было...
– Вчера мимо художественной студии проходила, – как бы между прочим сказала Марина. – Там группы набирают. Для начинающих.
– Ты что! – я чуть не поперхнулась кофе. – Какое рисование? В моем возрасте...
– А что такого? Мне вон племянница показывала – там разные люди ходят. Кто-то после работы, кто-то на пенсии...
– Да я уже и карандаш держать разучилась.
– Зато болтать не разучилась, – Марина достала телефон. – Вот, смотри. Три раза в неделю, вечером. От тебя две остановки на автобусе.
Я искоса глянула на экран. Светлая студия, мольберты, какая-то женщина – примерно моих лет – что-то увлеченно рисует...
– Марин, ну куда я...
– А куда ты денешься? – она решительно ткнула в кнопку "Записаться". – Вот, первое занятие бесплатное. Придешь, посмотришь. Не понравится – никто силой не держит.
– Витя скажет – с ума сошла.
– А ты не говори. Придешь домой – покажешь первый рисунок. Пусть удивится.
Я представила его лицо. Как он оторвется от телефона, посмотрит непонимающе...
– Знаешь, – Марина допила свой кофе, – когда я развелась, думала – всё, жизнь кончилась. А потом поняла – она только начинается. Не в том дело, вместе вы или врозь. Главное – найти себя. Остальное приложится.
За окном дождь начал стихать. Женщина на парковке наконец справилась с маневром, победно хлопнула дверцей.
– Ладно, – я достала кошелек, – запиши меня. Но если что – ты виновата.
– Договорились, – Марина довольно улыбнулась. – А теперь рассказывай, что там Машка пишет из своего Питера? Замуж еще не собралась?
Виктор в третий раз открыл холодильник. Нет, ничего нового там не появилось – пара яиц, заветренный сыр, недопитая бутылка кефира... Раньше полки ломились от контейнеров с едой, а теперь... Он хмыкнул и достал кефир.
"Что за ерунда, в конце концов? Подумаешь – уехала к сестре на пару дней. Не маленький, не пропаду."
На столе лежал рекламный буклет доставки пиццы. Виктор повертел его в руках и отбросил. Вторую неделю питаться фастфудом? Нет уж.
Щелкнул пультом. Новости, сериал, ток-шоу... В доме было непривычно тихо – ни звяканья посуды, ни шагов, ни этого её "Витя, посмотри..." А ведь правда – когда он в последний раз действительно смотрел? Не просто кивал, уткнувшись в телефон, а смотрел?
От дивана до книжного шкафа – пять шагов. Он вдруг отчетливо это понял, меряя комнату из угла в угол. Пять туда, пять обратно. Как она тут целыми днями? Тишина давила на уши, заползала в голову.
В кухне что-то капало. Кап... кап... Надо посмотреть кран – всё руки не доходили. А ведь Оля просила еще месяц назад. Говорила, мол, мастера вызвать? Он только отмахнулся – сам починю.
Телевизор бубнил что-то про курс евро. Виктор вдруг заметил, что плед на диване – тот самый, колючий, который он терпеть не может – сложен как-то не так. Раньше Оля складывала его аккуратной стопочкой, а теперь он просто комком валялся в углу. И пульт не на своем месте. И очки... Где его очки?
Он потер переносицу. В голове настойчиво крутилось это её "стала лишней". Глупости какие. При чем тут "лишняя"? Просто устал после работы, хотел отдохнуть...
На книжной полке, за стеклом, стояли альбомы. Старые, в потертых обложках. Сам не понял, как потянулся к ним. Открыл наугад – и замер.
Их свадьба. Оля в белом платье – господи, какая же она тут молодая! – смеется в камеру. А он обнимает её за плечи и что-то шепчет на ухо. Что он тогда шептал? Не помнит...
Перевернул страницу. Роддом, Машка такая крошечная на руках у счастливой Оли. Он тогда все цветы в районе скупил – принес огромный букет, еле в дверь протиснулся. Медсестры смеялись...
А вот Димка делает первые шаги. Оля на заднем плане – руки протянуты, готова подхватить. Она всегда так – готова подхватить, поддержать...
Была готова.
Виктор сел прямо на пол, прислонившись к шкафу. Альбом соскользнул с колен, фотографии рассыпались. Вот они на море – Оля в соломенной шляпе, улыбается. Димка лепит куличики, Машка плещется у берега... Десять лет назад? Двенадцать? Когда они последний раз выбирались куда-то всей семьей?
В кухне все капало. Кап-кап-кап... Как слезы.
"Дети выросли, а я стала лишней..."
Он вдруг с пронзительной ясностью увидел: вот она ходит по дому, привычно собирает его рубашки, готовит ужин. А он – в телефоне, в новостях, в работе... Будто её и нет. Будто она и правда... прозрачная.
Виктор вскочил, схватил телефон. Гудки пошли в пустоту – длинные, бесконечные. Оля трубку не брала.
Он набрал еще раз. И еще. На четвертый раз сработал автоответчик: "Абонент не может ответить..."
– Может, – сказал он в погасший экран. – Просто не хочет.
Фотографии валялись на полу – осколки их общей жизни. Он поднял одну, самую старую. Оля рисует что-то, высунув от усердия кончик языка. Брови сдвинуты, глаза сияют... Когда она так смотрела в последний раз? Не на телевизор, не в пустоту – а вот так, увлеченно, радостно?
Он не помнил.
В прихожей тренькнул звонок. Виктор подскочил, но это была всего лишь реклама в телефоне. Дурацкое приложение доставки еды – всё про акции напоминает. А ему вдруг так отчетливо представилось, как Оля говорит: "Витя, садись ужинать..."
Он опустился на диван и обхватил голову руками. В висках стучало: "лишняя, лишняя, лишняя..." А может, это просто кран на кухне все капал и капал, отсчитывая минуты его одиночества?
Море лениво накатывало на берег. Я сидела на остывающем песке, пытаясь поймать в альбоме этот бесконечный танец волн. Вечерело. Последние отдыхающие собирали свои вещи, переговариваясь вполголоса.
Простой карандаш скользил по бумаге – неуверенно, почти робко. Три месяца занятий в студии, а я все еще боялась резких линий. "Не бойтесь нажимать на карандаш", – говорила преподавательница. – "Ошибетесь – всегда можно стереть".
Если бы в жизни все можно было так просто стереть...
– Тебе не холодно?
Я вздрогнула. Виктор стоял рядом – в той самой рубашке, которую я гладила перед отъездом. Когда он успел приехать?
– Нормально, – я машинально прикрыла рисунок рукой.
– Можно? – он опустился на песок, стараясь сесть так, чтобы не задеть альбом.
Я пожала плечами. Мы молчали. Где-то вдалеке играла музыка – наверное, в прибрежном кафе. Чайки кричали, пикируя к воде.
– Знаешь, – Виктор откашлялся, – я тут альбомы старые нашел...
– Правда? – я улыбнулась. – И как, не заскучал без ужина?
– Заскучал, – он смотрел на море. – Без ужина. Без тебя. Без... всего.
Я молчала. Карандаш в пальцах хотелось сломать – только бы не расплакаться. Вот ведь глупая – думала, три месяца прошло, а все равно больно.
– Дурак я, Оль.
– Да ну? – я попыталась усмехнуться, но вышло как-то жалко.
– Дурак, – он повернулся ко мне. – Знаешь, что я понял? Вот сидел, смотрел фотографии и понял – я тебя потерял. Не сейчас, не когда ты уехала. А раньше. Гораздо раньше.
Волна добежала почти до наших ног и отступила, оставив на песке клочья пены.
– Помнишь, как мы познакомились? – вдруг спросил он.
– В парке. Ты на скамейку сел, а я рисовала.
– Ага. Шел мимо, увидел – сидит девчонка, язык от усердия высунула...
– Неправда! – я все-таки рассмеялась.
– Правда-правда. У меня даже фотография есть – нашел вчера. И знаешь, что я подумал? Я же влюбился в тебя такую – увлеченную, живую. А потом... потом взял и запер в четырех стенах. И даже не заметил, как ты там... гаснешь.
Я опустила голову. В горле стоял ком.
– Я не хотела быть обузой, – тихо сказала я. – Просто иногда казалось – вот выросли дети, и я... и мы...
– И мы разучились быть вместе, – закончил он. – Потому что я разучился тебя видеть.
Он осторожно взял альбом. Пролистал последние страницы – море, чайки, закат...
– А ты молодец. Здорово получается.
– Правда? – я с удивлением услышала в своем голосе те же нотки, что и двадцать пять лет назад – робкую надежду, желание похвалы.
– Правда, – он помолчал. – Слушай... а давай куда-нибудь съездим? Вдвоем. Я тут смотрел – есть туры в Грецию. Там такие закаты... Будешь рисовать, а я...
– А ты будешь сидеть в телефоне? – я не удержалась от шпильки.
– А я буду смотреть на тебя, – он взял меня за руку. – Потому что я очень соскучился, Оль. По настоящей тебе.
Я сжала его ладонь. Песок остывал, море шумело, и впервые за долгое время на душе было спокойно.
– Знаешь, – сказала я, глядя на горизонт, – там недалеко от моей студии есть курсы танцев. Для тех, кому за...
– Намекаешь? – он притянул меня к себе.
– Намекаю, – я положила голову ему на плечо. – Будем учиться заново. Всему.
Последний луч солнца скользнул по воде и погас. Где-то вдалеке зажглись первые звезды. А мы все сидели на остывающем песке, держась за руки, как когда-то в юности. И я знала – мы справимся. Потому что иногда нужно просто остановиться, посмотреть друг на друга и начать все сначала.