– А я слышала, – вполголоса добавила Раиса, но так, чтоб все слышали, – он теперь и правда на развод подавать хочет. Мой Колька с ним в гараже говорил. Говорит, надоело без семейного тепла жить...
– Да уж, – подхватила Клавдия, – мужику в его годы без хозяйки нельзя. Готовить-то сам небось не мастак...
– А я умею! – вырвалось у Татьяны. – И борщ, и пироги...
– Кум, беда у нас! – влетела в магазин Зинаида Олеговна, даже не поздоровавшись. – Тима-то от Тонечки ушёл! От дочки моей совсем ушёл!
– Да что ты говоришь? – Клим Захарович замер с буханкой хлеба в руках, внимательно глядя на куму. – Когда это случилось-то?
– Да вот намедни... С вещами, прямо с утра! К Тимуру своему подался, – Зинаида Олеговна перегнулась через прилавок, голос её дрожал. – Ведь какого мужика теряем, а? Золотые руки! Непьющий! Работящий! У меня вон зимой трубу чинил – загляденье! И Прохору с крышей помог, и Николаю с машиной возился...
– Да уж, мужик что надо, – степенно кивнул Клим Захарович, продолжая расставлять хлеб.
– А Тонька-то моя его не ценила! – всплеснула руками Зинаида Олеговна. – Всё как должное принимала. Мол, муж – он и должен по хозяйству. Говорила я ей, дуре, но разве ж слушает мать? А теперь вот... – она понизила голос до шёпота, – слышала я, Танька к нему уже захаживает. Вроде как крыльцо починить просила...
– Ты это, кума, не переживай раньше времени, – Клим Захарович неторопливо поправил очки, задумчиво глядя куда-то вдаль.
– Ох, знаю я этот твой взгляд, хитрый кум! – покачала головой Зинаида Олеговна. – Небось уже что-то придумываешь?
Клим Захарович только усмехнулся в ответ. План действительно уже зарождался в его голове, и чем больше он думал, тем интереснее становилась задумка.
Тимофей, механик в гараже местного фермера, всегда был мастером на все руки. После работы спешил домой – то забор подправить, то крышу перекрыть, то с машиной повозиться. В доме всё блестело, двор ухожен, огород загляденье. Казалось бы, живи да радуйся.
Вот только Антонина будто не замечала его стараний. «А что такого? – отмахивалась она от материнских упрёков. – Мужик должен в доме хозяйничать. Вон у Клавки муж тоже...» Но у Клавдии муж выпивал, а когда брался за дело – только хуже делал. А Тимофей... Он всё делал сам, не дожидаясь просьб и похвалы. День за днём.
А несколько месяцев назад вдруг стал задерживаться в гараже. Антонина и не спрашивала – где да что. Куда он от неё, жены законной? Не к Таньке же, никуда не денется. Тимофей же всё чаще заходил к другу Тимуру – тот после развода один жил, понимал с полуслова. Вместе с машинами возились, говорили по душам.
А на прошлой неделе Тимофей не выдержал. Антонина в тот вечер начала выговаривать: «Что-то забор покосился, и в бане кран подтекает... Раньше всё на совесть было сделано, а теперь...» Тут-то всё и вырвалось: как он устал от того, что его работу замечают, только когда она не сделана. Что за пятнадцать лет – ни слова доброго, ни благодарности. Живёт будто работник при доме, а не муж любимый.
Высказал – и ушёл. К Тимуру. Антонина думала – к утру вернётся. Но прошло несколько дней... В деревне поначалу мало кто знал – Тимофей на работу ходил как обычно, Антонина виду не подавала. Но шило в мешке не утаишь – особенно в деревне...
В то утро Клим Захарович позвонил Антонине ни свет ни заря:
– Тонь, выручай! Нинка с температурой слегла, а у меня ревизия на носу. Поможешь в магазине? Всё ж бухгалтером работала, с цифрами дружишь...
Антонина поколебалась. В магазин лишний раз заходить не хотелось – знала, что судачат о ней. Но крёстному отказать не смогла.
– Вот и славно! – обрадовался Клим Захарович. – Ты давай в подсобке товар пересчитай, накладные проверь. А я тут в зале справлюсь.
День выдался бойкий. Народ то и дело забегал – хлеба свежего взять, крупы, спички... Антонина сидела в подсобке, перебирая накладные, а мысли всё возвращались к первым годам их жизни с Тимофеем. Как она гордилась мужем! Как радостно рассказывала подругам – мой-то веранду пристроил, баню новую срубил... И пирогами встречала, и рубашки любимые накрахмаливала – загляденье, не муж, а картинка! А когда это всё незаметно ушло? Когда забылось?
Через неплотно прикрытую дверь доносились голоса покупательниц.
– Ой, Клав, а я вчера видала – Тима-то забор Татьяне ладил... – донеслось от полки с крупами.
– А что теперь? – хмыкнула Клавдия, гремя пакетами. – Теперь он, считай, ничей. Вольная птица! А что, Тань, хорошо забор-то сделал?
– И не говори, – подхватила Раиса. – Он ведь всем помогает. Прохору намедни крышу перекрыл, Кольке моему движок в машине наладил. И ведь денег не берёт!
– Главное, – понизила голос Клавдия, – всё по-доброму делает, с душой. Вон Таньке забор поставил – как игрушечка!
Татьяна, разрумянившаяся от смущения и удовольствия, поправила кофточку:
– Загляденье! Всё по уровню, всё аккуратно... И не взял ведь ничего, как ни предлагала. Говорит – доброе дело за деньги не делается.
– А я слышала, – вполголоса добавила Раиса, но так, чтоб все слышали, – он теперь и правда на развод подавать хочет. Мой Колька с ним в гараже говорил. Грит, надоело без семейного тепла жить...
– Да уж, – подхватила Клавдия, – мужику в его годы без хозяйки нельзя. Готовить-то сам небось не мастак...
– А я умею! – вырвалось у Татьяны. – И борщ, и пироги...
Антонина с такой силой сжала карандаш, что грифель хрустнул. Сердце заколотилось где-то в горле. Она-то думала – время всё расставит на места, одумается Тимофей, вернётся... А он, выходит, и правда о разводе думает? И эта вертихвостка Танька уже и глазки строит, и пироги сулит...
Дверь скрипнула – зашла Зинаида Олеговна. Окинула взглядом подсобку, присела рядом с дочерью:
– Ну как ты тут?
– Да вот помогаю крёстному, – Антонина старательно выводила цифры, пряча повлажневшие глаза. – Мам, а ты... Ты давно знала, что он уходить собирался?
– А толку-то знать? – вздохнула мать. – Ты ж меня не слушала. Всё «должен» да «должен»... А мужика любить надо, доченька. Не только руки его золотые, а его самого...
Следом заглянул Клим Захарович:
– Тонь, ты это... Может, чайку? У меня тут пряники есть... – Он присел на табуретку, помолчал. – А помнишь, как ты его пирогами с яблоками встречала? Он всё нахваливал – у моей, мол, хозяйки самые вкусные пироги на деревне. Я-то помню, как он эти пироги в гараж ребятам носил, гордился – жена испекла...
Антонина закусила губу. В глазах защипало.
Вечером Антонина заканчивала с накладными, когда в магазин влетела Татьяна:
– Ой, Клим Захарович, у вас дрожжи свежие есть? Хочу к субботе пирожков напечь...
– К субботе? – Клим Захарович невозмутимо достал с полки пачку. – Гостей ждёшь?
– Да нет... – Татьяна зарделась. – Тимофей Петрович обещал крыльцо поправить. А не с пустыми ж руками человека отпускать? Он столько для всех делает, без денег... Вот, думаю, хоть накормить по-человечески.
Из подсобки не было видно лица Татьяны, но голос её звучал так мечтательно, что у Антонины внутри всё оборвалось. Субботы всегда были их днями. Тимофей с утра возился по хозяйству, потом они вместе обедали, а вечером частенько выбирались в район – в кино или просто погулять. А теперь он будет крыльцо чинить. Татьяне.
Она просидела без сна всю ночь. Перебирала старые фотографии, гладила пальцами снимки, где они с Тимофеем совсем молодые: вот он её через порог несёт в их первый дом, вот они краску выбирают для кухни... А вот эту фотографию соседка подарила – Тимофей во дворе с рубанком, а она из окна смотрит на него, улыбается. Когда она перестала так смотреть?
Утро субботы выдалось ясным. Антонина поднялась ещё затемно, достала с антресолей старую тетрадь с рецептами. Тесто на пироги замесила – как раньше, с яблоками и корицей, как Тимофей любил. Руки помнили, сердце помнило...
К девяти она была у дома Татьяны. Издалека увидела знакомую фигуру – Тимофей уже доски разгружал из машины Тимура. Такой родной, только осунулся немного, и рубашку эту она ему ещё покупала...
– Тима! – окликнула чуть слышно, но он сразу обернулся, будто ждал.
– Тоня? Ты чего здесь?
– Я... – Она прижала к груди завёрнутые в полотенце пироги, – я вот... Помнишь, как мы с тобой веранду делали? Ты тогда два дня возился, а я тебе пироги носила...
Тимофей медленно опустил доску:
– Помню. Ты тогда на табуретке рядом сидела, гвозди подавала. И про нашу будущую жизнь говорила – как мы состаримся в этом доме, внуков нянчить будем...
– А я ведь всё ещё так хочу, – голос дрогнул. – Я только сейчас поняла... Ты же всегда для меня строил. Каждую полочку, каждую скамейку – для меня. А я... Я просто перестала это видеть.
За спиной скрипнула калитка – на крыльцо выпорхнула Татьяна в новом платье:
– Тимофей Петрович, я тут чайку принесла...
Антонина сделала шаг вперёд:
– Нет уж, Тань, извини. Чаем его сегодня я поить буду. И завтра. И всю жизнь, если простит... – Она подняла глаза на мужа. – Знаешь, я ведь не из-за разговоров этих про развод пришла. И не из-за того, что другие бабы заглядываются. А потому, что поняла – без тебя дом не дом, и жизнь не жизнь. Я ведь люблю тебя. Просто стеснялась говорить, думала – само собой понятно. А оно вон как вышло...
Тимур кашлянул:
– Пойдем-ка, Тань, машину переставим... – И утянул растерянную хозяйку со двора.
Тимофей шагнул к жене:
– А пироги-то... с яблоками?
– С яблоками и корицей. Как ты любишь, – Антонина смахнула слезу. – Тим, я ведь всё поняла. Правда поняла. Что любовь – она в мелочах. В том, как ты с работы торопишься, как калитку новую ставишь, как рубашки любимые себе покупаешь, только когда я настаиваю... А я всё это мимо души пропускала, всё о чём-то большом мечтала. А оно вот оно, большое-то – в каждом дне с тобой...
Тимофей молчал, только желваки на скулах ходили. Потом спросил глухо:
– А как же все эти «должен»? Что мужик в доме работник, что его дело гвозди забивать?
– Дура я была, – просто ответила Антонина. – Такая дура, что чуть самое дорогое не потеряла. Ты не работник, Тим. Ты – моя жизнь. Вся моя жизнь с тех пор, как я тебя у клуба в восьмом классе первый раз увидела. Просто я забыла об этом. А теперь вспомнила.
Тимофей стоял, смотрел, как ветер треплет её волосы – совсем как в молодости, когда она прибегала к нему в гараж. Потом тихо сказал:
– И пироги, значит, как раньше?
– И пироги как раньше, – Антонина протянула ему полотенце. – И всё как раньше, Тим. Только лучше. Потому что теперь я знаю – любовь словами говорить надо, не молчать. И делами показывать тоже надо. Каждый день показывать...
Она замолчала, часто моргая. А Тимофей вдруг улыбнулся – как прежде, одними глазами:
– Ну что, хозяйка... Может, поможешь крыльцо починить? Гвозди будешь подавать?
В тот день крыльцо у Татьяны так и осталось нечиненым. Тимур увёз доски обратно, а Тимофей повёл жену домой. Они долго сидели на кухне, пили чай с яблочными пирогами и говорили, говорили... Обо всём, что накопилось за эти годы. О том, как любят друг друга, но разучились это показывать. О том, как важно не молчать, когда на сердце камнем лежит. О том, что счастье – оно в мелочах, в каждом прожитом вместе дне.
Ближе к вечеру Тимофей отправился к Тимуру за вещами. У калитки столкнулся с Климом Захаровичем.
– Ну что, крыльцо-то починил? – прищурился кум.
– Да вот не довелось, – Тимофей смущённо кашлянул. – Домой вернулся.
– Неужто? – притворно удивился Клим Захарович. – А я уж думал, придётся другой план придумывать...
Тимофей остановился:
– Это как – другой план?
– А так, – усмехнулся кум в усы. – Думаешь, зачем я Нинку в самый базарный день в отгул отправил? Чтоб Тоньку в магазин позвать. Знал ведь – бабы языками чесать начнут, как пить дать. А там и Татьяна со своими планами на субботу подтянется...
– Погоди-ка... – Тимофей даже присел на лавочку. – Так ты всё это...
– Я-то? – Клим Захарович присел рядом. – Ничего я не делал. Просто создал условия, чтоб вы оба поняли – без друг друга никак. Ты-то без Тони места себе не находил, она без тебя извелась вся... А гордые оба – страсть! Ну вот и пришлось кумовьями правами воспользоваться.
Через неделю вся деревня судачила о том, как Антонина мужа вернула. Кто говорил – пирогами приворожила, кто – мол, характером взяла. Татьяна при встрече опускала глаза и спешила перейти на другую сторону улицы. А Клавдия с Раисой, столкнувшись с Антониной в магазине, многозначительно переглядывались:
– А что, Тонь, говорят, Тима-то твой веранду вам новую задумал? Вот это по-нашему, по-семейному!
Только Клим Захарович посмеивался в усы, глядя на эту суету. А когда Зинаида Олеговна пыталась выведать, как же всё получилось, только рукой махал:
– Да само как-то сложилось, кума. Само…
Месяц пролетел незаметно. Антонина забежала в магазин за сахаром – решила побаловать мужа его любимым яблочным пирогом.
– А, крестница! – обрадовался Клим Захарович. – Как жизнь молодая?
– Да какие мы молодые, крёстный, – засмеялась Антонина, но глаза так и сияли. – Вот, пироги собралась печь. А то Тима с утра с верандой возится, даже завтракать отказался – дело, говорит, к дождям...
– Это он правильно, – закивал Клим Захарович. – Погода нынче капризная.
– А веранда-то какая получается! – Антонина понизила голос. – Он же сюрприз мне готовит, думает – не знаю ничего. А я вчера чертежи на столе видела – там и место для цветов предусмотрел, как я мечтала, и лавочку откидную, чтоб вечерами чай пить...
– Хороший он у тебя мужик, – подмигнул крёстный.
– Самый лучший, – просто ответила Антонина. – Только я не сразу это поняла...
Когда она ушла, в магазин заглянула Зинаида Олеговна:
– Ну что, кум, полюбуйся на свою работу! Дочка-то прямо светится вся.
– А что я? – усмехнулся Клим Захарович. – Я так, мимо проходил... – он вдруг прищурился. – Слышь, кума, а ведь у Петровны сын с невесткой который месяц не разговаривают. Всё из-за того, что он машину купил, а она ему слово поперёк сказала...
– Ох, хитрый ты кум! – покачала головой Зинаида Олеговна. – Опять за своё?
– А что? – он хитро подмигнул. – Лето на дворе, самое время ремонтом заняться. А у меня как раз шурупы новые завезли...